Воск

Свечи отбрасывают на стены безобразные тени — кровожадных чудовищ, тянущихся к слабому телу, пытающихся разодрать когтями душу. А жить всё равно очень хочется. Хочется, как никогда не хотелось, капитану одиннадцатого отряда Зараки Кенпачи. Он смотрит на стену, наблюдает за тенями, ползущими по потрескавшейся поверхности. В комнате пахнет горячим воском и жасмином. Зараки кажется, что утро и не наступит вовсе. — Женщина, — он улавливает слухом её тихие, но уверенные шаги, аромат жасмина теперь ощущается особенно ярко, со всеми примесями — ванилью и цитрусом. — Как долго я здесь? — Время не имеет значения. Пока ты ещё слаб. Пересохшие губы Кенпачи резко искривляются в ядовитой ухмылке, когда грудь пронзает острая боль в так и не зажившей ране. — Ночь... слишком длинная, — кряхтит мужчина и недовольно скалится, когда Куукаку подсаживается рядом на койку. — Чего ты от меня хочешь, женщина? Шиба даже позволила себе выдавить искренний смешок. — Чтобы ты побыстрее оклемался и убрался из моего дома, не более. Зараки усмехается. У хозяйки дома в руках свеча. Она — хранительница очага — но наверняка даже не подозревает, какие страшные тени отбрасывает на стены это пламя. — Не подноси свечу ко мне так близко, — требует Зараки, и Куукаку слегка ухмыляется, отстраняясь от израненного тела. — Неужели боишься огня, Зараки Кенпачи? — Огня не боюсь. Но эти паршивые тени так и норовят вгрызться в душу. — При свете дня ты бы не боялся этих теней. А воск не опасен, пока не воссоединится с пламенем. По сути мы все сделаны из воска. В особенности вы, мужчины. Вашу душу и тело способен подогреть лишь огонь. — Мне не нужен огонь, чтобы разгореться, — упрямо рычит Зараки и злобно стискивает зубы от вновь подступающей боли. Не будь он в таком положении, пожалуй, плюнул бы и на эту кровь, и на рану. Только сейчас на этой жёсткой койке, среди танцующих теней, хотелось взвыть от собственной немощности. Наверно, впервые для Зараки боль не дразнит, а, в действительности, убивает. — Все вы, мужчины, такие, — смеётся Куукаку. Кенпачи закатывает глаза, резко хватает хозяйку за руку. Грудь его вздымается высоко, с тяжёлым свистом, при каждом вздохе. — Что ты об этом знаешь, женщина? — О мужчинах? Многое. Куукаку задувает свечу, и тонкая струйка дыма растворяется в комнатном мраке. Тени исчезают, перестают танцевать свой языческий танец. Зараки содрогается от боли, но чувствует заметное облегчение. Запах огня напоминает о битвах, крови и стали. Хочется жить, проснуться, сражаться до разрыва грудной клетки. Слишком сильно. Аромат жасмина постепенно выветривается, а над ухом слышится шёпот: — По крайней мере, Зараки Кенпачи, я знаю, ты уж точно сделан из воска, — мужчина шумно выдыхает, боль утихает и испаряется в прохладном воздухе. — Плавишься от одной лишь свечи.