Влюбляясь в весну

Вону сдувает упавшую на лоб челку раз за разом, и это совершенно точно отвлекает его и не помогает сосредоточиться. Он бы с удовольствием поправил волосы рукой, но его кулинарные перчатки перепачканы всем, чем только можно, и он продолжает безрезультатно сдувать непослушные пряди, которые давно уже пора состричь, да все нет времени. Его планшет стоит на подоконнике, и пусть будут благословенны люди, придумавшие видеозвонки. Женщина средних лет пытается не демонстрировать свой смех над собственным сыном, но Вону не настолько глуп, чтобы не понимать, что мать насмехается над его страданиями. Окончательно разочаровавшись во всем, что с ним происходит, парень вытирает руку о и без того грязный от муки и еще чего-то странного фартук и убирает волосы назад. На перчатке остаются капли яичного белка, который фиксирует пряди не хуже геля для укладки, которым пользуется один из одногруппников Вону, чтобы прическа выглядела лучше. Женщина больше не скрывает веселье, хохочет в голос так, что на глазах выступают слезы. Парень пытается смотреть на нее осуждающе, но не очень-то и получается. Он наиграно тяжело вздыхает, растеряно обводит взглядом кухню, пытаясь найти нужные ему вещи, и тогда мать снова возвращается к своим разъяснениям. — Ты точно убрал тесто в холодильник? — Вону все-таки закатывает глаза, не зная, как реагировать на такую бестактность собственной матери. Он не настолько тупой. — Милый, выпечка — не твоя сильная сторона. Я просто пытаюсь помочь. — Точно. Лежит, скатанное в шар, на нижней полке, как ты и сказала. Мам, просто продолжай рассказывать, мне нужно закончить где-то через час, чтобы успеть привести кухню в порядок и собраться, — парень достает из легкого и невесомого на вид, но чертовски крепкого шкафа для посуды сотейник и с тоской смотрит в центр его дна. Оно такое же черное, как его способности к готовке всяких пирогов. Женщина на секунду отвлекается, поправляет выбившиеся из прически пряди и сцепляет пальцы в замок, будто о чем-то задумывается. Вону слышит возню на фоне, и, наверное, его племянники снова пытаются найти клад в их гостиной. Это было бы смешно, если бы не его уже двухлетняя привычка содержать все в идеальном порядке. Миссис Чон несколько раз моргает, фокусируя взгляд на дисплее телефона, и возвращается к инструкциям. — Размешай там все, кроме молока, его вольешь потом. Как закончишь — поставь на средний огонь и постоянно помешивай. Как закипит, снимай с огня и возвращайся к тесту. Вону, это самый простой рецепт, который я знаю. У тебя должно получиться, — она неловко улыбается, когда сын с остервенением начинает перемешивать венчиком будущий крем. — Ну, спасибо, мам, ты очень поддержала мои кулинарные таланты, — парень продолжает закатывать глаза. — Я и так чувствую себя полным идиотом, возясь с этим пирогом, хоть бы ты сказала что-то хорошее. Вону собирается сказать еще что-то, потому что у него совсем уже едет крыша из-за вечеринки, на которую надо принести что-то съедобное, и он ненавидит Юн Джонхана, который, ехидно улыбаясь в тот день, подарил ему почетное право готовить пирог. Вону уже открывает рот, но скрежет ключа в замке входной двери и шуршание больших пакетов заставляют его удержать все свои едкие замечания, попрощаться с матерью и вернуться к готовке. Он не отрывается от дурацкого сотейника, постоянно размешивая крем, иначе он прилипнет или, еще хуже, пригорит, и тогда либо все придется переделывать, либо покупать новую посуду. А он не готов тратиться на это, весь его бюджет давно расписан, и свободных денег там не слишком много. Мягкие, хоть и не приглушенные домашними тапками, шаги раздаются прямо за его спиной, Вону может вполне ярко представить, как большие пакеты опускаются на один из стульев за обеденным столом, а потом парень вздрагивает, стоит чужим губам коснуться основания его шеи, прямо около выступающего седьмого позвонка. Чон неловко ежится, втягивает голову в плечи, прохладный ветер колышет лавандовую занавеску. Заканчивается вторая неделя марта, но на улице тепло, словно уже начался апрель, и звонкая капель перестала будить Вону еще с десяток дней назад. Он оборачивается, чтобы улыбнуться, и Мингю, сияющий словно одна из начищенных тарелок, сцеловывает его улыбку коротким касанием, чтобы в следующую секунду вернуться к пакетам. Чон чертыхается себе под нос, пытаясь спрятать свое чересчур довольное лицо от чужих взглядов, и неистово помешивает венчиком начавший густеть и прилипать к стенкам крем. Мингю — одна из причин, по которой у Вону никогда не получается выпечка. Он отвлекается всего на секунду, чтобы одной голосовой командой сделать музыку немного громче, человек, который придумал это, пусть тоже будет благословенен, и вторит словам песни, пока парень за его спиной разбирает покупки. — Серьезно? — голос Мингю искренне удивленный, лгать он не умеет в принципе. — Ты мне божился, что тебе не нравится Эло. А что я слышу сейчас? Это же трек Эло. Чон Вону — ты врун и предатель. Ты же постоянно просишь меня сделать тише или воспользоваться наушниками, если я слушаю его альбом. Чон смеется, глядя на возмущенное лицо бойфренда, и сам тянется за коротким поцелуем, потому что крем уже начинает кипеть, и ему не стоит отвлекаться, если он хочет сделать хороший пирог в срок. — А мне и не нравится Эло, — Мингю тяжело вздыхает, убирая в одно из отделений морозильной камеры мясо. — Мне нравится Саймон. Это совсем другой разговор. Вону понижает свой и без того низкий голос и пытается повторить партию, получается неловко и странно, но Ким вторит ему, покачивая головой в такт музыке. Он еще раз проверяет, все ли продукты на своих местах, у его парня дикая привычка расставлять все в определенном порядке, и, удовлетворившись, мечется по кухне, пытаясь достать с одного из ящиков приглушенно-желтую вазу. Вону приподнимает бровь, не отвлекаясь от готовки и пения, борется с желанием коснуться испачканными пальцами оголившейся кожи на пояснице, когда Мингю тянется вверх, и убирает с плиты сотейник, чуть не обжигаясь о его горячую стенку. Вот теперь он может выдохнуть, когда крем получился, что надо, конечно же Чон пробует его на вкус, чтобы убедиться в своем просыпающемся таланте пекаря, и ставит песню на повтор. У него хорошее настроение, и этот трек ему действительно нравится. Мингю набирает в вазу воду и забирает со стола небольшой букет сиреневых ирисов, любуясь проделанной работой. На невысказанный, но явно читаемый в глазах Вону вопрос он отвечает, любовно поглаживая мягкие лепестки и убирая вазу на подоконник — с обеденного стола он, вечно неуклюжий со своими длинными конечностями, обязательно ее смахнет. — Остановился с этими пакетами, чтобы проверить, не забыл ли кошелек, а там цветочный рядом был. И продавец так здорово нахваливал цветы, сказал, что моей девушке понравится, и мне нужно ее порадовать. Не знаю, как насчет радости у тебя, но к цвету кухни вроде подходит и смотрится неплохо, — Ким топчется на месте, боясь получить осуждение за превышение выделенного на покупки бюджета и тихо вздыхает. — Я взял деньги из тех, что откладываю на кофе в университете. Не думаю, что умру, если неделю не буду спускаться к автомату. Вону закатывает глаза просто для профилактики. Они никогда не говорят «Эти цветы для тебя», никто из них не девушка. Поэтому изо всех сил пытаются завуалировать подобные признания, и, Чон не может не согласиться, букет действительно хорошо смотрится среди лаймового кухонного гарнитура и фиолетово-желтой отделки и украшений. Он, наконец, перестает терзать остывающий сотейник и подходит к парню, упираясь лбом в его плечо. Обнимать он все еще не собирается, чтобы не испачкать серый джемпер остатками крема. — Когда я надолго застревал среди раненных душ, ты утешал меня, даже не зная, кто я. Ты говорил, что понимаешь меня, с первого нашего дня. Чон повторяет слова песни, звуки приглушены тканью одежды, и Мингю осторожно обхватывает его за подбородок пальцами, чтобы поцеловать. Медленно и неспешно, ветер снова колышет занавеску, и запахи с улицы врываются на их небольшую кухню, остужая голову. Они стоят так, тесно прижавшись грудными клетками, еще несколько минут, прежде чем Ким, оставив телефон на столе, уходит в туалет, где проводит непозволительно много времени из-за одержимости бойфренда чистотой. Вону убирает со стола лишнюю посуду, тщательно вытирает гранитную столешницу, гладкий камень легко моется, успокаивая его педантичную душу, ждет, когда последние влажные следы исчезнут, и рассыпает по поверхности муку. Мама была тверда в своих убеждениях, что это не позволит тесту прилипать к столешнице. Парень успевает дойти до обеденного стола, когда оставленный телефон негромким стандартным звуком оповещает о входящем сообщении. Вону не следит за свои бойфрендом, он давит в себе мерзкое желание схватить телефон и проверить, но он не настолько отчаялся и разочаровался в самом себе, чтобы поступать словно глупая истеричная девица. Чон заталкивает свои опасения как можно глубже, глотает внезапно скопившуюся во рту слюну и цепляется взглядом на стоящую на подоконнике вазу. Все в порядке, ему не стоит волноваться, это все — плод его воспаленного больного сознания, мешающего ему жить. Мингю довольно улыбается, он сменил джемпер на просторную домашнюю футболку, местами покрытую не отстиравшимися пятнами неизвестного происхождения, но она была удобна для занятия домашними делами, в любом случае не жалко было испачкаться в очередной раз. Вону тихо упоминает о сообщении, вскользь, будто это его и не волнует, но продолжает пристально следить за реакцией парня, боясь даже вдохнуть лишний раз. Ким цокает языком и закатывает глаза — признак раздражения и недовольства, Чон изучил его как собственные руки. — Чонгук просит нас приехать пораньше и помочь подготовить дом к вечеринке, — Мингю снова цокает языком, быстро набирая ответное сообщение. — Придурок. Их идея была, пусть сами и разбираются. А мы поедем туда отдыхать. Вону выдыхает. Он и не думал, что до этого момента стоял, задержав дыхание, ожидая какой-то реакции бойфренда. Он снова продолжает свой путь до холодильника, но почему-то ноги налились свинцом, и каждый шаг причиняет нестерпимую боль. А стоит телефону Мингю разразиться резкими битами звонка, как сердце, на мгновение остановившееся, ускоряется, стуча так громко и сильно, что эти удары отдаются пульсацией в ушах и горле. Ким все еще раздражен, стучит пальцами по крышке стола, отвечая на вызов, и прикусывает губу, силясь справиться с нервозностью. Вону не по себе. — Нет, Джонхан, сообщение не было ошибкой. Мы не собираемся помогать вам с уборкой дома Сынчоля. Это вы занимались непонятно чем половину дня, а теперь пытаетесь свалить все на своих дорогих гостей. Джонхан, я слышу, как твой брат меня кроет, пусть заткнется. Чон попытался сглотнуть вязкий комок в горле, но не вышло. На мгновение закружилась голова, и парню пришлось схватиться за так и не открытую дверцу холодильника, чтобы удержаться на ногах. Кузена Джонхана, Минки, он ненавидел его так сильно, что не мог подобрать для этого подходящих слов. И, борясь с этой ненавистью два с лишним года, он снова оказался в ловушке своих страхов, будто все его самые страшные кошмары в одно мгновение ожили, приняли физическую форму, готовую раздавить его и уничтожить. Приступ паники, слишком невыносимый, чтобы стерпеть, накрыл словно куполом, мешая дышать. Вону был параноиком, и Мингю, все еще разговаривающий по телефону, нахмурился и скрипнул зубами. Его лицо было еще более недовольным, чем до этого момента. — Джонхан, я не собираюсь это больше обсуждать. Мы приедем, как договаривались, и мне все равно,как вы с Минки еще нас назовете, — Ким нервно сбросил вызов и небрежно, не заботясь о последствиях, бросил телефон на стол. Пластиковый чехол, подаренный на прошлое Рождество, легко проскользил по поверхности, и чуда не случилось — телефон упал на пол с глухим стуком. Руки, схватившие Вону за плечи, были сильными, длинные пальцы болезненно впились в кожу сквозь тонкую ткань футболки, мышцы противно заныли там, где давление было наиболее ощутимым. Паника все еще была сильна, прикосновения ни на чуть не успокоили, лишь раззадорили больше, и Чон оцарапал кисти, держащие его, короткими ногтями. Он не хотел всего этого, но его рассудок медленно уплывал, заменяя всегда логичное и рациональное в голове на неподчиняющееся ничему нечто, управляющее им. Мингю встряхнул его несколько раз, не сильно, но ощутимо, пока взгляд Вону не перестал быть пустым и остекленевшим, а после вжался грудью в его спину, устраивая подбородок на макушке. Он был выше на полголовы, шире в плечах, и словно накрывал парня собой, заставляя чувствовать жар своего тела и биение сердца. — Я хочу, чтобы ты дышал со мной. Твой обморок будет ни к чему, — Мингю крепко обхватил бойфренда за грудь, делая их контакт еще теснее, и глубоко вдохнул. Не сразу сосредоточившись, Чон все же смог повторить, начать дышать нормально, игнорируя боль в горле при каждом вдохе, будто застрявший там вязкий комок внезапно стал острым и разрывал мышцы. Ему понадобилось слишком много времени, чтобы успокоиться. Это не было так же здорово, как показывали в кино, когда тебя обнимают, и через секунду ты счастливый и расслабленный. Вону до боли в пальцах сжимал руки обнимавшего его парня и пытался выбросить из головы все мерзкие, ужасающие воспоминания, запрятанные на самое дно памяти. До потери рассудка он боялся, что Джонхан, красивый, словно кукла, худой, высокий, с нежными чертами лица, как и его брат, придет и займет место рядом с Мингю. Крепкий от природы, с мужским плотным телосложением, которым всегда гордился, Вону чувствовал себя на фоне кузенов уродливым, ненавистным даже самому себе. А Ким, за два года превратившись из нескладного высокого парня в полупрофессионального спортсмена, приковывал к себе взгляды большей части девушек и всех геев в университете, которых, конечно, не набралось бы больше десятка, но было достаточно. Вону даже голову боялся поднять рядом с ним, становясь незаметной тенью, и только ленивый не пользовался этим, особенно когда об их отношениях никто, кроме друзей, и не знал. Мингю на секунду потерял равновесие из-за неподвижной позы, но тут же встал ровно, прижимая парня к себе еще сильнее, пока тот не завертелся и не просипел еле слышное: — Мне больно. Руки тут же разжались, объятия стали неощутимыми, только тепло чужого тела напоминало, что Вону здесь не один. Он продолжал глубоко дышать, закрыв глаза, считал до десяти и обратно, как вычитал на каком-то форуме, и понемногу это помогало. Песня все еще звучала, снова и снова, Чон чувствовал макушкой, как двигается нижняя челюсть Мингю, когда он повторял слова. Настолько тихо, что их было почти неслышно, но этого вполне хватало, чтобы чужой голос позволял ему оставаться на поверхности. Вону в очередной раз зацепился взглядом за цветы, смотрел без отрыва, прокручивая в голове последние несколько недель. Тяжелый конец семестра, он засыпал на ходу, мог уснуть за столом прямо на открытых книгах, потому что только хороший результат за экзамены мог гарантировать ему прежнюю стоимость обучения, больше после покупки этой квартиры родители не могли позволить себе платить. Он постоянно был измученным и, если бы не внимательный до отвращения Мингю, легко разделывавшийся со своими экзаменами, то исхудал бы до состояния скелета, муляж которого стоял в одной из аудиторий его факультета. Медицина изматывала Вону, и только Мингю продолжал удерживать его в здравом рассудке. Паранойя стала неизменной спутницей еще два с лишним года назад, с тех пор как Чон застукал собственного тогда еще бойфренда в объятиях кузена Джонхана, и приступы почти полностью исчезли лишь полгода назад. Но сейчас это повторялось снова. Ким уткнулся лбом в его затылок, хоть это и было неудобно, и его дыхание ерошило волосы, вызывало мурашки по коже. Когда Вону окончательно взял себя в руки, окружающие звуки показались слишком громкими, а грудь все еще болела при вдохе. Ладони Мингю, обжигающе теплые, мягко поглаживали сквозь ткань футболки, и на пол, наконец, упали перчатки. Чон сцепил их руки, переплетая пальцы, и все встало на свои места. Голос Эло разгонял доносящийся с улицы шум машин и крики детей. Ветер качнул занавеску, рассыпанная на столе мука разлетелась. Развернуться было легко, хоть ноги и чувствовались чужими, и обеспокоенный взгляд парня заставил Вону улыбнуться. Уголки его губ приподнялись, и лишь тогда Ким улыбнулся в ответ, демонстрируя слишком длинные клыки. Ладонь скользнула по гладко выбритой щеке, огладила скулу, коснулась каштановой челки, упавшей на лоб. Мингю с легкостью поймал чужое настроение. Это бывало раньше, после вспышек паники Вону нужно было почувствовать свою значимость и собственное тело. Они отступали назад, пока край круглого обеденного стола не уперся Чону чуть пониже поясницы, и Мингю, не мешкая, сдернул с парня футболку. Ее узкая горловина зацепилась за подбородок, потом за нос, и их тихие смешки окончательно убрали напряжение. Телефон зазвонил из-под стола, но должного внимания не получил. — Пошли они все к черту, — это было последним, что Вону услышал, прежде чем чужие губы накрыли его собственные в жадном поцелуе. Влажно и горячо, Мингю всегда целовал так, будто это была последняя возможность в его жизни, и поддаваться этому напору было легко и правильно, словно самое важное в этой жизни — жадные, ненасытные прикосновения губ. Они стукнулись зубами, короткий смешок потонул в тихом стоне, когда пальцы скользнули от ключиц по груди, надавили между ребрами, оставили на коже синяки. Все было так, как оно должно было быть — несдержанно, немного грубо, резко, без излишней нежности и напыщенности. Вону запрокинул голову, тяжело глотая широко открытым ртом воздух, зубы Мингю касались кожи на его шее, а ладони нетерпеливо оглаживали бока и живот. Он вцепился в край стола, достаточно крепкого, чтобы выдержать этот напор, и позволил себе издать первый, почти постыдный громкий стон, стоило губам прикоснуться к изгибу шеи, а затем — совсем коротко и быстро — к правой ключице, оставляя влажный след. Вону был чувствительным до боли, до сведенных мышц в горле, что невозможно было вымолвить и слова, только стонать без остановки, игнорируя спазмы. Мингю изогнулся под немыслимым углом, его слишком высокий рост не давал никаких преимуществ в такой позе, но стерпел, даже когда позвоночник словно прошило острой иглой по всей длине. Он снова и снова целовал вздымающуюся грудную клетку любовника, его напряженный, твердый живот, и мышцы сокращались в такт каждому резкому вдоху, под тонкой кожей было так легко увидеть их движение. У Вону в ушах зашумело, а ноги начали подгибаться, когда бойфренд, не в силах больше стоять, тяжело рухнул перед ним на колени, вылизывая его живот. Словно дикое, одержимое животное, Мингю оставлял языком широкие блестящие следы, мазал по выступающим тазовым костям и вдоль резинки приспущенных штанов, засасывая кожу, отмечая чувствительные места красными пятнами, причиняя боль. Такую сладкую, что стон перерос в хрип, давно возбужденный, Вону двинул бедрами, прижимаясь головкой скрытого под тканью одежды члена к чужому твердому подбородку, пытаясь избавиться от навязчивого желания. Ким сжал его через штаны, мягко огладил и снова жестко сжал, в ответ получилось только зажмуриться, и сбитое дыхание превратилось в череду беспорядочных вдохов и выдохов, с такими большими паузами между ними, что можно было задохнуться. Мингю торопливо стягивал с парня одежду, царапал ногтями кожу, снова вернулся к грубоватым ласкам, когда касался напряженных крепких бедер. Он боготворил его тело, готовое выдержать любое давление и справиться с чужой горячностью, и оставил несколько смазанных поцелуев на внутренней стороне бедра. Вону дергал его за волосы, не зная, о чем просить, вздрагивал от каждого прикосновения, распаленный собственным возбуждением и чужим желанием, и, когда Ким снова поднялся и нервно, рыча, сдернул с себя футболку, прижал ладони к его широкой груди, оглаживая перекатывающиеся под кожей мышцы. Чон не церемонился, уверенно расстегнул ремень джинсов и скользнул рукой под плотную ткань. Резинка белья не стала преградой, и Мингю задрожал всем телом, подаваясь навстречу ласкающей его ладони. Пальцы сжались в тесное кольцо под головкой, не двигаясь, лишь ритмично сжимаясь в ответ на каждый толчок. Можно было закончить все так, и это было бы восхитительное маленькое удовольствие, разделенное на двоих, но разочарованный стон потонул в доносящемся с улицы гуле, когда пальцы провели по всей длине члена, а после резко взметнулись вверх, поглаживая низ живота. Мингю глубоко вдохнул, пытаясь вернуть себе хоть немного уверенности и самообладания. До ванной — не больше десяти его больших шагов, не больше пяти секунд на то, чтобы открыть шкаф и, не глядя, схватить с нижней полки презерватив и смазку, захлопнуть дверцу и надеяться, что заставленные полки не обрушатся после этого, и снова десять шагов до кухни, дыша надсадно и сипло. Ким замер в дверях, молясь, чтобы время во всем мире замерло, просто перестало отсчитывать чертовы минуты, и смотрел, смотрел жадно, запоминая все до мельчайших подробностей, которые можно будет смаковать, прикрыв глаза, в любой момент. Вону, окончательно раздевшись, лег грудью на стол, широко разведя ноги, и они дрожали от напряжения, сковавшего мышцы. Мингю шумно сглотнул, несколько раз моргнул, стараясь унять внезапное головокружение. Он видел его голым сотни раз, но каждый раз парень испытывал ни с чем несравнимое удовольствие от податливого, принадлежащего ему одного тела. Мингю думает, что не достоин такого безграничного доверия. — Слишком долго, — Чон оборачивается через плечо, чтобы получить свой поцелуй, искупающий ожидание, и снова укладывается, облегчая им обоим подготовку. Ким избавляется от штанов и белья, таких тесных и ненужных, бесполезных, когда они находятся с Вону наедине. У смазки нерезкий синтетический запах, и, возможно, им стоит покупать что-нибудь ароматизированное, чтобы не раздражаться, но в ближайшей аптеке есть только такая, а в прошлый раз не было времени искать другую. Смазки слишком много, Мингю догадывается, что ее можно использовать и меньше, но он параноик не меньше, чем Вону, и от мысли, что он сможет причинить лишнюю боль, сводит в спазмах живот. Чон двигается, выставляя себя на обозрение, и очередной настойчивый звонок телефона заглушается неразборчивым возгласом их обоих, когда влажные пальцы касаются тесного колечка мышц. Надавливая снова и снова, проникая внутрь не больше, чем на одну фалангу, Ким крепко удерживает любовника за бедро, не давая дернуться в сторону. У Вону вертлявый зад, парень стремится насадиться как можно сильнее, даже если еще не готов, и никакие разговоры не могли это исправить. Мингю растягивает его неторопливо и почти бережно, оставляя поцелуи на пояснице и вдоль позвоночника, зная, что возбуждение закрутится в еще более тугой клубок внизу живота. Раз за разом проникая внутрь, растягивая уже податливые мышцы, больше нет сил справляться с собственным желанием, таким горячим, что, кажется, кожа плавится изнутри. Вону громко вскрикивает, приподнимается над столом и снова падает, подаваясь навстречу пальцам, скребет ногтями по столешнице и надрывно сипит. — Пожалуйста, — слова похожи на всхлипы, и у Мингю от этого пальцы соскальзывают, он больше не может удерживать парня, который, почувствовав свободу, двигается настойчиво, шумно глотая воздух ртом. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Мингю не может открыть фольгированную упаковку, ругается грязно и жестко, рвет ее зубами, и Вону, смотрящий на него в пол-оборота своими невозможно черными, осоловелыми глазами, совсем не придает твердости рукам. Уверенность появляется из ниоткуда, когда парень прижимается ягодицами к его паху, трется, и презерватив оказывается раскатанным по члену, смазка покрывает латекс влажным, блестящим от света слоем. Три вздоха, глубоких и ровных, совершенно неприемлемых сейчас, прежде чем головка касается растянутых мышц. Мингю дразнит, не входит сразу, наслаждаясь сорванными, хриплыми стонами, такими умоляющими, что невозможно отказать. Вону задерживает дыхание и не может заставить свои легкие наполняться воздухом. Ким в нем, большой, горячий, входит полностью и замирает, давая время привыкнуть. Перепачканные смазкой ладони скользят по животу и бедрам, бокам, оставляя липкие следы, и каждый вдох отдается болью за грудиной, словно органы внутри сжало тугим жгутом. Мингю хоть и не имеет за плечами огромного опыта, любовник восхитительный, внимательный и отзывчивый, легко угадывает настроение и желания, исполняя их в ту же секунду. Чон сдавленно, глухо вскрикивает, когда член покидает его тело и снова входит, неспешно, осторожно, все еще давая привыкнуть к ощущению наполненности. Каждое проникновение глубже и сильнее, толчки становятся сильными, и спина ноет от неудобной позы. Мингю вынужден излишне сгибать колени, даже при небольшой разнице в росте приходится исхитряться, чтобы не потерять удовольствие за болью в пояснице и ногах. И это невыносимо, постоянно следить за собственным телом, чтобы не навредить им обоим. Ким отстраняется, разочарованный стон любовника перекрывает звучащую песню, и устроиться на полу — лучшее для них обоих решение. Вону растягивается, поджимает колени к груди, раскрываясь, и теперь он может позволить себе расслабиться, когда Мингю смотрит на него с таким обожанием, что глаза слезятся. Вону не заслуживает всего этого. Он зажмуривается, потому что выносить этот пронзительный вожделеющий взгляд не в силах, и продолжает глухо стонать, когда член растягивает тугие стенки. Ким приподнимает его бедра, изменяя угол проникновения на совершенно нестерпимый, головка касается простаты при каждом движении, и Вону стискивает пальцы на чужих запястьях до синяков, царапаясь о металлический циферблат часов. Мингю дрочит ему быстро, размазывает смазку по головке и стволу, и ритм его ладони совсем не совпадает с толчками, любовник давно уже на грани, и нет смысла задерживать такое ожидаемое до помутнения удовольствие. Их хрипы и стоны оглушают, лишают рассудка и равновесия, колени болят от трения о выложенный плиткой пол, и Мингю целует жадно, кусает, когда парень под ним содрогается всем телом, глотает пронзительный стон, давая долгожданную разрядку. Взгляд у Чона мутный, расфокусированный, глаза полуприкрыты, и Вону намеренно сжимается, когда любовник продолжает двигаться. Он позволяет брать столько, сколько нужно, в очередной раз беззаветно отдавая себя без остатка, и вознаграждение слишком велико — Мингю запрокидывает голову назад, хрипло стонет, и мышцы на его животе судорожно сокращаются, когда оргазм завладевает телом. Они валятся на пол, и Ким лениво завязывает использованную резинку, дурная неискоренимая привычка. Дыхание возвращается к норме неспешно, парни прижимаются друг к другу, продолжая неторопливо ласкать влажную от пота кожу самыми кончиками пальцев. Ветер все еще врывается через открытое окно, телефон под столом последний раз мигает большим экраном и отключается, окончательно потеряв заряд батареи, а они все еще лежат, покрывшись мурашками, но не желая разрывать объятия и терять такой важный для обоих момент. Когда Мингю все же поднимается, чтобы взять бумажные полотенца, Чон вытягивается во весь рост, и при каждом вдохе кожа обтягивает ребра, слишком ярко выделяющиеся на крепком теле. Растерянность и неловкость исчезают с каждым движением ладони, стирающей следы восхитительного удовольствия, и теперь Эло всю жизнь будет ассоциироваться у них с сексом на кухне, ни больше ни меньше. — Никуда не поедем, — Мингю достаточно категоричен в своем решении, и это смущает. — Останемся дома, не хочу никого видеть. Вону облизывает пересохшие губы и с благодарностью принимает стакан с водой. Он продолжает сидеть на полу и шарит рукой, ища футболку. — Ну, уж нет. Мы должны там быть, хочу раздражать Джонхана своим счастливым видом, — Ким довольно смеется, воцарившееся спокойствие поднимает ему настроение. — Еще можно заняться сексом прямо на его любимом диване, чтобы его хватил удар. Не отказывай мне в удовольствии бесить Джонхана своей личной жизнью. Мингю кивает в ответ, говорит что-то о том, что можно будет побыть на вечеринке несколько часов, а потом вернуться домой, чтобы продолжить веселье наедине. Вону в ответ только кивает, позволяя парню снова затянуть себя в объятия, крепкие и уверенные, такие, в каких он нуждается. Его взгляд снова цепляется за сиреневые ирисы, лепестки которых дрожат от дуновения ветра. Они оба — как эти хрупкие цветы. — Поймай меня в моем бесконечном падении. Обними меня, обессиленного и дрожащего. Кажется, другие не знают, какой ты, но я вижу твой нимб. Вону хохочет, подпевая, и они опаздывают на вечеринку, но пирог все же приносят, и Джонхан хмурится, видя на их шеях фиолетовые следы засосов. Потом он, конечно, не подпускает их к своему любимому дивану, и жалуется, что с наступлением весны гормоны у всех словно с цепи сорвались. Сынчоль согласно кивает и щиплет его за бедро. Мингю прикрывает лицо бутылкой ледяного пива и притягивает Вону к себе ближе. Он влюблен в эту весну так же сильно, как в своего парня.