Звезды как фиалки в глазах

      Королеве Клодехильде до сих пор неловко от мысли, что она может вот так легко сидеть и спокойно смотреть на девушку, которую собиралась убить.       Ей в самом деле сложно смириться с тем фактом, что где-то там, в другом мире есть другая королева и другая принцесса Белоснежка, которая на сей раз действительно уснула мертвым сном — навсегда. И именно эта девушка сейчас ходит перед ней по бесконечному лугу и собирает маковые цветы, беззаботно улыбаясь и, кажется, совсем ничего не понимая.       У королевы самой не меньше вопросов, но она слишком умна, чтобы их задавать. В ее жизни и без того хватало чертовщины — стоит упомянуть лишь о крестной фее и ее проклятом подарке, волшебном зеркале, разрушившем Клодехильде жизнь и в конечном итоге поглотившем женщину в себя. В наказание за зависть и гордыню. Не видел злее красоты, сказало оно. Запру навечно изнутри, сказало оно. Не оно ли было изначально тем, что сводило королеву с ума?       «Зеркало, зеркало, дай мне ответ: кто красотою затмил белый свет?» Оно должно было показывать мать Клодехильды. Какая иная женщина способна занять трон прекраснейшей для маленькой девочки, выданной замуж за незнакомого мужчину из далеких земель? И оно показывало. Стало единственной ниточкой, связывающей ее и родной замок, во дворе которого всегда спело множество красных яблок. Мертвая королева смотрит на маки в молочно-бледных ладонях Белоснежки и грустно хмыкает от накативших воспоминаний.       Одним летним днем, во времена ее второго брака королева не увидела в отражении знакомого лица. Зеркало молчало, упорно показывая лишь ее, несмотря на верно произнесенные слова заклинания. Клодехильда, семнадцати лет от роду, со вторым ребенком на руках, сидела на коленях у огромного ртутного стекла и спрашивала, молила, заклинала — но ответом ей всегда была одна тишина. Она не слышала плача младенца, не обращала внимания на настойчивый стук в дверь — только просила показать ей, хоть разочек, хоть смутно и нечетко, но ту, по ком ее сердце тосковало больше всего.       Когда затянувшееся молчание подарило ей осознание горькой правды, Клодехильда завыла раненым волком и в сердцах отбросила ревущий комок, мешавшийся ей в руках. Что было дальше, она и забыла.       Люди поговаривали, что рыжая королева наслала смерч и град на подвластные ей земли. Служанки во дворце шептались, что госпожа с такой силой бросила ребенка на пол, что размозжила ему голову. Между стражниками ходили толки, мол, злая бестия обратилась ужасным чудовищем и гнала мужа с сыном три дня и три ночи, пока те не упали в пропасть с обрыва. Клодехильда в один миг вновь стала бездетной вдовой, но всем, что ее теперь волновало, было второе и полное исчезновение матери из ее жизни.       Иногда, чтобы утешить себя, она думала, что зеркало не сломалось. Что она теперь прекраснее всех. В отражении всегда была лишь она, королева-ведьма с копной огненно-рыжих волос, изящной фигурой и карими, почти черными глазами, и Клодехильде потребовалось, по правде, всего ничего времени, чтобы поверить в собственную ложь. А колдовство и ум позволили ей убедить в этом и других.       Но однажды зеркало внезапно показало дочку ее очередного мужа — третьего, четвертого? Она не считала и не вспоминала. После долгих лет молчания в отражении появилась девочка с черными, как ночь, волосами и кожей, белой, как снег поутру. Та Белоснежка и эта, смущенно просящая называть ее Идой, отчего-то совсем не походили на друг друга — Клодехильда могла поклясться в этом на чем угодно. У ее Белоснежки были такие глупые, рыбьи глаза — в глазах Иды звезды окружающих их сумерек отражались прекрасными фиалками. У ее Белоснежки было тошнотворно круглое лицо с острым треугольником подбородка — Ида могла похвастаться пухлыми щечками, которые очаровательно розовели, когда она улыбалась. Улыбку ее Белоснежки королева ненавидела. Улыбка Иды казалась благодатным бальзамом на душу.       Белоснежка-Иделина осторожно присаживается рядом с ней у цветущей яблони и заправляет незабудку за ухо мертвой королеве. Клодехильда осторожно касается цветка и неловко приподнимает уголки губ — она не улыбалась уже очень, очень давно. Сейчас ей даже кажется, что она не делала этого десятилетиями.       — Тебе идет, — мягко говорит она и перебирает маки в руках. — Знаешь, иногда мне кажется, будто бы мы уже встречались.       Женщина смотрит на нее, такую необычайно неземную на фоне синего одеяла сумерек, добродушную и милую по отношению к ней. Стоит ли рассказывать ей, что они связаны намного больше, чем кажется? Клодехильда грустно хмурит брови и гладит девушку по голове, как родную дочь. Могла ли она так же коснуться своей настоящей падчерицы? Нет, скорее ее стошнило бы от ненависти. Та Белоснежка заняла место, по праву принадлежащее королеве и ее матери. Такое нельзя простить.       Ида смотрит на нее так нежно, так тепло, что Клодехильда не выдерживает и целует девушку в уголок губ со всей любовью, которая еще может расцвести в ее мертвом сердце.       Белоснежка-Иделина смущается и прячет лицо за красными цветами, часто-часто хлопая ресницами. Образ Белоснежки-Белоснежки, невидимкой нависавший над ними все это время, делает то, что и снег по весне.       Он исчезает.