Атархис. Прихоть богов

      Когда Латариэль увидел Иллитрана у дверей зала заседаний, он почти не удивился. Что-то в брате изменилось, это было заметно ещё с начала вечера. Было непривычно видеть его извечно жизнерадостное лицо с тенью серьёзности — это придавало ему более взрослый вид. — Не уделишь мне несколько минут? Наедине, — Иллитран выглядел немного смущенным, прося об этом. Латариэль бросил взгляд на Приама. — Под “наедине" ты подразумеваешь... — Твой телохранитель может убедиться, что я безоружен, но мне не хотелось бы, чтобы он слышал наш разговор. Тема деликатная. Деловой тон, ни намёка на улыбку — это действительно тот самый искрящийся энергией Иллитран? Эта непонятная метаморфоза заставляла Латариэля нервничать в его присутствии. Принц кивнул. Было ли это опасной затеей? Да. Но он собирался узнать причину странного поведения брата и вычеркнуть хотя бы один пункт из списка новообразованных загадок королевской семьи. Главное — быть начеку. — Поговорим у меня? — предложил Латариэль. В покои они шли на некотором расстоянии друг от друга и в полной тишине. Встречающиеся по дороге придворные почтительно кланялись, и Латариэль задавался вопросом: будет ли их уважение столь же искренним, когда слухи о заключении под стражу двух членов королевской семьи разойдутся по дворцу. Хотелось верить, что Приам был прав, когда утверждал, что народ будет полностью поддерживать принца. Оказавшись в приёмной, Приам, как и договаривались, проверил Иллитрана на наличие оружия, после чего Латариэль пригласил брата в спальню, где можно было поговорить наедине. — Прости, — шепнул он Приаму, ненавидя тот факт, что вампиру приходилось снова ждать за дверью. — Будь осторожен. Оказавшись в спальне, Латариэль перешёл прямо к сути: играть в политические интриги ему за сегодня уже надоело. — Что тебе нужно, Иллитран? — Услуга в обмен на услугу? Я знаю о нашей семье гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Я расскажу тебе, как обстоит дело с твоим убийством на самом деле. Начиная с далёкого-далёкого начала. Взамен мне нужна защита. — Защита? — опешил Латариэль, хотя думал, что сегодня его уже ничего не удивит. — Защита, покровительство — называй, как хочешь. Но, как ты мог заметить, завтра я официально стану сыном предателя Мирамара, политического преступника. И братом девушки, совершившей покушение на убийство принца. Мне нужно, чтобы ты был на моей стороне. Чтобы помог выставить меня в благом свете, вернуть расположение двора, иначе я долго не протяну. — И я должен тебе верить? — скептически спросил Латариэль, снова и снова удивляясь Иллитрану. — Каковы шансы, что сейчас я не услышу очередную ложь? Ваша семья в этом поднаторела. Иллитран хмуро сложил руки на груди: — Обратимся к здравому смыслу: мне никогда не было выгодно тебя убивать. Что изменилось бы для меня? Ничего. Впереди всегда была Амариллис, её воспитывали как королеву и твою будущую жену. И всегда был отец, который быстрее бы удавился, чем дал мне править. — Но вот теперь их нет. Очень удобно, если и меня не станет, не так ли? Иллитран выгнул одну бровь, и Латариэль заметил в нём то, чего никогда прежде не замечал — высокомерие. — Надеюсь, ты не серьёзно. Теперь я дальше от трона, чем когда-либо. Никто не позволит править сыну предателя. Не до тех пор, пока я докажу свою верность короне, а это займет пару сотен лет, если не больше. На это время ты можешь мне доверять. Пока что всё звучало логично, за исключением одного. — Ты предлагаешь мне вступиться за тебя, зная, что в будущем ты можешь нанести мне удар в спину? Иллитран холодно улыбнулся: — Я предлагаю тебе временное сотрудничество. Мы извлечем максимум выгоды друг из друга. Мы не можем знать, что будет в будущем, зато сейчас, в данный момент, у меня есть разгадка для мучающей тебя тайны. А ещё я прямо сейчас готов выступить свидетелем против него по делу смерти Мэриэль. И это не говоря уже о том, что ты сможешь воспользоваться сетью моих доверенных лиц при дворе. Это выгодное предложение. Латариэль не верил, что перед ним действительно Иллитран. Как этот расчётливый эльф мог быть тем самым младшим братом с самой сияющей улыбкой во всём Мирамаре? — Сеть... И давно ты этим занимаешься? — спросил Латариэль, не скрывая своей растерянности. — Достаточно. Смерть Мэриэль изменила жизнь во дворце намного сильнее, чем кажется на первый взгляд. Сердце забилось быстрее. — Так ты правда знаешь, что там произошло? Как ты с этим связан? Иллитран снова улыбнулся, на этот раз менее холодно: — Услуга за услугу, помнишь? Мне нужно твоё слово, что ты вытащишь меня из ямы, в которой я оказался. — И с чего ты взял, что я не нарушу его, когда узнаю всё необходимое? — Бабушка посоветовала мне поставить на твою мудрость. Значит, Исинор всё знала. Можно было вечно гадать, на чьей она стороне, но было бы глупо заниматься этим, когда ответы на все вопросы стояли прямо перед Латариэлем. Он решительно кивнул: в конце концов, он ничего не терял, жизнь Иллитрана была теперь в его руках. — Я сделаю всё возможное, чтобы восстановить твоё имя. А теперь рассказывай. Иллитран неторопливо прошёл вглубь комнаты и сел на диван: — Разговор будет долгий и неприятный, присядь. — Не тяни время, — раздражённо отозвался Латариэль, но всё же сел напротив брата. Он вгляделся в его черты, пытаясь найти хоть что-то, напоминающее прежнего Иллитрана. Это было так странно: то же лицо с юношескими чертами, но будто бы совсем другое из-за непривычно "взрослого" выражения. Что случилось с прежним ребёнком? И был ли он вообще? Иллитран подался корпусом вперёд и с напускной таинственностью прошептал: — Не глазей на меня так. Похоже, он наслаждался тем впечатлением, которое производил на Латариэля. А затем он начал рассказывать изнаночную историю их собственной семьи. Первая часть стала известна уже после заседания. Как и сказала Исинор, однажды гнев и зависть Сильверила достигли пика, и ему в голову пришла идея избавиться от Мэриэль. Во время одной из прогулок он толкнул сестру с моста, и она разбилась о камни. От служанки быстро избавились, стража оказалась подкуплена. Если бы Исинор не оказалась невольным свидетелем, все выглядело бы как несчастный случай. — Тогда почему она никому ничего не сказала? Зачем было ждать сотню лет? — Эмоции — вещь непредсказуемая, бывает сложно определить, куда они заведут. Может быть, она надеялась, что мой отец раскается, когда осознает, что натворил? Или не хотела быть той, кто подписывает сыну приговор? Мы с ней никогда об этом не говорили, если честно. — Тогда откуда ты узнал, что случилось на мосту? Иллитран поёжился, точно ему стало холодно, и мрачно ответил: — Я знал, что отец собирается сделать с Мэриэль. Латариэль потерял дар речи. Иллитран мог предотвратить всё. Мог спасти его мать. Обеих матерей. Но пустил всё на самотёк, позволил хаосу укорениться в Мирамаре. Латариэля охватила такая злость, что задрожали кончики пальцев. Он непроизвольно сжал их в кулаки, больше всего на свете желая выплеснуть через них свой гнев. Желательно о смазливую двуличную мордашку брата. — И после этого ты смеешь просить у меня защиты? — Латариэль и сам не заметил, как начал говорить несдержанно. Наверное, что-то угрожающее проскользнуло в его лице, потому что Иллитран вжал голову в плечи. — Не кричи на меня, — едва слышно отозвался он, наконец-то начиная напоминать себя прошлого. — Я был ребёнком и не знал, что мне делать. С одной стороны желание спасти Мэриэль, с другой — непререкаемый родительский авторитет. Что я вообще мог знать о смерти в том возрасте? Латариэль раздражённо сжал зубы: Иллитран и правда был слишком мал. Возможно, ему и вовсе не поверили бы тогда. — Продолжай. — Бабушка и отец сильно поругались, и она покинула дворец. Обещала молчать, если отец гарантирует безопасность Фэйлинэль. Отец планировал жениться на твоей матери, и тогда нужный ему порядок был бы восстановлен, но она отказалась. Он не учёл, что узы Партнёров сильны даже после смерти одного из них. Но убивать и Фэйлинэль смысла не было: подрастал ты, Латариэль. Тогда одним из возможных вариантов стала его свадьба с тобой. Ты, возможно, помнишь тот забавный период, когда он пытался подбивать к тебе клинья? Латариэль растерянно покачал головой: — Амнезия. Иллитран усмехнулся: — В общем, у него ничего не вышло, потому что единственным, кого ты любил, был ты сам. Тогда отец обратил внимание на Амариллис и добился вашей с ней помолвки. Его уже устраивала возможность править через неё. Вот и вся предыстория. — А что с моим убийством? Почему Амариллис обвиняла тебя? — поторопил брата Латариэль. Выслушивать подобное было отвратительно, хотелось побыстрее закончить разговор. — Возможно, в этом есть моя вина, прости. И почему Латариэль уже не был удивлён? Иллитран со вздохом откинулся на диванные подушки и начал рассказ. Он всегда воспринимал их с сестрой соперничество как развлечение. Она была всецелой любимицей отца, и поддевать её было своего рода отдушиной. Латариэль тоже был чем-то вроде инструмента, с помощью которого можно было задеть побольнее. Когда Иллитран пошутил, что из-за него помолвке с Амариллис конец, он и подумать не мог, во что выльется эта ложь. В зале заседаний он рассказал частичную правду: сестра знала, что в ночь убийства у него назначена встреча с Латариэлем и собиралась подставить Иллитрана. — Какого характера встреча? — уточнил принц. — А какого характера встречи проводятся ночью, Риэль? Мы собирались читать стихи под луной, конечно же. Значит, Латариэль всё же был прав, когда подумал, что между ними что-то было. Но насколько серьёзно? Звучащий в голосе Иллитрана раздражённый сарказм не поощрял дальнейших расспросов. — Я пришёл к тебе, а ты уже лежал в луже крови. Догадаться, чего добивается Амариллис, не составило труда: она мыслит довольно примитивно. По её задумке я должен был испугаться и позвать стражу, став самым явным подозреваемым. А она осталась бы единственной возможной королевой. — Но ты не испугался. — На самом деле, всё же испугался на те несколько минут, что потребовались для составления плана контратаки. Я обратил внимание, что нигде рядом с тобой нет орудия убийства. Во дворце не так просто достать оружие, которое бы не указывало на его хозяина. Единственный клинок, которым владела моя сестра — семейный кинжал. Она забрала его с собой, а в её комнате есть только один тайник. Я был уверен, что кинжал там. Я мог бы забрать его и подкинуть обратно. Тогда Фэйлинэль в два счета разобралась бы с Амариллис. Единственное, что мне нужно было, это алиби. Я попросил служанку и Аннэли подтвердить, что в ту ночь мы были у меня. — И они любезно согласились солгать королеве? Иллитран самодовольно улыбнулся: — Старый проверенный способ — подкуп — ещё никого не подводил. Латариэль тяжело вздохнул, стараясь не злиться. Интересно, сколько эльфов продавали информацию дроу таким же "проверенным способом"? Сколько стоит верность? — Значит, потом ты нашёл кинжал и подбросил его в мои покои? — Если опустить подробности, как мастерски я выпроводил Амариллис из её покоев — да. И представь моё удивление, когда я понял, что Фэйлинэль скрыла его владельца. Эмоции — раздражающе непредсказуемая часть планирования. Латариэль задумчиво разглядывал золотой узор на подушке. Поначалу он злился на брата, с шутки которого всё началось, но постепенно впал в меланхолию. Выходка Иллитрана запустила цепь событий, которые привели Латариэля в настоящее время. Что было бы, не убей его Амариллис? Никто так и не узнал бы ни о поступке Сильверила, ни об опасности со стороны дроу, пока не стало бы слишком поздно. — Это всё, что ты хотел рассказать? — Если у тебя нет вопросов, да. У Латариэля были десятки вопросов. Вот только он не был уверен, что хотел знать ответы на них именно сейчас: ему нужен был перерыв хотя бы до завтра. — Тогда увидимся, — Иллитран встал с дивана, но уходить не торопился. Он нерешительно потоптался на месте, прежде чем спросить. — Ты ведь выполнишь обещание? Ничего не изменилось? Латариэль понял: Иллитран знал, что не заслужил прощение. И всё же он мог быть очень полезен в будущем, более того — он будет стараться загладить вину. А если бы Латариэль заглянул вглубь души, то пришлось бы признаться, что у него просто не поднималась рука бросить брата на растерзание придворных. — Я сделаю всё возможное, как и обещал. Иллитран напоследок одарил его долгим взглядом и ушёл, больше ничего не сказав. Как только Иллитран вышел за дверь, в спальню заглянул Приам. — Ты всё слышал? — спросил его Латариэль. — Да. Доверяешь ему? — Не удивлюсь, если он и сам себе не доверяет... С губ Приама слетел смешок: — Этот парнишка идеально вписался бы в атмосферу Приа Атеа. Прирожденный интриган. Его слова вспыхнули в голове Латариэля новой идеей. — Что такое? — тут же уловил его настроение Приам. — Ты же говорил, что у нас могут быть проблемы с принятием нас в Приа Атеа, верно? — Верно. — А что, если у нас там будет посол с дипломатической миссией по установлению благоприятных отношений? Или что-нибудь подобное? Я пока не знаю точно, но посуди сам: Иллитран будет занят делом, которое считается благом в глазах наших придворных и одновременно мы будем держать его на безопасном расстоянии. — Хорошая идея, но ему понадобится кто-то, кто присмотрит за ним в Приа Атеа. — У тебя есть идеи, — констатировал Латариэль, заражаясь энтузиазмом. Осознание того, что они с Приамом работают в одной команде, окрыляло, и это было единственным, но так необходимым позитивным чувством, за вечер. — Есть, — улыбнулся Приам. — Оставь это мне, хорошо? У тебя сейчас и без того хватает проблем. — Да, — невесело согласился Латариэль и поднялся с дивана. — Спасибо. А теперь нужно проверить Фэйлинэль. Он надеялся, что кто-то из медиков ещё бодрствует: на Мирамар уже опустилась ночь. Латариэль и сам устал и был бы не против закончить бесконечный день, но беспокойство за мать все равно не позволило бы ему заснуть. Медицинская часть находилась на верхних этажах восточного крыла дворца. Коридоры в это время суток были необычайно пустыми, и никто не отвлекал Латариэля от собственных мыслей, хотя сегодня это было скорее минусом. Поэтому, когда Приам спросил: "Что это?", принц обернулся с преувеличенным интересом. — Медицинская оранжерея, — пояснил он, поняв, что Приама интересует утопающая в зелени стеклянная комната. — Там выращиваются лекарственные растения. Ну и Цветы Жизни, конечно. Для эльфов не редкость иметь Партнёров Вечного Союза того же пола, и сотни лет назад они столкнулись с проблемой сокращения населения, после чего учёные маги вывели Цветы Жизни, в бутонах которых, как в утробе матери, могла развиваться полноценная жизнь. Это явление стало настоящим спасением для Мирамара. Латариэль и сам был создан таким образом. Магия Жизни, присущая эльфам, была потрясающей. Но даже она не могла защитить от смерти. Мысли вновь скатились во мрак. Дежурный медик оповестил пришедших, что не было необходимости в тщательном надзоре за Фэйлинэль, а потому её перенесли в собственные покои. Комната королевы встретила Латариэля темнотой и тишиной. Из-под двери спальни лилась бледная полоска света. Осторожно заглянув внутрь, принц заметил дремлющую в кресле Исинор, рядом на кровати лежала Фэйлинэль — спала или без сознания. Латариэль старался двигаться бесшумно, приближаясь к матери. Просто взглянуть на неё и убедиться, что она ещё дышит, было бы достаточно, чтобы не сходить с ума от беспокойства. Светлые волосы рассыпались по подушке, неровный свет от зачарованной свечи отбрасывал причудливые тени на бледную кожу. Лицо Фэйлинэль выглядело таким расслабленным, что становилось чуточку легче. Что бы ей сейчас ни снилось, ей не больно и не страшно. Может быть, в своих снах она вместе с Мэриэль? Может быть, ей было бы лучше заснуть навсегда? Милосерднее. Латариэль сглотнул тугой ком в горле, взглянул на бабушку. Почему она осталась здесь на ночь? Это дурной знак или всего лишь проявление заботы? Ресницы Исинор дрогнули, усталый взгляд устремился на Латариэля. — Не хотел тебя разбудить. Бабушка сонно проморгалась прежде чем распрямить затекшую от неудобного положения спину. — А я не планировала здесь засыпать... Как закончилось заседание? — Завтра суд. Ты будешь присутствовать? Исинор со вздохом посмотрела на спящую Фэйлинэль. — Не думаю. Меня не было с ней все эти годы, но я хочу оказаться рядом, когда она очнётся. Я приехала во дворец не для того, чтобы вмешиваться в политику, что бы ни говорили другие. Латариэль остолбенел. — Ты хочешь, чтобы я сам судил сестру и дядю? Я не могу... Бабушка оставалась невозмутимой: — Ты сомневаешься в их вине? Нет? Тогда ты знаешь закон, и он един для всех. Их обоих ждёт изгнание в Лес Забытых. Поняв, что выбора ему не оставили, Латариэль мрачно замолчал. Затем вдруг вспомнил: — Иллитран подходил, — фраза прозвучала резче, чем он планировал, почти обвиняюще. — И что ты ответил на его предложение? — Согласился. Исинор кивнула, точно и не сомневалась: — Он умный мальчик, ты выбрал правильного союзника. Латариэль не стал спорить, является ли Иллитран союзником: было ясно, что бабушка уже выбрала, на чьей стороне ей находиться. Она зевнула; Латариэль невольно бросил взгляд на темень за окном, покрытую россыпью звезд. Этому дню давно пора было закончиться. Лишь один вопрос ещё терзал принца: — Что говорят медики о состоянии мамы? — Очень похоже на её прошлый срыв, когда Мэриэль погибла. — Была убита, — поправил Латариэль, впиваясь в бабушку взглядом. Некоторое злорадство, которое он испытывал, напоминая бабушке о её предательском молчании, помогало ему чувствовать себя лучше. — Была убита, — глухим эхом повторила Исинор, не поднимая глаз от дочери. Было столько всего, о чём ещё Латариэлю хотелось поговорить с бабушкой, но упоминание Мэриэль встало между ними невидимым холодным призраком. Ему нужно было время, чтобы привыкнуть к мысли, что его вторую мать убили и скрыли это. Пожелав доброй ночи, он вернулся в свои покои. Голова едва успела коснуться подушки, когда Латариэль уснул. Сон вязким покрывалом окутал его, образы из прошлого нечёткими мазками рисовали на замкнутых веках. Ощущение тепла чьих-то объятий, сияющая нежная улыбка, радость. Мэриэль. Смутное чувство тревоги прорывалось сквозь сон, но Латариэль отмахивался от него, как от назойливой птахи. Тень нависала из-за спины, закрывая собой лучи солнца, пока не осталось ничего, кроме непроницаемой тьмы. И тогда сон снова превратился в кошмар. Латариэль проснулся на рассвете в скверном настроении — даже после того, как убийца оказался в темнице, спокойный сон не шёл. С самого утра во дворце царил трагичный покой, напоминающий затишье перед бурей. Придворные переговаривались полушёпотом и прятали глаза, точно провинившиеся дети. Кто из них знал о тёмной стороне жизни под этими высокими сводами, а кто пребывал в блаженном неведении? За завтраком кусок не лез в горло, а из головы не выходили мысли о предстоящем суде. Злиться и негодовать было нормально. Жаждать справедливости или даже мести — нормально. Но своими же руками выносить приговор было... страшно. Латариэлю и прежде приходилось принимать тяжёлые решения, а мать без конца напоминала, что принц несёт ответственность за каждого из своих подданных. Но пара знакомых лиц всегда перевешивает безликую толпу. Латариэль знал, на что он обрекает Амариллис и Сильверила, мог представить, как тяжело дастся им жизнь вне дворца. И если дядю ему было почти не жаль, — мысли об убийстве Мэриэль выжигали любое сочувствие — то судьба бывшей невесты искренне тревожила его. Единственным утешением оставалось то, что их изгоняли вдвоём, а это значительно повышало шансы на выживание. Амариллис выглядела такой беспомощной, когда стража вводила её в тронный зал, что в горле Латариэля встал ком. Тёмные круги под глазами, заострившиеся скулы, прекрасное платье смято — ночь в темнице не прошла для неё бесследно. Однако когда она, со связанными руками и спутанными волосами, встала перед возвышающимся королевским троном, её спина по-прежнему держалась идеально ровно. Что бы ни происходило во внешнем мире, внутри она всё так же была королевой. Ни попытка убийства принца, ни угроза изгнания не могли стереть её природной аристократичности. В какой-то мере Латариэль восхищался ею. Пока председатели суда зачитывали условия и обстоятельства преступления, совершённого Амариллис, она не открывала рта и только смотрела на Латариэля тем прямым взглядом, в котором словно бы читалось всё, что она могла бы сказать. Или фантазия Латариэля всего лишь дорисовывала недостающие элементы? Ему хотелось думать, что он действительно понимал, что творится в голове у сестры. Ему казалось, будто он чувствовал её горделивое упрямство, решимость не сожалеть о своём поступке до конца. Быть может, только это помогало ей держаться так ровно. Амариллис молчала, даже когда председатели задавали ей прямые вопросы, точно была намерена не оставить даже звука голоса в стенах тронного зала. Латариэль хотел, чтобы Амариллис дала ему шанс оправдать её: сказала, что жалеет, что действовала на эмоциях — солгала. Но она молчала, и это был исчерпывающий ответ. Лишь в самой глубине чарующих фиолетовых глаз полыхали костры ненависти. Это всё, что осталось от любви. — Изгнание, — собственный голос, озвучивающий приговор, казался чужим. Шелестящий, точно сухой лист, безнадёжный. Окаменевшее лицо без единой эмоции. Латариэль готов был протянуть руку помощи, но Амариллис не желала быть спасённой. Вот только эта мысль ничуть не облегчала тяжесть бесповоротного слова “изгнание”, опустившегося на плечи Латариэля. Он смотрел вслед удаляющейся сестре, ощущая, как каждый витиеватый изгиб трона впивается в спину. У него было всего несколько минут, чтобы настроиться на следующее судебное разбирательство. Хотя от Латариэля не требовалось ничего, кроме присутствия и приговора, с моральной стороны выматывало даже это. В свободную минуту вновь вернулись переживания за мать: утром он навещал Фэйлинэль, но она так и не приходила в себя. Сколько времени на восстановление ушло в прошлый раз? А что, если дядя был прав, когда сказал, что на этот раз она уже не оправится? Будто бы в ответ на его мысли, стража привела Сильверила. Он выглядел так же, как и всегда: самодовольно, точно все в этом зале собрались, чтобы почтить его своим присутствием. В какой-то мере так оно и было — губы Латариэля дёрнулись в нервной усмешке, выдавая его напряжённость. Во время речи председателей Сильверил обводил взглядом всех присутствующих. Он явно гордился тем, что сотворил, и словно искал единомышленников в толпе. И, возможно, находил — у Латариэля не было уверенности, что в зале нет сообщников преступлений. Как можно было изменить Мирамар к лучшему, когда он проникнут недоброжелателями и предателями? Где гарантии, что после изгнания одного преступника на смену ему не придёт другой? Сильверил стоял перед троном и улыбался так, точно знал, о чём думал Латариэль. В его глазах, как нектар в кубке, плескалось безумие. — Сильверил фэль Мирамарис, желаете ли вы сказать что-то в своё оправдание? — задал вопрос главный председатель суда. Дядя тихо рассмеялся, не разрывая зрительного контакта с Латариэлем, замечая его напряжение по идеально прямой спине, по пальцам, крепко сжимающим кинжал — орудие убийства. Наслаждаясь. — Я желаю обратиться к принцу, — ответил он с насмешкой. — Ты — всего лишь глупый ребёнок, Латариэль. Кто-то из председателей изумлённо ахнул в ответ на эту смелую выходку. Латариэль нахмурился, собираясь прервать оскорбительную речь Сильверила, но следующая его фраза заставила прислушаться. — Неужели ты думаешь, что с моим изгнанием что-то изменится? Ты наоборот развязываешь мне руки. Знаешь, что произойдёт после изгнания? Я окажусь в Акрамаре в качестве почётного гостя, а затем с помощью дроу верну Мирамар себе. Латариэль заледенел. Вдоль позвоночника скатились колючие мурашки. — Или ты можешь оставить меня здесь, во дворце, — продолжал Сильверил. — Посади меня за решётку. Заточи в башню. Не изменится ровным счётом ничего — всё продумано наперёд. Тебе суждено было умереть от руки моей дочери так же, как Мирамару суждено стать моим. Латариэля заполнил холодный, как осенний ливень, гнев. Да что Сильверил мог знать о судьбе? Не он был воскрешен богами, не ему пришлось трусливо бежать из дворца и бродить в тени тайн, мучаясь удушающим чувством вины. А вся их семья… Королевская династия была невообразимо прекрасным цветком, который вырос на горе мёртвых тлеющих тел. Слой за слоем снимались иллюзии красоты: упоительный аромат, бархатные лепестки, сверкающие капли росы, гибкий стебель — и взору открывались корни, впивающиеся в гниющую плоть, кормящиеся на пропитанной кровью земле. Картина предстала перед глазами так ярко, что к горлу подступила тошнота, но вместе с тем крепла решимость Латариэля всё изменить. Снести старое и на освободившемся месте построить нечто по-настоящему, искренне прекрасное. Ледяная ярость очистила разум и позволила взглянуть на ситуацию кристально ясным взглядом: ничего не закончится, пока жив тот, в чьих силах разрушить Мирамар изнутри. Тот, кто знает страну изнутри, как свои пять пальцев. Сильверил бросит всё на кон, чтобы довести нелепую месть гордеца до конца. Эта ярость белым пламенем выжгла все лишние эмоции, оставляя лишь себя и непоколебимую уверенность. Латариэль с глубоким вздохом поднялся с трона Фэйлинэль и спустился по ступеням, почти неосознанно копируя величественность, с которой делала это его мать. Длинные полы его одежд тихо шуршали в тишине тронного зала. Латариэль заглянул в глаза Сильверила в последней надежде найти подвох. Не мог же дядя всё это время действительно думать только о себе и отнятой у него короне? Мог. И даже впутал другое государство в решение личных проблем. И собирался сделать это снова. Латариэль крепче перехватил кинжал. Непоколебимая уверенность на миг дрогнула под тяжестью принимаемого решения, но перед внутренним взором беспорядочно возникали образы: улыбка Мэриэль, осунувшееся лицо Фэйлинэль, тени под глазами Амариллис, идущий на сделку Иллитран, собственные бесконечные кошмары. — Я запомню твой последний урок, дядя. В глазах Сильверила мелькнуло непонимание на ту короткую секунду, что понадобилась Латариэлю, чтобы нанести точный удар кинжалом в его сердце. Кто-то испуганно вскрикнул. Сжав зубы, Латариэль отстранённо наблюдал за расплывающимся на чужой груди пятном. Была какая-то ирония в том, что смерть Сильверила пришла от собственного же клинка. Того самого, с помощью которого пытались лишить жизни и принца. — Ты сам во всём виноват, — едва слышно прошептал Латариэль фразу, которую так часто слышал в кошмарах, и впервые почувствовал, что теперь-то они должны его отпустить, оставить в покое. У жизни было странное, тёмное чувство юмора. И одновременно это очень походило на стиль богов, которых Латариэлю удалось повстречать. Поступил ли он верно или только испортил их замысел? Только время покажет. Тело Сильверила рухнуло к ногам принца, но тот едва ли взглянул на него. Вместо этого он повернулся к председателям Верховного суда и выискал среди них троих ответственных за разработку реформ министров. На лицах присутствующих застыл благоговейный трепет, крепко переплетённый с ужасом. — Я хочу увидеть черновик проекта реформ не позже завтрашнего полудня, — сообщил Латариэль, отмечая типичную для Фэйлинэль сталь в своём голосе. Министры суетливо повскакивали с мест. — Да, Ваше Высочество! Не говоря больше ни слова, Латариэль покинул тронный зал. За дверями стоял Приам, его лицо удивлённо вытянулось при виде принца. — Что там произошло? Латариэль рассеянно осмотрел свою одежду, но не обнаружил следов крови или других причин для удивления Приама. — Что ты имеешь в виду? — У тебя было очень... — Приам замолчал, подбирая правильное слово, — решительное лицо. Давно тебя таким не видел. — Всё закончилось, — выдохнул Латариэль и почувствовал, как его напряжённое, будто тетива, тело медленно расслабляется. Нужно было ещё многое сделать, но хотя бы один этап — главный этап — наведения порядка во дворце был окончен. — От тебя пахнет кровью. Латариэль не сразу понял, что это не образное выражение. Он нерешительно взглянул на Приама, не зная, как тот отреагирует на новость. Конечно, телохранителю и самому не раз приходилось убивать, но то было в бою. Латариэль боялся увидеть разочарование. — Это кровь Сильверила. Удивление Приама отразилось лишь в приподнятых на секунду бровях: — Не думал, что ты на это решишься. Но это самый оптимальный вариант. Он был опасен. Если тебя терзают сомнения в правильности твоего решения из-за запрета на убийство эльфов, просто напоминай себе это. Губы Латариэля сами собой растянулись в неуместной улыбке. Пожирающие его тяжёлые эмоции отступили в тень, когда в груди защемило. В то время как Латариэль переживал из-за реакции Приама, сам Приам волновался из-за него. Наверное, стоило больше доверять ему и не беспокоиться по мелочам. — Спасибо. Незаметно для остальных Приам нежно коснулся его руки: — Ты отлично справился, твоя мать не сделала бы лучше. Латариэль поджал губы. — Сходишь со мной к ней? Нужно дать бабушке отдохнуть. Окна в спальной Фэйлинэль были открыты настежь. Глубокое лето вступало в свои права, и от знойного ветра было не скрыться даже во дворце. Птицы молчали, пережидая солнцепёк. В комнате стояла идеальная тишина. Исинор сидела у изголовья кровати дочери на всё том же месте, на котором Латариэль оставил её утром. Погружённая глубоко в свои мысли, она вряд ли отлучалась даже на завтрак. Одного взгляда на неё хватало, чтобы понять: никто не накажет её сильнее, чем она сама. Если Исинор и была виновата в том, что прежде утаила правду, это останется в её душе навсегда. Поодаль сидел Иллитран. Латариэль не сразу заметил его и до сих пор не понимал, как теперь относиться к брату. Сказал ли он вчера правду или ведёт только ему понятную игру? И что делал здесь, в покоях Фэйлинэль? Сидя у окна, Иллитран читал книгу и вовсе не выглядел обеспокоенным судьбой тётушки-королевы. Будто почувствовав взгляд, он заметил пришедших и отложил чтение в сторону. — Риэль? Исинор тоже повернулась к двери. Было ясно, что они ожидают новостей, но Латариэль не торопился ими делиться. Он вдруг как никогда остро почувствовал, что казнил не только государственного преступника, но и чьего-то отца и сына. — Не изводи себя, тебе нужно поспать, — обратился Латариэль к бабушке, садясь на край кровати Фэйлинэль. Приам остался стоять неподалеку от двери. — Ты свои круги под глазами видел? Если кому и нужно поспать, так это тебе, — беззлобно парировала Исинор, но тут же зевнула. — Теперь, надеюсь, смогу. Исинор понимающе кивнула: — Всё прошло успешно? — Я изгнал Амариллис, — во рту пересохло, и Латариэль откашлялся, прежде чем на одном дыхании выпалить. — И казнил Сильверила. — Ты сделал что? — резко спросил Иллитран. Латариэль тихо повторил: — Казнил его. Вонзил кинжал в сердце. Он усилием воли поднял глаза на брата, ожидая увидеть отвращение или ужас, однако Иллитран вдруг заливисто расхохотался. Латариэль с недоумением взглянул на бабушку в надежде, что она сможет объяснить это странное поведение, но Исинор смотрела на Иллитрана с лёгкой, но заботливой тревогой. Так можно было бы смотреть на ребёнка, играющего с мечом в ножнах: он не поранится до тех пор, пока не обнажит клинок, но ты переживаешь за него, зная, что однажды эта идея всё же придёт ему в голову. — Я тебя недооценил, — отсмеявшись, улыбнулся Иллитран. — Теперь я жалею, что пропустил такое зрелище! — Тебя вообще не расстраивает, что я убил твоего отца? — Меня расстраивает только тот факт, что это сделал не я сам. Латариэль тяжело вздохнул, смирившись с мыслью, что понять брата ему не дано. И, если уж на то пошло, он не хотел знать истинных мыслей Иллитрана — пусть образ забавного улыбчивого подростка выветривается из головы постепенно, а не разбивается вдребезги за один день. — Сильверил сбежал бы из Леса Забытых и отправился к дроу, — Латариэль чувствовал необходимость объясниться хотя бы с бабушкой. Та ответила очередным понимающим кивком и только сказала: — Я размышляла о таком исходе. В глазах Исинор светилась печальная мудрость: для некоторых матерей невозможно было желать смерти ребёнку, даже отказавшись от него, даже ненавидя его. Считала ли она себя виноватой в таком исходе его жизни? Что ошиблась в воспитании? Латариэль хотел бы думать, что нет, но ответ читался в этих подёрнутых вуалью скорби глазах. — Я хотел бы, чтобы был другой выход, — негромко произнёс принц. Исинор покачала головой. — Не твоя вина, что Сильверил пошёл этим путём. Ты всё сделал правильно для Мирамара. И сделаешь ещё больше. Я не знаю, когда проснётся Фэй и захочет ли править после всего, но сейчас ты — наш единственный возможный правитель. Я могу лишь представить, каково тебе сейчас: столько всего свалилось на тебя за последние дни… Но со временем боль и гнев утихнут и станет легче, всё вернётся на круги своя. Помни, что мы все с тобой и готовы помочь. Грядут большие перемены, ты и сам это понимаешь. Реформы, дроу, шпионы — нам не придётся волноваться, как бы скоротать время. А сейчас давайте воспользуемся затишьем, чтобы отдохнуть и набраться сил. Порыв ветра ворвался в комнату и всколыхнул занавески. На миг Латариэлю причудилось нечто знакомое в их воздушных формах, а в голове будто бы прошелестел знакомый голос, зовущий его по имени. Все ли фигуры на шахматной доске стояли на своих местах? Было ли всё это — продуманной до мелочей партией богов высших сил или чистой воды импровизацией, разыгранной пешками? Вся жизнь — тонкое плетение выборов и судеб или прихоть богов?