After

      После того, как мы прекратили наши так называемые небратские отношения, он не поскупился и купил себе отдельный дом. Насколько мне известно, то этот дом находится прямиком у океана. Что ж, в последнее время он часто уходил к океану, проводя там целые ночи. Думал, анализировал, взвешивал, оставляя меня в адских мучениях от всеразличных догадок. Я изводился, сходил с ума, терзался, бился в немой агонии, не смея спрашивать брата о принятом решении. О, я уже точно знал, что Шеннон принял его давно, просто искал силы и доводы. Почему я молчал? Потому, что, первое, Шеннон все равно бы не ответил раньше времени; второе, я попросту боялся услышать окончательный ответ, тем самым либо разбившись о каменную стену несбывшихся надежд, либо же воспарив над этой серой землей.       Но Шеннон не мог молчать вечно. Я понимал, что вот-вот он мне все скажет. И он сказал… Помню, что за его словами последовали оглушающая пустота и столь оглушающий хлопок входной двери. Именно тогда он покинул и меня, и наш дом.       После того, как мы прекратили, мои ревность и чувство собственности в разы обострились. Мне стало даже казаться, что Мэтт, который, между прочим, без пяти минут женатый человек, начал смотреть на Шеннона иначе. Они вместе дурачились на репетициях, на съемках клипа, а я наблюдал со стороны и одними губами произносил: «Мой». Только вот Шеннон, когда покинул нашу обитель, дал понять, что он уже совсем не мой, да и был ли, собственно, когда-нибудь? До сих пор этот вопрос не дает мне спокойного существования. Но именно Уоктер первым заметил мое подавленное состояние. Подавленное?.. Ха, как мягко сказано. Я убил себя неоправданной верой, глупыми чувствами и ненормальной привязанностью. Ведь это своеобразные наркотики: вызывают ломку, правда, отличную от настоящей, причиняют боль, губят человека. Хочется вновь упиться пресловутыми эмоциями, но нет — нет этой fucking дозы.       Я солгал Мэтту, что просто потерял вдохновение, что в поисках блудливой Музы. Я заверил друга, что все хорошо. А через неделю он узнал от Томо о переезде Шеннона…       После того, как мы прекратили, я перестал заходить в спальню Шенна. Несмотря на то, что Шеннон забрал свои вещи, в той комнате абсолютно все напоминало о нем и о ночах, что мы проводили там. В ней отчего-то пахло братом и сентябрем, хоть на дворе давно июнь. Интересно, почему именно сентябрь? Может потому, что в сентябре мы беззаботно трахались, болтали, курили после умопомрачительного секса на балконе и совершенно не думали о том, что произойдет спустя всего пару месяцев?       Когда-то я все-таки решился зайти в ту комнату и… утонул. В воспоминаниях, в запахе, в сентябре, который невозможно вернуть. Я утонул в тенях нас.       После того, как мы прекратили, я старался меньше смотреть в сторону Шеннона и меньше с ним общаться. Но на каждом интервью, на каждой фотосессии взгляд непроизвольно обращался к брату. Иногда я встречал ответный взгляд, иногда— нет. А потом, когда я увидел в его глазах нежное тепло, не выдержал и сказал в гримерке перед выступлением, что все еще люблю и жду возвращения домой. Шенн выронил палочки, затем резко наклонился за ними и проговорил: «Все кончено, Джей. Напрасно ждешь». И ушел. Вот так просто. Как тогда, когда покидал наш дом.       В тот момент мне показалось, что человека, самого близкого и горячо любимого, лишили души и всех чувств. Невообразимо быстро вдруг в нашей жизни все встало с ног на голову. Разве это возможно? Видимо.       После того, как мы прекратили, я стал чаще вспоминать одну ночь. Помню, календарь показывал начало октября. Шеннон лежал поодаль, сложив руки на груди, и отстраненно глядел в окно. Спустя некоторое время он сказал, что следовало бы закончить любовную связь для общего блага.       — Но почему? — ответ был слишком очевиден, просто хотелось услышать свои мысли из его уст.       — Скрываться стало проблематичнее. Группа растет, набирает популярность, внимания к нашим персонам, соответственно, увеличивается.       — И давно ты об этом думаешь?       — Прилично.       — Тем не менее, ты продолжаешь спать со мной.       Брат промолчал. Но уже в ту ночь я ощутил холод. Уже тогда нужно было готовить себя, но я верил Шенну и верил, как наивный юнец, что ход его мыслей поменяет ориентир. Как же я заблуждался…       После того, как мы прекратили, я потерял самого себя. Мое настроение менялось, как погода. Я менялся сам. Каждое утро — пытка. Каждая ночь — маленькая смерть. Я измучился, осунулся, похудел. Все силы уходили на концерты и интервью. Я забыл о душевном спокойствии. Шенна не было рядом, хотя он отчетливо видел мои мучения. И я понимаю, почему он не сокращал расстояние, — от этого было бы хуже нам обоим. Он бы не выдержал и вернулся… ненадолго. Затем Шеннон снова бы ушел, затем снова бы вернулся и так по кругу, поддайся лишь раз на мои эмоции. Нет-нет, для чего все усложнять?       Я не смог привыкнуть к такой жизни. Сомневаюсь, что когда-нибудь вообще смогу. Но это мои проблемы.       Я все еще жду. Напрасно. Бывает, сижу в гостиной возле выключенного телевизора и жду. Жду, несмотря на ослепляющий закат. Жду, несмотря на душную ночь. Жду, несмотря на ослепляющий рассвет.       И, честно, я не помню, что тогда показывал календарь, и на каких цифрах находились стрелки часов, но в дверь тихо постучали…