Часть 1
22 марта 2017 г. в 09:50
Джинён просыпается, потому что слышит призрака.
Призрак – это песня, тягучая и заунывная, с мрачным минорным аккордом в конце каждой музыкальной фразы. Песня о любви, но с нотками горечи. Каждый раз мелодия звучит иначе, но он всё ещё может узнать её по нежным, словно струящаяся лента, переходам. Он не слышал её в течение долгого времени, если не считать грёз, но даже в этом случае это было довольно давно. Насколько давно он не помнит. Последние несколько столетий он провёл в постоянном движении, переезжая из города в город каждые десять лет, никогда не оставаясь на одном месте, или с одним человеком, достаточно долго, чтобы вызвать подозрения. И чем больше времени и мест оставалось позади, тем менее важными они становились.
Он давно не думает о своей прежней жизни, о той, которой он жил до того момента, когда его жизнь оказалась длиннее, чем он мог предположить или желать. Он давно не думает о матери или старшей сестре, давно похороненных. Бессмертный отец больше не присутствует в его жизни как когда-то в детстве. За прошедшие четыре столетия он прожил многие жизни: был любовником, мошенником, честным человеком, вором. Ничто из этого не убило его, и он не знал, почему.
Когда он слышит песню и открывает глаза, он думает: «Вот почему».
Он не знает, реальность ли это или обрывки воспоминаний, оставшихся после сотен лет, но она зовёт его. Он идёт пошатываясь и почти забывает захватить зимнюю куртку, прежде чем последовать за ней на улицу. Солнце на розовом небе почти за горизонтом, но это нормально. Чем дольше он живёт, тем менее регулярным становится его сон. Он успел поспать час или два перед тем, как песня разбудила его.
Он жил в Сеуле несколько раз – всё ещё называя его «Хансон», когда забывался – но никогда в этом месте. Ему нравится, каким город стал: оживлённым, полным молодых людей и творчества. Он быстро перенимает такой стиль жизни, и ему действительно нравится. Более того, это позволяет ему стать одним из множества молодых людей, когда он спешит вперёд по улице, его чуткий слух улавливает мелодию среди болтовни и музыки, доносящейся из кафе и магазинов, мимо которых он проходит.
Звук становится громче и громче. И,наконец, Джинён достигает источника песни, за которой он следовал, в переулке улицы. Парень, одетый в огромную парку, сидит на табурете недалеко от ряда закрытых магазинов и играет на гитаре. Он не поёт, но говорит под аккомпанемент аккордов, зажатых длинными, слегка огрубевшими пальцами. Песня немного отличается в каждом исполнении, речь парня, плавная и ритмичная, переплетается с мелодией струн или звучит между ними, но рассказывает всё ту же историю о немного горькой любви.
Джинён подходит ближе.
– Эй, откуда ты знаешь эту песню? – спрашивает он. Парень поднимает глаза, и когда его пальцы замирают на гитаре, Джинён застывает тоже. Несмотря на то, что прошли сотни лет, мест и людей, одно лицо остаётся свежо в его памяти, как будто он видел его несколько дней назад.
В своей первой жизни он был таким же одиноким, как и сейчас, хоть и при других обстоятельствах. Он был известен в своей деревне как полукровка, а на его мать смотрели свысока за связь с человеком, бросившим её. Вот только то, что он полукровка, было секретом, хотя бродило множество слухов о том, что другие жители избегали его из-за страха быть проклятыми. Он тратил всё своё свободное время на музыку, учась играть на стольких инструментах, сколько мог отыскать, подбирая мелодии на слух.
Лис, Чихо, однажды появился в их деревне, представившись странствующим музыкантом, через двадцать лет после последнего гостя. Его сразу потянуло к Джинёну, и его не заботили косые взгляды жителей в сторону любого из них, но даже сейчас Джинён знал, что это из-за музыки.
– Я никогда не слышал, чтобы кто-то играл так же, как ты, – сказал он, присев рядом с ним на траву, где Джинён играл в одиночестве. – Сыграй ещё раз.
Джинён слышал достаточно историй о лисах. Он не был глупым, даже если не ходил в школу.
– Ты не собираешься меня есть?
Чихо уставился на него дикими глазами.
– Как ты узнал?
«Демон, – подумал Джинён, – полукровка». Но вслух сказал: – А ты не такой проницательный.
Лис был так удивлён, что лишь рассмеялся, и Джинён готов был поклясться, что на мгновение увидел, как из-под длинного плаща показалось три пушистых хвоста.
Джинён пригласил его в свой дом, чтобы показать коллекцию сломанных и потрёпанных инструментов. Когда Чихо касался их, скользя пальцами по отполированному дереву и неровно срезанным шкурам животных, у Джинёна перехватывало дыхание.
– Ты же знаешь, что всё это – мусор, – сказал Чихо, подняв разбитый барабан на уровень глаз. – Зачем ты их собираешь?
– Им одиноко, – ответил Джинён.
Чихо изогнул бровь, его взгляд был ярким и резким.
– Это не значит, что нужно хранить всякий хлам, – он вернул барабан на место. – Как думаешь, сколько нужно времени, чтобы починить их?
В итоге на всё ушло больше двух месяцев добросовестной постоянной работы. Чихо настаивал, что делает это только потому, что коллекция Джинёна выглядела удручающе, но даже Джинён видел его насквозь. Они никогда не ночевали вместе. Чихо куда-то исчезал и на следующее утро вновь появлялся с материалами, собранными Бог знает где. Джинён никогда не жаловался, даже когда чувствовал, как что-то внутри него желало, чтобы Чихо остался. Звучание инструментов стало лучше, особенно песни, которые Чихо играл для него. Они никогда не были одинаковыми: в один день это могли быть громкие странные мелодии, в другой – изящные, словно пение птиц. Он не скрывал своей гордости за проделанную работу. Когда бы Джинён ни играл одну из своих композиций, он давал какие-нибудь советы, из-за которых они могли спорить часами, но всё всегда заканчивалось одним и тем же: «Ты становишься лучше».
Через два месяца селяне снова начали что-то подозревать.
В день последней встречи они вместе написали песню, а, может быть, никто из них и не писал её вовсе, и она сама пришла к ним. Джинён не помнил. Он помнил лишь то, как она звучала тогда, кружась и переливаясь в воздухе. Он посчитал, что она свяжет их. И за сотни лет он начал думать, что ошибался.
– Чихо, – произносит он. Он чувствует себя смущённо, произнося его имя вслух, как будто это признание. Может быть, думает он, так и есть.
– Где, чёрт возьми, ты был? – спрашивает Чихо. Не злобно, но его голос низкий и протяжный. – Я искал.
– Я… – я сдался, собирается сказать Джинён, но осекается. Он мешкает, но продолжает: – Может, если бы ты играл лучше, то нашёл бы меня раньше.
Чихо резко поднимает голову, и внутри Джинёна всё будто оживает, когда он видит блеск его глаз. Никто из них не произносит ни слова. Затем Чихо поднимается и начинает собирать гитару. Парка длинная, но на долю секунды Джинёну показалось, будто сзади из-под неё, что-то промелькнуло.
Чихо застегивает чехол, затем, закинув его за спину, встаёт.
– Ты заставил меня ждать четыреста грёбаных лет, – начинает он, так что обязан угостить меня мясом.
Чихо ест жадно, используя обе руки. Он бы добрался и до горячего барбекю, если бы Джинён вовремя не остановил его.
– Тебя что, заточили в картине на триста лет? – спрашивает Джинён, чувствуя отвращение.
Чихо выхватывает кусок тушёного мяса из своей металлической тарелки и проглатывает его, вытерев подбородок тыльной стороной ладони.
– Просто не хочу терять время, – говорит он с усмешкой. Это пугающе, но его энергия передаётся Джинёну, и он улыбается. Несмотря на свою внешность, он не чувствовал себя молодым уже очень давно.
Они почти не говорят. Слишком многое можно было сказать, и в любом случае Джинён думает, что может понять всё, просто посмотрев на Чихо.
– Я давно не был в Сеуле, – говорит он. – Мне нужно где-то переночевать.
– Ты планировал это с самого начала, – мирно отвечает Джинён, пытаясь успокоить бешено забившееся сердце. Он хихикает и опускает голову, чтобы Чихо не смог посмотреть ему в глаза. – Никогда не верь лисе.
Квартира Джинёна находится недалеко от ресторана. Когда они входят, и освещение включается автоматически, он чувствует себя так, будто ему снова девятнадцать, и он показывает Чихо свою комнату, полную испорченных инструментов. Только эта квартира практически пуста, просто комната с кроватью и столом.
– Больше не собираешь всякий мусор, – замечает Чихо.
– Я осознал, что его слишком много, – Джинён смотрит на него. – Я уверен, ты знаешь.
Чихо стягивает гитару с плеча: «Ага».
Он начинает расстёгивать парку, и Джинён резко отворачивается, не желая ничего видеть. Вместо этого он смотрит в окно на незнакомый Сеул.
– Откуда я узнал? – спрашивает он.
Звук от молнии угасает на полпути.
– Что я тебя не съем? – уточняет Чихо. – Мы с этим покончили.
Пейзаж всегда меняется, думает Джинён, когда рассматривает его. Всё, что он видит, глядя на это – столетия, которые приходят и уходят, оставляя за собой одни развалины.
– Что ты собираешься остаться, – он говорит прямо. И всё ещё не оборачивается, даже когда слышит шаги Чихо у себя за спиной.
– Я не обязан что-то делать только потому, что ты это сказал, – отвечает Чихо. Он не злится, просто устал. – Кто знает? Может, я не смогу. Один день для меня не имеет значения.
Джинён думает о песне, донёсшейся до него почти через километр, но по-прежнему наполненной жизнью, как и тогда, когда он впервые её услышал.
– И для меня, – он оборачивается. Он может видеть хвосты Чихо, и замечает, что если не смотреть прямо на них, то они теряются из поля зрения. Он не понимает, чего так боялся. Чихо смотрит ему в глаза, и они кажутся такими же. И Джинёну интересно, остался ли сам Чихо тем же.
Чихо спит, накрыв окутав хвостами ноги Джинёна, словно одеялом. Из-за чего кажется, будто всё происходит в первый раз. Джинён спит, а на следующее утро, когда он просыпается, Чихо всё ещё рядом с ним.