Ножки устали. Труден был путь. Ты у реки приляг отдохнуть. Солнышко село, звезды горят, Завтра настанет утро опять. Тут ласковый ветер. Тут травы, как пух, И шелест ракиты ласкает твой слух. Пусть снятся тебе расчудесные сны, Пусть вестником счастья станут они.
Веки Руты затрепетали и опустились. Она еще дышит. Почти незаметно. Я не в силах больше сдерживать слезы, они ручьем текут у меня по щекам. Я пою для Руты до конца. Должна допеть.Глазки устали. Ты их закрой. Буду хранить я твой покой. Все беды и боли ночь унесет. Растает туман, когда солнце взойдет. Тут ласковый ветер. Тут травы, как пух, И шелест ракиты ласкает твой слух.
Мой голос становится еле слышным:Пусть снятся тебе расчудесные сны, Пусть вестником счастья станут они.
Вокруг мертвая тишина. И тут внезапно, так что мороз пробежал по коже, моя песня зазвучала снова. Это запели сойки-пересмешницы. Какое-то время я сижу не двигаясь, мои слезы падают на лицо Руты. Гремит пушечный выстрел. Наклоняюсь и прижимаю губы к её виску. Осторожно, словно боясь разбудить, кладу голову Руты на землю и отпускаю её руку... Вспышка. Непослушными пальцами я нащупываю и отвязываю кожаный мешочек у себя на поясе. Пит хватает меня за запястье. - Я не позволю тебе. - Доверься мне, - шепчу я. Он долго смотрит мне в глаза, потом отпускает мою руку. Я раскрываю мешочек и отсыпаю немного ягод сначала в ладонь Пита, потом себе. - На счет три? Пит наклоняется ко мне и целует, очень нежно. - На счет три, - говорит он. Мы становимся спиной друг к другу, крепко сцепляем свободные руки. - Покажи их. Пусть все видят, - просит Пит. Я раскрываю ладонь; темные ягоды блестят на солнце. Другой ладонью сжимаю руку Пита, как сигнал и как прощание, и начинаю считать: - Один, - вдруг я ошибаюсь? - Два, - вдруг им все равно, если мы умрем оба? - Три... Вспышка. - Разумеется вы об этом не подозревали, - я уже вернулась с игр. На этот раз все был как-то проще. Но это все еще не закончилось. Передо мной сидел Сноу. О, этот запах роз и крови. Блевать охота, - Где уж вам знать о настроениях в других дистриктах! Между тем некоторые воспринимали ваш незатейливый фокус как знак открытого неповиновения, а вовсе не безоглядной любви. Ну, а если девчонке из Дистрикта номер двенадцать позволено бросить вызов Капитолию и уйти безнаказанной, что помешает им поступать точно так же? Что помешает, к примеру, устроить мятеж? Как же меня раздражает его голос. Так и хочется сказать, что ничего, совсем ничего не помешает, но я уже на автомате спрашиваю, как тогда: - Неужели начались мятежи? - Пока нет. Но это лишь вопрос времени - разве что радикально изменится ситуация... А мятежи, как известно, ведут к революциям, - президент потирает место над левой бровью, которое (мне ли не знать) потирают, когда болит голова, - Вы имеете хотя бы отдельное представление, что это значит? Сколько людей погибнет? - как же хочется выкрикнуть, что и он в их числе, но я не в праве управлять сейчас свои телом, - В каких условиях окажутся уцелевшие? Может, Капитолий и не подарок, но стоит ему хоть на день ослабить хватку - поверьте на слово, вся система рухнет. - Какая хрупкая система: рушится из-за горсти ягод. Вспышка. Мы уже скрылись бы под безопасной сенью Дома правосудия, если бы я не остановилась, если бы я не вздумала пойти за букетом. Из глубокой тени веранды мы видим все своими глазами. Двое миротворцев нашли старика, засвистевшего песенку Руты, и оттащили его на вершину лестницы. Поставили перед публикой на колени. И прострелили голову. Вспышка. Гейл привязан за кисти к высокому деревянному столбу. Дикая индейка, его сегодняшняя добыча, прибита чуть выше - гвоздем за шею. Куртка брошена наземь, рубашка разодрана. Гейл стоит на коленях, уже без сознания, и не падает только из-за веревок. Спина превратилась в густое кровавое месиво. Кусочки картины никак не желают складываться в одно целое. Но тут незнакомец замахивается плетью... Вспышка. - А теперь, в честь третей по счету Квартальной бойни... - возвышает голос президент. Юноша в белом приближается и протягивает ему шкатулку. Сноу откидывает крышку, и мы видим, те роковые конверты, которые перевернут вновь нашу жизнь. Президент достаёт конверт с отчетливой надписью: 75, поддевает клапан, достает небольшую белую карточку и без запинки продолжает: - Дабы напомнить повстанцам, что даже самые сильные среди них не преодолеют мощь Капитолия, в этот раз Жатва проводится среди уже существующих победителей... Вспышка. Внезапно дверь в комнату распахивается, и появляются три миротворца. Двое заламывают стилисту руки за спину и сковывают наручниками, а третий наносит страшный удар в висок, так что Цинна падает на колени. Однако его продолжают бить кулаками в перчатках с металлическими шипами, оставляя на теле и не лице зияющие раны. Моя голова готова взорваться от крика; я барабаню по непробиваемому стеклу, хочу вырваться наружу. Наконец миротворцы, словно не замечая меня, оттаскивают бесчувственное тело прочь из комнаты. Остается лишь окровавленный след на полу. Вспышка. ...С моих губ срывается предупредительный крик. В ту же секунду Пит замахивается длинным ножом, чтобы разрезать лианы. Звучит неприятный и резкий звук. Деревья на миг исчезают, я вижу сухую равнину и пустое небо над ней. Потом силовое поле отбрасывает Пита назад, он сбивает с ног Финника и Мэгз. Я устремляюсь к нему, распростертому без движения в путине диких лиан. Не дышит. Вспышка. - Мэгз, прости. Я не справлюсь. Старуха рывком поднимается, целует Финника в губы и нетвердым шагом уходит в туман. Тело её содрогается в жутких конвульсиях, точно в танце, а потом она падает. Грохот пушки... Продолжение следует...