* * *
Незаметно прошмыгнув за спинами у выходящих из дома жильцов, Эчизен слегка кивнул вежливо улыбающейся консьержке, находящейся хоть и в возрасте, но обладающей все еще ясным умом, цепким взглядом, внимательно следящим за порядком, и твердой хваткой, всякий раз уверенно пресекающей любые нарушения. Как любил отзываться о ней Эчизен-старший, «интеллигентная, но старушенция. С такой и поскандалить лишний раз расхочется, да и вообще галстук с костюмом-тройкой начнешь носить». Все еще ежась от холода, молодой теннисист быстрым шагом пересек просторный холл, на несколько секунд почувствовав на себе привычно сканирующий взгляд охранника, заскочил в только что подъехавший лифт, пропустив выходящую парочку, и нажал на отметку 16-го этажа. Двери неспешно закрылись. Рема устало прислонился к одной из стен, невольно прикрывая веки. Лифт скользил вверх настолько бесшумно и плавно, что очень хотелось лечь прямо тут, положив спортивную сумку под голову, и уснуть на ближайшую пару часов. Наконец, раздался короткий предупреждающий звонок и двери медленно раскрылись. Пройдя через небольшой овальный холл и оказавшись в длинном коридоре с несколькими, располагавшимися по обеим сторонам и довольно далеко друг от друга, дверьми, Эчизен на ходу начал доставать из сумки связку ключей, направляясь в самый конец. В квартире оказалось на удивление тихо. Юноша закрыл за собой дверь, скинул на пол сумку, прислушался. Никакого шевеления пока не наблюдалось. Размотав теплый шарф, сняв пальто, разувшись и подхватив сумку, Рема бесшумно пересек коридор напополам с прихожей, оказался в просторном, просто огромном зале, в дальней части которого располагалась немаленькая кухня, и, окинув помещение быстрым взглядом, чуть приподнял бровь. Никаких сбитых подушек на диване или креслах, никаких грязных чашек на низком деревянном столике, лично привезенном Эчизеном из Японии, абсолютно чистый от посторонних вещей кухонный островок. Подозрительно хмыкнув, теннисист, не задерживаясь дольше в зале, сделал несколько шагов и, пройдя под аккуратной аркой, остановился в гостиной, бывшей раза в два поменьше зала, но где располагалась, пожалуй, единственная во всей квартире дорогая вещь для младшего из Эчизенов, к которой очень быстро прикипел и старший из братьев. Бильярдный стол. Воспоминания о далеком первом выигрыше и несомненной победе над признанным гением Сейгаку до сих пор приятно грели душу. Возможно, не с тех пор, но немногим позже у теннисиста появилось свое маленькое хобби, о котором, как и о многом другом, он не рассказывал, а непосредственно знали о нем лишь вечные прихлебатели нью-йоркской квартиры. Пристально осмотрев предмет тайной гордости на наличие малейших царапинок или намеков на них и облегченно выдохнув, юноша обвел комнату взглядом. Облюбованный братцем диван был впервые за время их совместного проживания заправлен. Журнальный столик блистал идеальной чистотой, а среди полупустых полок, где пара-другая десятков книг соседствовала с соперничающими в количестве кубками, не была запрятана апельсиновая кожура: ни среди книг, ни в золотых чашах. — Хм… Уже догадываясь, что же произошло за время его отсутствия на тренировке, Рема обреченно вздохнул и, наконец, направился в спальню. Проходя через гостиную к нужной двери, он невольно еще раз прошелся взглядом по бильярдному столу и поднялся выше, к нескольким подвешенным над зеленым сукном лампам, отмечая про себя, что даже на плафонах не было ни пылинки. Но что случилось, того уже не изменишь – придется по обыкновению смириться. А пока беда не явила себя во всей красе, у Эчизена оставалось несколько минут на то, чтобы принять душ и переодеться в домашние шорты с футболкой. Пару минут спустя выходя из ванной прямо в спальню, на ходу высушивая полотенцем непослушные волосы, юноша услышал, как хлопнула входная дверь. Продолжая ерошить волосы, Рема не спеша направился в зал, прислушиваясь к знакомому приглушенному чертыханью. Пройдя под аркой, он буквально нос в грудь столкнулся с высокой, почти двухметровой американской мечтой: блондином, голубоглазым, известным на всю страну и не только. — Эчизен! — Кевин так и замер на месте, но быстро отошел, окинул юношу взглядом и, довольно хмыкнув, продолжил идти к кухне. — Предупреждать надо, что ты дома. — Это моя квартира, с чего бы и кого мне предупреждать? — проворчал тот, идя следом, и, проигнорировав косой взгляд в свою сторону, опустился на высокий стул по одну сторону кухонного островка. — А вот что ты здесь делаешь? Опять. И где этот? — Этого я выкинул за продуктами в ближайший магазин два часа назад, но он, похоже, заблудился в трех соснах, — фыркнул теннисист. — Пришлось идти самому. — Конечно, заблудился. С чего ты вообще решил, что он будет делать то, что ты ему говоришь? — Ну… — Смит многозначительно улыбнулся, и Реме как-то быстро расхотелось узнавать ответ. — Ладно, забудь. Итак, что здесь делаешь ты? — Слежу за твоим здоровьем, бестолочь. — Все в порядке с моим здоровьем, — юноша нахмурился. — И сам ты бестолочь. — Ты когда в последний раз ел нормально, скажи мне? А зная твоего братца, тебя он будет кормить так же, как и себя: одними апельсинами. — И что ты хочешь за обед? — скептически поинтересовался Рема, молча соглашаясь с тем, что друг прав. Кевин широко улыбнулся, и юноша добавил: — Что в моих добровольных силах. — Да ладно, ты же знаешь, что я всегда прошу. — Как будто ты и так каждый день этим не занимаешься. — Но это же ты, Эчизен. С тобой все гораздо круче. — У меня не так много свободного времени. — Неужели ты не выкроишь для меня часок-другой в выходные? — Для тебя? Нет уж. — А как же обед? — Ты и так уже его готовишь. — Это не значит, что я тебя им покормлю. — Это моя квартира. — А это мой обед. — Я тебя выгоню. — Не посмеешь. — Посмотрим? — Я вернусь с этим. — Через неделю-другую? — Эм… да. Но обеда ты в любом случае не получишь. Тем временем приятные запахи, раздававшиеся от плиты, настигли Эчизена-младшего и привели к полнейшей капитуляции. — Пятница, полвосьмого. Здесь неподалеку есть корт, я зарезервирую. — Есть! — обрадовался Кевин и, обернувшись от плиты, послал вечному сопернику воздушный поцелуй. Тот скривился. — Готовь, давай, лучше. — А ты тут не указывай, мелочь. — Пятница, полвосьмого. — Обед, Эчизен. Сегодня, сейчас. — Что это, что это, что это, свидание, ребятишки? — раздалось ехидное над ухом Ремы, тот вздрогнул. Резко обернувшись, он смерил ухмыляющегося брюнета возмущенным взглядом. — Отвали. И я не слышал, как ты пришел. — Ну еще бы. Как тут заметишь возвращение своего любимого братишки, когда напропалую флиртуешь с этим красавчиком, — оскалился Рега. — О, что я слышу? — ухмыльнулся Смит, поймав взгляд старшего из Эчизенов. — Польщен. И где ты шлялся? — Воздухом дышал, папочка, воздухом, — пропел тот и плюхнулся на соседний с младшим братом стул. — Хотел еще немного поправить здоровье, но тут птичка весточку принесла, что дома готовится вкусный обед. — Не подлизывайся. — А малышня пусть не ревнует. — Нашел, к кому. — Я всегда знал, что в твоем сердце лишь я. — Ты внезапно спятил? — Да ладно, можешь уже не скрывать, твое тайное чувство уже совсем не тайное. Я давно подозревал. — Кевин, добавь ему в порцию мышьяка, и будет тебе два матча. — Я стою какой-то один жалкий матч со Смитом?! Мелкий, да ты меня сейчас оскорбил. — Хочешь поторговаться? Три матча. — Семь! — А ты не обалдел? — Тебе что, жалко? — А ты думал. — Кевин! Отдай мне порцию этого гаденыша, а он пусть жрет овощи. — Кевин, мышьяк. — Семь матчей! — Два. — Мелкий… — Я вообще-то подрос или ты ослеп? — В своей глупости? О, Рема, не стоит заявлять об этом, пожалей хотя бы свои чувства. — Ты вдруг забеспокоился о моих чувствах? Да ты растешь, брат. — Ааа, мой малыш снова назвал меня братом! Дайте я обведу этот день! — Чучело… — беззлобно фыркнул Рема вслед вскочившему со стула Реге и рванувшему в прихожую, где действительно — стараниями того же старшего из Эчизенов — висел календарь. В нем за все прошедшее время собственноручно обведенных красным маркером дней было четыре, но сейчас, по всей видимости, намечался пятый и пока единственный в этом месяце. — Ты, как обычно, не особо нежничаешь, — хохотнул Кевин, доставая всем тарелки и по очереди накладывая приготовленный обед. — С чего бы мне нежничать с ним? — хмыкнул теннисист, следя за действиями блондина и невольно осознавая, как же он проголодался после этой изматывающей тренировки. Не успел он принять из рук Смита тарелку со своей порцией, как сильные руки обвили его за шею, беря в крепкий захват, а блондин едва успел убрать тарелку — во избежание падения. — Мелкий, да ты меня совсем не лю-ю-юбишь! — завыл старший брат над ухом Ремы, на что тот только вздохнул. — Умершим с голоду ты точно никому не приглянешься. Ешь, давай. — А со мной ты матч сыграешь? — Тебе-то куда? — Туда. — Ешь. — А матч? — Будет тебе матч. — Какая сегодня добрая мелочь, — довольно резюмировал Рега, отлипая от теннисиста и садясь рядом. — Убью, — пообещал Эчизен-младший. — Ладно, не добрая, — согласился тот и ухмыльнулся. — Мелочь. — Кевин, ты ведь положил мышьяк? Обед незаметно оказался ужином, после которого Кевин с Эчизеном-старшим остались в зале играть в приставку, а Рема ушел к себе. Закрывшись в спальне, молодой теннисист, потянувшись и размяв мышцы шеи, буквально рухнул на просторную двуспальную кровать, уставившись в потолок не моргая. Его комната была единственной, имевшей окна в пол на двух смежных стенах, одно из которых смотрело прямо на запад. И сейчас вечерние лучи заходящего солнца проникали через стекло, окрашивая белоснежный потолок спальни в теплые, контрастирующие с нынче холодной осенью, оранжевые тона. Не думая ни о чем, позволяя себе расслабиться, Эчизен смотрел в потолок, наблюдая за игрой света. Клонило в сон. Опустив веки, он уже хотел было наплевать на то, что лежит поперек кровати, и уснуть так, но тут распахнул глаза и резко сел, внезапно уловив краем уха монотонную вибрацию. По телу невольно пробежала тихая дрожь — ощущение, давно забытое. С несколько секунд Рема сидел на постели, не двигаясь, застывшим взглядом смотря в пространство, но уже через мгновение тряхнул волосами, избавляясь от неожиданно нахлынувшего наваждения. Мысленно чертыхнувшись, он поискал взглядом скинутую сумку, в два счета добрался до нее и, нащупав в боковом кармане мобильник, принял вызов: — Слушаю. В ответ ему промолчали или просто не услышали. Повторив еще раз, теннисист мысленно вздохнул и, прождав с десяток секунд, уже отнимая смартфон от уха, произнес: — Наверное, ошиблись номером, — и отключился. Вспомнив, что вообще не обратил внимания на номер звонившего, пролистал телефонную книгу. Но, открыв папку «Входящие», лишь нахмурился: номер оказался не определен. «Точно ошиблись», — хмыкнул юноша, включая обычный режим вместо беззвучного и определяя телефону место на прикроватной тумбочке. Невольно зевнув, Рема потянулся и направился в душ, намереваясь после лечь спать и сладко проспать до завтрашнего утра. И только его голова коснулась подушки, как Эчизен тотчас погрузился в сон. Поначалу чуткий, выработанный когда-то давно, он стал глубоким и почти безмятежным, когда если не наяву, то во сне мыслями юноша был за миллионы минут и тысячи километров от Нью-Йорка…Пролог
22 января 2013 г. в 23:47
— Молодец, Атобе, отлично, Атобе. Очередная блестящая кампания, очередной скачок продаж, очередные чертовы успешные переговоры, просто блеск. Хорошо поработал. Как проклятый. И как ты еще на ногах-то стоишь? А, нет, не стоишь… Но когда ты уже, наконец, займешься действительно важным делом? Твое упрямство в этот раз тебя до добра точно не доведет, я тебе говорю. Ты и сам это понимаешь, так чего на месте топчемся, кого ждем? И ладно один, так вас, таких упрямых гордецов, еще и двое. И как только земля-матушка справляется, нося таких идиотов…
Ошитари тихонько вздохнул, опустил бокал с недопитым виски на стеклянный журнальный столик рядом и, убрав туда же очки, потер слегка переносицу, на мгновение прикрывая веки. В кабинете было темно, пахло дорогими сигарами и немного алкоголем. Было почти уютно, даже с холодным переливом неоновых вывесок, отражающихся в огромном окне, из которого открывался шикарный вид на ночной город. Но хозяин и частые гости в этом здании настолько привыкли к дорогому убранству и высокому качеству всего происходящего и окружавшего их, что даже наблюдение за жизнью там, по другую сторону стекла и бетона, на высоте нескольких десятков метров, уже почти не отвлекало от бесконечных цифр и сухих отчетов.
Первый советник президента одной из крупнейших и не в пример влиятельнейшей финансовой корпорации нехотя приподнял веки, а рука автоматически потянулась за оставленным бокалом. Но бывший теннисист, осознав, переместил ее обратно на подлокотник кресла. «Я, конечно, сказал, что готов всегда поддержать тебя, но не у всех есть под рукой личный шофер с лимузином, кому-то приходится вести самому», — Юуши бросил взгляд на массивные напольные часы – единственное, что осталось в кабинете от предыдущего президента. «Полдвенадцатого. Мы на удивление придерживаемся своего обычного трудового дня», — губы изогнулись в легком намеке на усмешку, но буквально на несколько секунд. Словно опомнившись, Ошитари невольно нахмурился и перевел тяжелый взгляд с циферблата старинных часов на бывшего капитана. Вот только бывших капитанов, наверное, не бывает? От этой мысли в груди странным образом потеплело, чуть-чуть, и тут же придавило грузом настоящего, поселив во взгляде верного товарища тщетно скрываемую все это долгое время несвойственную ему печаль.
— Что же ты делаешь… — одними губами прошептал он, наблюдая, как Атобе, откинувшись на спинку рабочего кресла, прикрыв веки и слегка нахмурившись, спал, сильно устав за несколько последних деловых встреч, происходивших в разных концах земных полушарий. — Точнее, что ты будешь делать. Неужели позволишь всему этому продолжаться и дальше? На тебя это не похоже.
Глубоко вздохнув, Ошитари окинул молодого человека долгим изучающим взглядом, покачал головой, прикидывая в уме, как ему составить новое расписание для президента, и поднялся с кресла. Гакуто, конечно, привык, что Юуши приходил с работы за полночь, но привык — не значит, что принял. С него станется закатить очередной скандал и подозревать во всех стадиях измены, так что советник старался появляться дома хотя бы до часу ночи – во избежание.
Собрав просмотренные ими за сегодня бумаги в аккуратные стопочки, отсортировав их по темам и по степени важности разложив на рабочем столе Атобе, Ошитари оглядел профессиональным взглядом кабинет, прихватил со стула свой дипломат, а со столика очки и, напоследок посмотрев на спящего молодого мужчину, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Тихо щелкнул замок. В кабинете воцарилась тишина. А в воздухе по-прежнему витал аромат дорогих сигар, видимо, с годами впитавшийся в стены и с давних пор являющийся неотъемлемой частью деловой атмосферы.
Пальцы невольно впились в кожаные подлокотники, а с губ сорвалось тихое:
— Виски, как и всегда, развязывает тебе язык, Юуши, — Атобе открыл глаза, в которых, казалось, не было и тени сонной поволоки. Взгляд его был чист и по обыкновению полон собственного превосходства. «И все, что у тебя долгое время крутится в уме, наконец, выплескивается наружу», — мысленно закончил молодой человек, невесело усмехнувшись.
Поднявшись с кресла, президент опустил руки в карманы брюк и подошел к огромному окну, будто впитывающему в себя огни ночной жизни шумного мегаполиса. Откинув голову назад и тихо цокнув, ожидаемо не увидев на темном небе ни одной звездочки, Атобе посмотрел вперед, на раскинувшиеся рядом офисные здания, окинул взглядом соседей и устремил взор вниз, на бегущую в разные стороны толпу, разъезжающиеся машины, переливающиеся тремя цветами светофоры и словно живые рекламные щиты. Там, за стеклом, кипела жизнь, не донося до кабинета ни единого звука. Казалось, будто они находятся в параллельных реальностях или же словно по телевизору просто щелкнули на другой канал – с новостей экономики на веселое развлекательное шоу.
Бывший наследник, ныне – здравствующий и успешно действующий на рынке ценных бумаг и не только молодой президент освободил одну руку из кармана и облокотился на стекло, продолжив смотреть вниз на разноцветные краски жизни. Взгляд его был задумчив и едва заметно подернут легкой поволокой. Словно он вспоминал…