Час тигра

Облачной ночью, в час тигра второго дня четвертого месяца шестнадцатого года эпохи Кацуте к закрытым воротам поместья Акиханале в провинции Докодемо соленый ветер с океана принёс охотника. Он не отращивал усов, его волосы были полностью седыми, а кимоно, обычно безупречно белое, измазано кровью. Когда кто-то хотел рассказать о подвигах охотников, он никогда не упоминал этого человека, хотя имя его — Арима Кишо — известно было многим. Его вспоминали по другому поводу. Три раза ударил он по воротам, гулко в ночи отозвался стук, и, несмотря на поздний час, вскоре ему открыли. — Доброй ночи, господин. Нечасто вас тут встретишь. Сам хозяин поместья в шуршащем шелковом кимоно черного цвета и со звенящими в волосах украшениями вышел к нему. Луна, выглянувшая из облаков, осветила его бледную, как она сама, кожу, расчерченную узором татуировок. — Я хотел бы оставить его у вас. — Принесите фонарь! — крикнул хозяин в сторону дома. Прекрасная женщина с рыжими, как осенние листья, волосами, в едва накинутом зелёном кимоно, легко ступая, прибежала на его зов. Трепещущий свет фонаря из рисовой бумаги упал на тело юноши в черной от копоти и засохшей крови одежде, которого раньше будто и не было. Хозяин поместья присел на корточки, повернул ему голову и оттянул веко. В жёлтом глазу сжался зрачок-щёлка. — Ох, вот как, — улыбнулся он. — Такой спутник подошёл бы богу. Не встречал раньше подобных ему. — Он жил на закате, у океана. Будто этого объяснения было достаточно, охотник перехватил свою добычу и понёс внутрь, не дождавшись разрешения. Хозяин и женщина переглянулись и пошли за ним. Хлопнули ворота, на улице стало тихо. Только лиса с чёрными лапами пролезла под забором и убежала прочь. *** Хайсе ждал. Его дни в этом заведении полнились тоской. Хозяин учил его премудростям профессии, но уроки давно закончились: за два месяца Хайсе научился всему, что нужно знать, чтобы принимать гостей, а после третьего уже сам мог бы учить других. Акиханале только маскировался под дом развлечений высокого класса, на самом деле цены оправдывались не точным соблюдением ритуалов и традиций. Конечно, Ута-сан знал их безупречно и иногда давал советы, но больше он любил потешаться над глупостью, посетители хорошо платили и так. Хайсе не разрешалось покидать поместье, а из своей комнаты выглядывать он не любил. Раздвинув раскрашенные седзи, он выходил во двор послушать журчание искусственного водопада, но и там можно было встретить кого-нибудь нелюбезного. Поэтому он просто томился в четырёх стенах, перебирая в памяти встречи с господином и мечтая о новых. Вздохнув, Хайсе взял в руки зеркало и посмотрел на своё грустное лицо. Поверх белил он нарисовал красным улыбку, но глаза весёлыми сделать не мог. В пятый раз за час он схватился за гребень и расчесал волосы. Они были ещё коротки, чтобы можно было делать прическу, но господину нравилось как есть. Поднявшись с колен, Хайсе пошёл в угол комнаты, чересчур длинное красное кимоно тащилось за ним по полу. В углу он хранил сокровища: украшения и книги, которые дарил господин. Хайсе взял свиток, который появился недавно, отнес его к низкому столику, развернул, придавив каменной статуэткой птицы, и стал читать. Написанные тонкой кистью иероглифы казались ему красивыми, но история, в которую они складывались, была еще лучше. Только так, перечитывая раз за разом одно и то же, он мог забыться и перестать скучать. Сегодня боги благоволили ему: внутренняя перегородка отъехала в сторону, и Итори-сан коротко сказала из коридора, что его ждут. Сердце Хайсе сразу забилось чаще, и если бы на его щеках не было белил, стал бы заметен румянец, выступивший неровными пятнами. Хотя ему и не назвали имени, Хайсе чувствовал, что это он, его господин. Он никогда не предупреждал о своих визитах, а Хайсе, хоть того и требовали правила, не любил заставлять ждать, поэтому готовился каждый день. Поначалу это помогало не мучиться ожиданием, но когда наряд приходилось снимать, а краска с лица утекала в воду, разочарование тёмным едким омутом накрывало Хайсе с головой. Визиты господина были единственным, ради чего он жил. Кое-как усмирив в груди топот коня, напуганного змеей под копытами, Хайсе встал, держась за колени, чтобы унять дрожь. Он надел сандалии, чуть не упав при этом, метнулся к зеркальцу на полу, чтобы проверить, все ли в порядке с лицом, расправил складки на одежде, подтянул пояс. Когда делать стало нечего, он замер, глубоко вздохнул несколько раз, чтобы потянуть время, и вышел из комнаты. Гостей принимали в специальных залах на двенадцать татами, украшенных и удобных. Хайсе медленно двигался по коридору приставным шагом с мерным деревянным стуком подошв о пол. За раздвинутыми створками его ждал единственно важный человек. Даже про себя Хайсе не осмелился называть его имя — слишком много эмоций оно вызывало. Господин сидел на коленях на мягкой подушке, при нём был короткий меч, закрепленный на поясе слева. Справа, вместо оставленного хозяину длинного меча, стоял его подчинённый. В отличие от господина, он не снял доспехи и был напряжён. Оба уставились на Хайсе, когда он показался. Даже украдкой Хайсе не смотрел на господина. Глядя в пол, он так же медленно прошёл оставшееся расстояние, сел на колени и поклонился. Укусил себя за губу, боясь того, что будет дальше. — Добро пожаловать, господин, — выдавил он, выпрямившись. Всего на секунду уловив выражение серых глаз напротив, он снова склонился до самого пола. — Встань, Хайсе. Я прихожу не для того, чтобы смотреть на твою спину. Не обращая внимания на чёрных пчёл, снующих в тумане под закрытыми веками, Хайсе послушался. Он ведь так ждал этого момента. Улыбаясь, он взглянул на широкую грудь господина, чувствуя, как разжимаются кольца вокруг его собственной. — Как поживает господин? — учтиво спросил он. — Как обычно. Хайсе считал своей неудачей, что ему не удавалось разговорить господина, хотя в этом было чуть ли не единственное назначение его визитов. «Будь вежлив, не смотри прямо в глаза. Внимательно слушай и хорошо думай, прежде чем ответить». Он бы и рад соблюдать правила, но никак не выходило. А ведь он собирался стать самым лучшим для своего господина. — Господин сегодня устал? — Не больше, чем всегда, Хайсе. Никогда он бы не позволил себе гневаться на господина, поэтому Хайсе обиженно подумал, что тот, наверное, над ним издевается. За тонкой стенкой послышался спасительный стук деревянного подноса. Снова поклонившись, Хайсе спросил: — Господин желает отведать ужин? В почтительном полупоклоне он забрал поднос из коридора, поставил совсем близко к низкому столику, за которым сидел господин, кожей под одеждой почувствовав его присутствие, и, не показывая волнения, осторожно перенёс посуду. Когда он наливал саке в маленькую чашку, его лицо оказалось совсем рядом с господином, его ресницы дрожали, но, как бы ни хотел, он не посмел нарушить запрет и посмотреть на него. Зато тот наслаждался видом просвечивающего под волосами уха и выглядывающей из ворота шеи — внизу, ближе к спине, её краснота не скрывалась под белилами. — Твоё здоровье в порядке, Хайсе? — спросил он, наверняка прекрасно понимая, что тот почувствует его дыхание. Хайсе вздрогнул, но умудрился ничего не разлить и не перевернуть. — Почему господин беспокоится? — Мне показалось, что ты горячее, чем обычно. — Это всё жара, господин. Хайсе поспешил отойти на безопасное расстояние и сесть на свою подушку. Подчинённый господина внимательно посмотрел на него. Этот юноша нравился Хайсе. Всегда серьёзный, он выглядел надёжным помощником, на которого господин мог положиться. Острый взгляд чёрных глаз, две родинки, которые могли бы испортить лицо девушки, но ему очень шли, гибкое тело. Он казался опасным хищником. — Развлеки нас, Хайсе, — приказал господин, глядя на его чёрно-белую макушку, похожую на крыло журавля. К этому Хайсе тоже был готов. Под руководством Итори-сан и хозяина он учился танцам и музыке. Здорово доставалось ему веером по неловко выставленным ногам и рукам, но синяки давно сошли, и сейчас он мог показать себя во всей красе. Играл на кото он по-прежнему не очень хорошо, но танцы ему удавались. Хайсе не хотел, чтобы кто-то вмешивался в их встречу, поэтому решил, что обойдётся без сопровождения. Он не собьётся с ритма. В длиннополом одеянии он не смог бы танцевать быстро, поэтому выбрал медленный плавный танец, как раз подходящий к случаю. Достав и развернув веер, он прикрыл нижнюю часть лица, встал, отошёл немного назад и сосредоточился. В голове зазвучал ритм, намертво въевшийся в память, и Хайсе стал двигаться. Удар — поворот. Три маленьких шага в сторону на полусогнутых ногах. Поначалу получалось скованно — он боялся оступиться. Больше всего Хайсе любил этот танец за игру с веером: он убирал его от лица всего на секунду, поэтому его прямой взгляд мог проскользнуть незамеченным. За это время он сам успевал рассмотреть спокойно сидящего господина, который наслаждался едой и лишь искоса танцем, и даже его подчинённого, который смотрел вперёд непонятно на что. Взмах, веер вверх — кимоно задралось до локтя. Хайсе из-под полуопущенных ресниц уловил внимание, которое уделил господин изгибу его рук. Кровь побежала быстрее, воображаемая музыка заиграла громче, и движения стали точными и изящными. Взмах у лица — волосы, не собранные в прическу, колышатся. Лёгкий наклон, пара шагов. Замереть. Повернуться спиной, следить за одеждой. Всё это мелькало на краю сознания Хайсе, потому что он отчаянно пытался понять, нравится ли его танец господину. Последний оборот дрожащего веера, поклон. С бешено колотящимся сердцем Хайсе осторожно выдохнул через чуть приоткрытый рот. Он не ждал никакой реакции от господина. — Спасибо, Хайсе. Подумав, что ослышался, он распрямился, но господин действительно манил его рукой. Спрятав веер обратно, Хайсе приблизился. — Тебе понравилась книга, что я приносил в прошлый раз? — Да. Все книги, которые приносит господин, интересные. — Прочти мне эту. Наконец Хайсе расслабился, почувствовав домашний уют, который мог подарить только один человек. Они просто сидели, Хайсе читал, а господин слушал, но именно этих моментов он ждал с таким нетерпением. Забыв себя, он окунался в мир далёких подвигов или трагических романов и не хотел возвращаться. Ему казалось, что там, в мире фантазий, он не один, он берёт господина с собой. Там не было отчаяния опустевшей рыбацкой деревни на берегу океана, не было тоски четырёх стен дома утех, не было одиноких ночей, наполненных чужими криками. Там было хорошо. Но всему хорошему рано или поздно приходит конец. В один момент, словно услышав какой-то сигнал, господин переглянулся со своим подчинённым. Хайсе заметил и оборвал чтение на полуслове, озадаченно уставившись на последнего. Спохватившись, он опустил глаза, но подать голос не смел. — Мне пора идти, Хайсе. Я ещё зайду. — Счастливого пути, — он хотел добавить «Возвращайтесь скорее», но осёкся. Хайсе помог господину собраться, прокрался за ним к выходу и долго смотрел вслед, даже когда ворота закрылись. Он слышал за спиной чужой смех. Поправив сползшую с плеча одежду, он вернулся к себе и задвинул створку с хлопком. Ничего, расставание будет недолгим. Завтра он снова встанет, оденется, накрасится и будет читать, пока его не позовут в зал. А пока он аккуратно повесил кимоно за ширмой, разложил на полу постель, вышел на улицу, чтобы выплеснуть грязную воду, да так и оставил седзи открытыми. Лёг, но не мог уснуть, всё смотрел на ночное небо. Хайсе ждал. *** Этот сон никогда не начинался с начала. Хайсе сразу оказывался в душном горящем тесном месте, видел только старые доски, слышал треск, а пальцами зарывался в слипшуюся от крови и воды шерсть. Он всхлипывал, в рот затекали солёные слёзы, а просыпался Хайсе, когда на самом деле пытался их вытереть. Он резко сел и посмотрел на свою руку. Влажный след темнел на рукаве. Вздохнув, Хайсе все же решил попробовать уснуть снова, но звук снаружи привлёк его внимание. Хайсе отпихнул сбившееся одеяло и выглянул во двор. — Нимура-сан, это вы? Тень несуществующего дерева поднялась с земли, ненатурально хихикая. Юноша в абсолютно черном костюме, только через прорезь на лице видны были лукавые глаза, игриво прошептал: — Как ты узнал меня, конеко-чан? — Его движения перетекали одно в другое, казалось, он стоял на месте, но уже был рядом: наклонился, опершись рукой на бедро. — Это не мог быть никто другой, — ответил Хайсе и чуть отполз на коленях назад. — И моё имя… — Должно звучать только из уст одного человека, верно? Хайсе смутился и не нашёл, что сказать. Он боялся, что слова застрянут в горле, что весь мир посмеётся над его убогостью, недостойностью. Наклонив голову, Хайсе стянул на груди разошедшуюся ночную одежду, отчего Нимура-сан снова рассмеялся. — Не думай о себе много! Сегодня ночью я увижусь с одной прелестной дамой. Все здешние красотки по сравнению с ней… — последнее слово Хайсе не расслышал. — Жду не дождусь встречи! Не смей меня больше задерживать. Хайсе хотел сказать: «Не собирался я никого задерживать», но понял, что как раз собирался. — Вы же знаете, нам нельзя выходить. Если хозяин узнает… — Он не узнает, если ты не скажешь. — Нимура-сан снова внезапно оказался рядом и прижал палец к губам Хайсе. — Держи язык за зубами (а не то я тебя убью), и я, так и быть, соберу для тебя в городе пару слухов сам знаешь о ком. Зрачки Хайсе расширились, он хотел схватить Нимуру за руку, но тот быстро увернулся с мелькнувшим отвращением в глазах. Хайсе это не огорчило, он поёрзал на месте, подготавливая ответ, но, когда открыл рот, увидел только удаляющийся лисий хвост с чёрным кончиком. Если Нимура-сан не врёт, он узнает новое о господине! Хайсе, где-то подслушав, где-то додумав, берег в памяти все сведения, но из-за затворничества и скромности знал не так уж много. Господина называли охотником, но вполголоса и со страхом, как полёвки, пищащие о филине. Из разговоров Уты-сана Хайсе понял, что попал в Акиханале полумертвым только благодаря господину. Сам он этого не помнил, как и места, откуда его забрали. Этой новой жизнью он был обязан только одному человеку и только ради него существовал, только им хотел наполнить себя, и любые сплетни будут для него лучшей наградой. Тихо-тихо, когда уж точно никто не услышит, Хайсе прошепчет сам себе их перед сном, чтобы прогнать грызущее одиночество и отчаянные крики в голове, и этот маленький секрет никто не раскроет. Колени затекли от сидения на жестких досках, Хайсе потер их и пошёл обратно в комнату, плотно задвинув за собой седзи. Постель стала прохладной на ощупь, и он с томным удовольствием в нее забрался. Свернувшись калачиком, Хайсе пропел ему одному понятную колыбельную: — Арима-сан – Охотник. И даже Луна его не услышала. *** На улице зарядили дожди. Целую неделю в доме было шумнее обычного. Все развлечения на открытом воздухе стали недоступны, и в Акиханале прибавилось посетителей. Когда Хайсе помогал с работой на кухне, он много слышал о «гостях с той стороны», но сам их никогда не видел и что за «та сторона» не знал. Меньше всего его сейчас занимали чужие секреты, потому что он был одержим своими: вернувшийся с ночной вылазки Нимура-сан сдержал обещание и, хоть и не сразу, а после долгих уговоров, рассказал сплетни, которые ходили в городе об Охотнике Ариме Кишо. Глядя на мокрые камни во дворе, Хайсе размышлял об услышанном. Раз за разом он накручивал себя, доходил до отчаяния и, не умея дать выход чувствам, часами стоял под дождём, чувствуя, как сперва холодные струи стекают вниз, постепенно нагреваясь от его тела, и возвращался в комнату, только когда они начинали падать с него на землю такими же ледяными, как спустившиеся с неба. Но ревность, тоску и остервенелое одиночество, которое становится по-настоящему сильным, если принадлежит не только тебе, если чувствуешь, что другой одинок настолько же, а может, и сильнее, смыть обычным летним дождём никак не получалось. Поэтому, когда в один из бесконечных пасмурных дней его господин наконец явился, Хайсе не смог сдержаться. В зале охоты он готовил чай. За спиной господина висел веер, между тонкими палочками по белой бумаге крались красные ловчие — к центру, где истекал кровью раненый зверь, а по бокам от веера разинули рты волчьи головы, выглядевшие скорее жалко, нежели устрашающе. Может, они тоже боялись красных ловчих, а может, осуждали художника за эту жуткую сцену, увековеченную в украшении зала. Хайсе подумал, что страшные, жалящие стрелами мысли точно так же стекаются к нему изо всех углов, и скоро он просто умрет, если от них не избавится. Господин пил чай, а его подчиненный отказался — наверное, так требовал кодекс воина. Все двери были плотно задвинуты, и не осталось никого постороннего, вот тогда-то Хайсе и решился. Он сжал изнутри ткань длинного рукава и собрался с силами. — У тебя что-то случилось? — буднично спросил господин, оставляя маленькую чашку с остатками зеленого чая. Хайсе тут же мысленно себя отругал: волновать господина, говорить с ним о своих бедах — все это строго запрещалось. Но теперь молчать будет еще худшим преступлением. Он чуть приблизился и тихо ответил: — Простите, господин. Меня кое-что беспокоит. — И что же тебя беспокоит, Хайсе? — Он терпеливо ждал. — Д-до меня дошли кое-какие слухи… слухи о вас, господин. — Хайсе не мог поверить, что не умер сразу после того, как осмелился это произнести. Однако господин даже не разозлился. — И ты веришь в них? — Я… я не знаю. Господин резко встал, и сердце Хайсе пропустило удар: всё-таки убьёт. Но тот только взял Хайсе за руку и повел прямо в его комнату, точно зная, где она находится. По пути они встретили других гостей, но все уступали дорогу, хотя и таращились с любопытством. Дальше пугаться было уже некуда, и Хайсе лишь ждал, чем это кончится. — Сторожи снаружи, чтобы никто не подслушал, — велел господин подчинённому, тот кивнул, напоследок заглянув Хайсе в глаза, и дверь за ними закрылась. Раньше в комнату Хайсе заходили только жители Акиханале, ему и присниться не могло, что тут окажется сам господин. На ширме висели цветные ткани кимоно, а рядом на полу валялась скромная домашняя одежда, столик сплошь покрывали горки свитков, вместо убранной постели на полу лежали подушки, окруженные баночками с косметикой, украшениями, гребнем и блестящим зеркалом. Все это напрочь убивало загадочный отстранённый образ, который положено показывать гостям, обнажало мерзкие человеческие черты — Хайсе чуть было не заплакал от обиды и злости на себя. — Расскажи, что тебе известно обо мне, Хайсе. — Никак не отреагировав на беспорядок вокруг, господин сел на подушки, не отпуская руку Хайсе, и тому пришлось устроиться рядом. Хайсе ногой прятал себе за спину обрывок бумаги, на котором вчера упражнялся в каллиграфии, он и думать забыл о слухах, из-за которых его сюда притащили. — Говорят… — Кто говорит? — тут же перебили его, но по лицу Хайсе было видно, что он не скажет, и пришлось отступиться — господин махнул рукой, чтобы он продолжал. — Говорят, что вы потомок древнего народа, — начал Хайсе с того, что мучило его сильнее, но не вызывало стыда. — Они жили раньше на севере. Их всех истребили, но… — Не всех. — В его голосе не было эмоций, но Хайсе почувствовал тяжесть на душе. — Айну ещё живут в горах и на дальних островах. Мой отец пришёл оттуда, он тоже был охотником. Никогда прежде Хайсе не думал, а теперь не мог представить семью господина. Жизнь одиночки казалась ему естественной, слова отец, мать и подобные были ему чужды. Мучась во дворе под дождём, Хайсе жалел господина — потомок народа, который нещадно вырезали, никем не понятый, никому не близкий. В этих мыслях они стали родственными душами, Хайсе мечтал, что нужен господину так же, как и тот ему, а теперь своим же собственным любопытством эти мечты разрушил. Похоже, он именно так никчёмен, как говорят о нём в поместье. — Это всё? — Господин выдрал Хайсе из болота самобичевания. Ответить было сложно. Хайсе не хотел, чтобы робкая надежда, в которую не верил даже он сам, разбилась, как фарфоровая статуэтка, вслед за мнимой близостью, но эта, вторая сплетня, ранила слишком глубоко. Постыдная, грязная ревность не давала спокойно спать, рождала отвратительные образы, от которых Хайсе бежал и к которым тянулся, как к дурманящему дыму курений. Хуже уже не будет, сказал он себе, и на настойчиво повторённое «Это всё, Хайсе?» выпалил: — А ещё говорят, что в городе у господина есть любовница. На обычно непроницаемом лице мелькнуло удивление, но Хайсе не обратил внимания. — Будто бы вы всегда ходите к ней, забыв про работу. И что никогда вас не видели более радостным, чем после встречи с ней, — с каждым словом Хайсе будто выдирал зазубренные занозы, давился слезами, но говорил дальше, как на покаянии перед смертью, с ощущением, что больше ничего сказать уже не доведется. — Она красавица, и вы носите ей дорогие подарки. Вы её любите, поэтому скоро женитесь и уедете отсюда. — Он всё же заплакал. — Я… я желаю вам счастья, господин, хотя вы и бросите меня тут одного. Где-то должна была быть тряпица, и Хайсе стал искать ее, чтобы вытереть потекшую краску с заплаканного лица. Смотреть на господина он не решался, хотя ждал ответа, как приговора. После недолгих раздумий тот наконец сказал: — Не лей зря слезы, Хайсе. Должно быть, это слухи о тебе. Хайсе повернулся вместе с подушкой, на которой сидел. Он не сразу сообразил, что краснеет, а белила больше не скрывают его лицо. Ох, сейчас бы Нимура-сан над ним посмеялся, впрочем, не исключено, что он и смеётся, незаметный, как и всегда. Господин оставался невозмутим. Пытаясь взять себя в руки, Хайсе залепетал: — Понятно, значит, это враньё. Конечно, я им не поверил. Разве может господин… — Почему же ты решил, что это неправда? Хайсе чуть было не задохнулся. Его лицо стало горячим, как раскаленная жаровня с углями, а в горле застрял полухрип-полувизг. Это ледяное спокойствие в контрасте с его пылом унижало, раскатывало по полу, и Хайсе захотелось отыграться. Вспомнив уроки хозяина, он легким движением развязал свой пояс и страстно прижался к господину. В ребра будто колотили изнутри, как в набат, ноги запутались в одежде, и Хайсе накрыло с головой приливом чувств: он упал в объятия человека, которому принадлежал до этого только душой, теперь же желал отдать и тело. Не поколебавшись от этого порыва и свалившегося на него юноши, господин выпростал руку из-под Хайсе и погладил его по голове. Теперь Хайсе и сам бы над собой посмеялся. Врали, врали слухи — никакая он не красивая любовница, а глупый ребенок, только и заслуживает, чтобы его потрепали по волосам. Еще немного насладившись моментом, он отстранился и предложил: — Давайте я почитаю вам, господин. — Сегодня у меня нет для тебя новых книг. — Ничего, я возьму из этих. До стола было рукой подать, но Хайсе встал, развязанное кимоно тащилось за ним по полу, накрывая подушки и уволакивая зацепившийся гребень. Из множества свитков он выбрал тот, где говорилось о далёкой деревне, разоренной жестокими воинами, но не о битве, а о том, как залечивали крестьяне полученные раны и восстанавливали загубленные поля и дома. Эта история всегда утешала его, дарила веру в то, что все наладится и придёт день, когда забудутся все беды. Хайсе размеренно читал, тревога покидала его, и постепенно он убаюкал сам себя. Забывшись, Хайсе зевнул, на миг оторвавшись от чтения, и заметил, что господин уснул сидя, привалившись к стене. Стараясь не зашуметь, Хайсе подполз на четвереньках поближе, скинув с плеч мешавшую ткань. В одной тонкой нижней накидке он почувствовал озноб, волоски на теле встопорщились, схлынувшее возбуждение вмиг вернулось. Он вгляделся в лицо господина — оно казалось уставшим. Одна его рука лежала на коленях, и Хайсе поднес к ней свою ладонь, не дотрагиваясь, чтобы не разбудить, но изучая запястье и пальцы в полтора-два раза толще собственных. Каждому маленькому открытию он радовался, даже хотел тут же все записать, но это вызвало бы слишком много шума. Тогда Хайсе просто сел рядом, не издавая ни звука, и прислушался к дыханию господина. Редкие глубокие вдохи умиротворяюще действовали, и Хайсе сам не заметил, как подстроился под него. Вдвоем в его комнате, они сидели так близко и дышали в унисон — можно ли мечтать о большем счастье? С другой стороны от Хайсе на поясе господина крепился меч — видна была крепкая рукоять со сложным узором, а возле самого его бока из складок одежды виднелся край загадочного предмета. Осмелев, Хайсе дотронулся до него пальцем — это был прохладный металл. Хайсе посмотрел на господина — тот спал спокойно, и тогда он осторожно ухватил металлическую штуку и потащил. В руках у него оказался веер. Раскрашенный в разные цвета с обеих сторон, он служил не для спасения от жары, а для подачи сигналов во время боя. Такие вещи не стоило трогать посторонним, да и вообще, чем бы это ни оказалось, Хайсе нельзя было лезть. Как назло, господин шевельнулся, и Хайсе в панике сунул веер на место. Сначала он даже ничего не почувствовал. Потом увидел на полу каплю крови и растерялся — откуда же она взялась? Всплеснув руками, с удивлением Хайсе обнаружил, что порезал себе палец. Как заколдованный, он смотрел на набирающиеся и падающие капли, и у него закружилась голова. Хайсе понял, что он зол. Зол на себя, на господина, на его подчиненного за дверью и на хозяина проклятого дома утех. Гнев заполнил его, разлился в животе, словно внутри лопнул пузырь, и всё существо поглотило только одно желание — убить. Уничтожить их всех, разломать стены тесной тюрьмы и вырваться наружу. Дальше перед глазами поплыло, и все утонуло в красном тумане. Подчинённый услышал шум, громкий рев и грохот, но когда ворвался внутрь, увидел только своего командира и Хайсе у него на руках. Хайсе был небрежно завернут в ткань, а с его висящей руки капала кровь. Кровь была и на мече Охотника. — Что здесь… — Позови сюда хозяина борделя, Куки. Сглотнув, тот послушался приказа, а потом только следил, чтобы никто не вошел в комнату, где эти трое заперлись со своими тайнами. *** В Акиханале никогда не было пусто. Хайсе не мог понять, как все жители размещаются в таком небольшом поместье, но Нимура-сан однажды шепнул ему, что комнат больше, чем кажется, и Хайсе перестал об этом думать. Он всегда так делал, когда чувствовал, что стоит перед дверью, которую не хочет открывать. Если же эти двери окружали сплошной стеной, он зажмуривался и ломился вперед, в первую попавшуюся, и сегодня этой дверью стал Ворон. Хайсе никогда не видел, как Ворон входит или уходит, он просто появлялся в коридорах, молчаливый и хмурый, но всегда кивал, если с ним здоровались. Ута-сан брал его под руку и уводил, иногда громко смеясь, будто тот прекрасно шутит, но сам Ворон не менялся при этом в лице, как каменная статуя у храма в горах. Громкий голос хозяина привлек внимание, и Хайсе свернул в противоположную от своей комнаты сторону. Ворон снова проник внутрь не через вход, но, по крайней мере, Хайсе собирался выяснить, как он выйдет. Может, этим путем удастся выбраться и проследить за господином так, чтобы никто не заметил. Навыки бесшумной ходьбы пригодились, и Хайсе молился только, чтобы никто не попался по пути. Преодолев несколько поворотов — действительно больше, чем можно было увидеть снаружи, — он добрался до комнаты Уты-сана. Раньше Хайсе здесь не бывал, но он точно понял, куда попал. На стенах снаружи висели маски, до ужаса напоминавшие высушенные человеческие лица, они будто следили пустыми глазницами и перешептывались зашитыми ртами. Хайсе смотрел на них, как зачарованный, и уже почувствовал, что его увидели, когда шорох заставил его дернуться на месте. Уняв дрожь, он двинулся вперед и понял, что створка немного отодвинута, но не мог сказать, было так и раньше или щёлка появилась только сейчас. Теперь уже ничего не могло заставить его повернуть назад. От напряжения звенело в ушах, слышно было, как пульсирует кровь, голоса хозяина и Ворона долетали словно издалека. Если бы Хайсе остановился и подумал, то понял бы, что там нет того, что он вроде как искал — выхода, но он не думал, а шёл за тем ответом, который был ему действительно нужен. Ни одна половица, ни одно движение воздуха не выдали его, Хайсе подкрался и заглянул внутрь комнаты, наполненной красным светом. Уже через мгновение он валялся на полу — его словно отбросило от двери взглядом абсолютно чёрных глаз хозяина, но Хайсе мог поклясться, что за это мгновение разглядел широко раскинутые огромные лоснящиеся крылья ворона на человеческой спине. *** Ещё долго потом Хайсе боялся наказания, но хозяин ни единым словом не показал, что видел его у своей комнаты. Может, Хайсе только казалось, но Ута-сан теперь подолгу задерживал на нём взгляд — то ли наблюдал, то ли ждал, что Хайсе заговорит первым, начнёт спрашивать. В ту ночь у Хайсе и правда было столько вопросов, что он не мог уснуть, но на утро, как всегда, предпочёл обо всём забыть. Какое-то время он ещё думал, куда пойдёт, если его вышвырнут вон, но привычные занятия помогли успокоиться. Конечно, он снова врал себе, потому что, когда в его комнату пришёл сам хозяин, Хайсе всерьёз испугался. Он сжал в руке гребень, словно это был кинжал, и попятился. Ута-сан долго разглядывал его, молча и без улыбки, а потом, развернувшись, бросил через плечо: — Тебя ждут в лунном зале. С последней встречи с господином прошло очень много времени, у Хайсе не осталось непрочитанных историй, а некоторые он даже заучил наизусть. С трепещущим сердцем он поправил причёску, которую недавно научился делать при помощи подаренной хозяином золотой спицы, накрыл угли — пришла осень и заметно похолодало, — и направился к гостю. Конечно, он не задумался, почему лунный зал, где он не встречался ни с кем прежде, ведь это в другой части здания, там принимали «гостей с той стороны». Стены были украшены натянутыми на бамбуковые рамки картинками, где под яркой луной сплетались в объятиях мужчины и женщины, на полу были расстелены покрывала, а сверху на них сидел молодой красивый мужчина с необычным, нечеловеческим фиолетовым цветом волос. Хайсе решил было, что произошла ошибка, и хотел выйти обратно, но в спину его подтолкнул хозяин. — Это он, Цукияма-сан. Тот, кого вы просили. Спустя несколько часов, уже в своей комнате, Хайсе постепенно понял, что к нему вернулась способность мыслить. Его одежда была в полном беспорядке — Хайсе даже не помнил, как натянул ее обратно. Найдя в себе силы, он потянулся за зеркалом — пришлось выгнуться, и он почувствовал боль во всём теле. Но сильнее все же жгло в уголках рта, и надо было посмотреть, что с ним. Подцепив зеркало, Хайсе со стоном заглянул в него. Красная краска размазалась по всей нижней части лица, но никаких ран он не нашел. Свои глаза Хайсе тоже не узнал — они были мутные, как у слепого карпа, с рассеянным взглядом. Он рухнул без сил на постель. — Что же это… — прошептал он едва слышно. Хайсе вовсе не был наивным дураком. Когда он попал сюда, хозяин учил его не только этикету, но и всему, что нужно, чтобы ублажить гостей. Однако господин приходил к Хайсе только чтобы послушать, как он читает, а больше никому невзрачный парнишка был и не нужен — изредка он прислуживал на обедах и чайных церемониях, играл на кото или танцевал, но чаще отрабатывал своё содержание, помогая по дому. Такое для него было в новинку. Боль утихла, и Хайсе понял, что странно себя чувствует. Угли давно остыли под крышкой, но ему было жарко, ткань липла к потному телу. От грязи стало противно, и, кое-как встав, Хайсе принес таз холодной воды. Скинув всю одежду, он мокрым полотенцем стал вытирать себя. Озноб добрался до него, но под кожей, будто в глубине вулкана, все пылало и не остывало. Хайсе подумал, а что если бы это с господином встретился он в лунной комнате? Если бы это его сильные руки сейчас сжимали тело Хайсе? Он не на шутку увлекся, вода в тазу стала мутной, но он уже не окунал туда полотенце. Представляя вместо своих рук чужие, Хайсе гладил себя, прикрыв глаза, в темноте ему мерещилось тяжелое дыхание, он застонал, выгибаясь, и вдруг услышал: — Ты в порядке, Хайсе? Его мечты стали явью, или он совсем заснул? Господин сидел рядом в непривычной одежде — совсем простой, без оружия и украшений, и касался его голых плеч. Хайсе улыбнулся и потянулся к нему, чтобы поцеловать. Приятное томление расползлось по телу, и он запустил руку господину за пояс. — Хайсе, посмотри на меня. Господин встряхнул его, взял за лицо и заглянул в глаза, но Хайсе чувствовал только давящие на щеки пальцы, он взял один из них в рот и пососал. За спиной кто-то охнул, и Хайсе очнулся. Он схватил свою одежду, прикрылся и оглянулся — господин зашел в комнату вместе со своим подчинённым. Тот стоял и как всегда молчал, и сейчас Хайсе показалось, что в мыслях он многое хочет сказать. — Если ты в порядке, то мы пойдём. И они оставили Хайсе одного, дрожащего на полу без одежды. Многое он повидал, но таким покинутым себя прежде не чувствовал. *** Когда с деревьев опали последние листья, в поместье появилась маленькая девочка. С цветком в обрезанных волосах и слишком короткой одёжке, которую она, наверное, носила уже несколько лет; девочка пряталась по углам, где Хайсе, привыкший делать то же самое, часто на неё натыкался. Следом за девочкой бегал серый волчонок, который всегда огрызался, если к ней кто-то близко подходил. Очень хотелось верить, что девочку в лунный зал не водили. Сам Хайсе с тех пор там не был и смутно подозревал, что это связано с неожиданным визитом господина. Хотя тот тоже не появлялся, и узнать наверняка не было возможности. Хайсе корил себя за недостойное поведение, но только днём, ночью он жалел, что не зашёл дальше. Тело, познавшее страсть, не хотело успокаиваться, особенно когда из других комнат доносились чужие стоны — теперь Хайсе лучше представлял, чем они вызваны. Все чаще он помогал во дворе готовить поместье к зиме, поэтому перестал каждый день прихорашиваться к приходу господина, а может, просто перестал надеяться. Так что Итори-сан застала его в неприглядном виде и недовольно цыкнула. — Собирайся скорее, гость в лунном зале. От нее пахло рисовым вином и мазью, наверное, развлекалась с хозяином и делала массаж. Хайсе кивнул, и она ушла туда, где её ждали. Его тоже ждали, и он не мог понять, хочет идти или нет. Может, там господин, а может, снова тот не похожий на простого человека Цукияма-сан, после которого так болел рот и ныло тело. В груди похолодело, но ниже зашевелилось сладкое чувство: пустота внутри ждала, что её заполнят. Хайсе надел несколько красивых шелковых накидок одну на другую, завернул волосы и подкрасил губы, но главным его украшением стали сверкающие от предвкушения глаза. В лунный зал Хайсе торжественно вошёл плавной походкой, как на праздник. Он даже не посмотрел на гостя, хотя тот таращился во все глаза. На столике кто-то расставил маленькие чашки под саке, и одна уже не была чистой. — Принести еды? Или дорогой гость желает увидеть танец? Гость встал, и Хайсе наконец разглядел, кто перед ним — подчиненный Охотника. На секунду Хайсе растерялся и оглянулся по сторонам в поисках его командира, и это не осталось незамеченным. — Не надо танцев. Я заплатил за другое, — гость выдохнул Хайсе прямо в лицо уже знакомым запахом, схватил его за руки и повалил на пол. — Куки-сан… — вспомнил Хайсе его имя, но зря — за это он получил по лицу. — Называй меня господином. Как его. Он грубо поцеловал Хайсе в губы, испачкав их обоих помадой, и навалился сверху, потираясь пахом о бедро. В памяти всплывали все те взгляды, которые он бросал на Хайсе, и особенно тот, при последней встрече. — Арима не знает, что делать с женщинами, — усмехнулся Куки и начал стягивать с Хайсе одежду, пытаясь в то же время его целовать. — Бедняжка, ты влюбилась не в того. Но я покажу тебе, что такое настоящий… Последние завязки поддались, и Куки жадно запустил руку Хайсе между ног, сжал и на миг замолк, а в замершем бледном лице дрогнул мускул. — Мужчина. Через долю секунды Хайсе уже не чувствовал руку на своём члене, Куки отскочил от него, вытирая ладонь об одежду, которую непонятно когда успел снять — и теперь Хайсе видел, как неожиданное открытие охолодило плоть гостя. — Я… Убью его, — непонятно о ком говорил Куки, судорожно поправляясь. — Столько заплатил… это были все мои деньги… Проклятый демон… Выбегая из комнаты, он напоследок посмотрел на распростертого на постели Хайсе, окруженного радугой стянутых накидок, и в его взгляде было столько отвращения и презрения, что им можно было прожигать стены. Хайсе растерялся от неожиданности и никак не мог осознать произошедшее, а неясные крики в коридоре никак не помогали. Неужели подчиненный господина всё это время думал, что Хайсе женщина? Ответом на вопрос послужил громкий хохот хозяина и Итори-сан, ввалившихся в зал — от смеха у них катились слёзы. Обнявшись, они осели на пол, и что-то подсказывало, что денег своих назад Куки не получил. — Иди уже, Хайсе, — махнули на него рукой. — Освободи зал, скоро он понадобится для дела. Такое унижение стерпеть было нелегко. Не заботясь об одежде, Хайсе босиком убежал прочь, и их смех ещё долго звучал у него в ушах. *** Раньше мысль о самоубийстве не была такой навязчивой, хотя Хайсе и не стал бы врать, что она никогда не приходила. Он много читал и знал такие способы, для которых не нужно оружие — например, откусить себе язык и захлебнуться кровью, — но поступить так с собой не хватало смелости. Он уходил из своей комнаты, потому что там его всегда могли найти, чтобы поглумиться, и забирался всё дальше и дальше. На чердаке сарая он однажды наткнулся на девочку с цветком волосах и очень удивился — она была не со своим ручным волчонком, а с длинноволосым юношей. Никто из них не сказал Хайсе ни слова, но он всё равно предпочёл перепрятаться. Однажды, когда зима уже ощутимо дула в спину, хозяин нашёл его, причем так легко, что Хайсе сразу понял — прятаться было бесполезно, хозяин всегда знал, где он. — Что-то ты давно не работал, Хайсе, — сказал он скучающе. — Знаешь, бесполезным не позволено жить. Здесь. Последнее слово он мог и не добавлять, Хайсе прекрасно понял, что и его мысли не были для Уты-сана секретом. Ничтожество, которое даже не может смыть позор своей кровью, не имеет права ходить по этой земле. — Скоро пойдет снег, нужно залатать крышу дома. Ты ведь справишься? Хайсе кивнул и после обеда пошёл к Итори-сан, чтобы подробнее узнать, что надо сделать. Лестница из бамбука совсем не выглядела надёжной, обмотка истёрлась и кое-где топорщилась, но Хайсе приноровился, и его почти не качало. Даже лучше, что работать он должен был один, ничьего общества выдержать он не смог бы. Задача казалась сложной только на первый взгляд, но деревянный каркас крыши был цел, оставалось подновить солому и заменить пришедшую в негодность черепицу. Закатав рукава, в одной тонкой домашней одежде на холоде, Хайсе ловко лазал вверх-вниз по лестнице, потому что подавать ему солому было некому. Один раз он сорвался со сломавшейся ступеньки, но крепко держался руками и не упал. Крепить черепицу его никогда не учили, и Хайсе уже отчаянно смотрел, как она выпадает, он возвращает на место, и она выпадает опять. Печаль, отогнанная работой, вернулась, и Хайсе подумал, что в этой черепице вся его жизнь — сколько бы он ни пытался что-то наладить, все идёт прахом и становится только хуже. Наверное, придётся все же у кого-то попросить помощи, но как же не хотелось снова признаваться в своей бесполезности! — Тебе просто нужно начать снизу, — посоветовали с земли, и Хайсе всё-таки выронил глиняную пластинку, которая упала и разбилась бы, если бы господин ее не поймал. Сегодня он пришёл в парадной одежде: белое кимоно сияло на гаснущем солнце, а на новом наплечнике был такой же узор, как на рукоятях мечей. Залюбовавшись, Хайсе стал неловко спускаться и пропустил сломанную ступеньку, ухнул вниз и позорно упал господину под ноги. Ему было неловко за свои грязные штаны и лохматую голову. Почему господина пустили сюда, разве мог хозяин оказать ему такое неуважение? Неужели случилось самое страшное — Хайсе все же очернил его честь связью с собой? Он вспомнил и Куки, но не знал, как задать вопрос. — Идём в твою комнату, здесь холодно, — сказал господин, немного понаблюдав за выходящим изо рта Хайсе паром. Тот суетно сдвинул к стене солому, положил сверху черепицу и пошёл впереди, показывая дорогу. Опостылевшее поместье молчало, идти рядом с господином было спокойнее, чем одному — в спину Охотнику никто не осмеливался говорить гадости. Хайсе чувствовал между лопаток настойчивый взгляд. Никогда еще он не представал перед господином в простой одежде и боялся, что теперь совсем перестанет быть ему интересным. Может, чтобы почувствовать себя защищенным, или чтобы соблюсти приличия, но он хотел поскорее облачиться в кимоно. В комнате было ненамного теплее, и Хайсе пошевелил угли, подкинув дров. Господин не сводил с него глаз, и руки Хайсе слегка дрожали. Он зашёл за ширму, но с того места, где остался стоять господин, было прекрасно видно, как он переодевается. Хайсе краснел, пальцы не хотели слушаться, он постоянно косился назад и натыкался на прямой взгляд господина. «Пожалуйста, пожалуйста, перестаньте так смотреть», — умолял он про себя и выдохнул с облегчением, когда его молитвы были услышаны — обернувшись, он не увидел господина. Чуть отклонившись назад, чтобы выглянуть из-за ширмы и понять, куда тот делся, он несколько мгновений стоял с раскрытым ртом, а потом кинулся, так и не одевшись до конца, к столу, где лежали подсохший чернильный камень и перо. Господин низко наклонился над свитками и перебирал их, и Хайсе захотелось провалиться от стыда — думая о смерти, он пытался писать прощальные хокку, но выходило отвратительно. Спотыкаясь, он рвался к столу, готовый сожрать бумагу, если потребуется, но господин перехватил его по дороге. На миг Хайсе потерял ориентацию в пространстве, а потом понял, что его держат на руках, и перестал дергаться. Страшно не хотелось, чтобы его отпускали, но счастье было недолгим — господин усадил его на пол рядом со столом и посмотрел в глаза. — Ты мне нужен, Хайсе. Хайсе хотелось отвести взгляд, но господин взял его лицо и не давал отворачиваться. Его серые глаза были всё ближе, он наклонялся, губы Хайсе приоткрылись сами собой, веки против воли опустились, он едва дышал, грудь сдавило ожиданием поцелуя… — Смотри на меня, Хайсе. Он не услышал, а только почувствовал прикосновение к щекам. Открыв глаза, он увидел своё отражение в зеркале. Господин обмакнул пальцы в тушь и нарисовал на лице Хайсе чёрные полоски. — Видишь? Это ты. Не позволяй никому сломить тебя. — Он запустил пальцы в волосы у Хайсе за ухом, а большим гладил его разрисованную щёку. — Всё будет хорошо, Хайсе. Обещаю. Но Хайсе совсем не обрадовался. Во рту остался привкус разочарования, а достаточно отважным, чтобы верить в счастливое будущее, он точно не был. Что ему слова, если сейчас, в эту минуту господин не захотел его поцеловать? Если он — это испуганное лицо в зеркале, то зачем он нужен кому-то? Наверное, его взгляд сказал слишком много, потому что господин погладил его губы и тихо добавил на прощание: — Верь мне. *** Прошло совсем немного времени, Хайсе перестал обращать внимание на насмешки, и от него отстали. Жизнь вернулась в прежнее русло, он прислуживал гостям вечерами и тяжело работал днём. Нимура-сан рассказал, что Охотника отозвали в столицу, и Хайсе тосковал, но ничего не мог поделать. Он боялся, что господин уже не вернётся, а его планы никогда не сбудутся. Но тем сильнее он обрадовался новому визиту. В спальнях было натоплено, а в коридор выйти без теплой одежды никто не осмеливался. Залы для приема гостей нагреть нелегко, поэтому Хайсе сидел, поёживаясь. Такого ещё не было, чтобы ждал он, а не гость его, но ради господина Хайсе мог нарушить любые правила. За стеной послышались шаги, и он сел ровно, расправив складки на одежде, а когда седзи отодвинулись, почтительно поклонился. — Добро пожаловать домой, господин. — Он пообещал себе, что эта встреча будет самой лучшей. Хайсе почувствовал враждебность и распрямился: рядом с господином стоял Куки. Похоже, их встреча осталась в тайне, ну или господин не счёл нужным отказываться от хорошего помощника из-за какой-то глупости. В лице Куки сквозило что-то такое, что Хайсе сразу понял: лучшей встречи не получится. Для начала подчинённый сел за стол рядом с командиром и взял вторую чашку с вином, хотя раньше такого не делал. Может, он заслужил повышение? Буквально всё время он смотрел на Хайсе с презрением, издевательски скривив рот, а когда Хайсе наклонился, чтобы подлить ему саке, прошептал на ухо: — Грязная шлюха. Не знал, что у мужчины может совсем не быть чести. Хайсе дрогнул в душе, но виду не подал. Господин не должен заметить, нельзя снова заставлять его беспокоиться. Если Хайсе напортачит, он не осмелится озвучить просьбу, от которой зависела его дальнейшая жизнь, поэтому он не позволит Куки сломить себя. Расставив на столе посуду с едой, Хайсе поклонился и, пока гости наслаждались ей, незаметно взял кото и начал играть лёгкую мелодию. Хоть он и играл гостям прежде, но никогда господину; ради этого вечера Хайсе долго тренировался, чтобы его навыки стали безупречными. Ему даже не нужно было смотреть на струны, поэтому он поднял взгляд на гостей: господин спокойно сидел, глядя в тарелку, а Куки пил, сам себе подливая, и всем видом желал Хайсе сдохнуть в канаве, ни на секунду не переставая грозно на него таращиться. Музыка продолжалась, и Хайсе думал о лучшем танце, который готовил, подбирал одежду, чтобы выглядеть в ней, как птица, взмахивающая крыльями. В этот танец он вложил стремление к свободе, господин точно должен понять, что Хайсе хочет сказать, но судьба никогда не была к нему благосклонна. Поглощенный музыкой, он почувствовал прикосновение. — Мы уходим, Хайсе. — Нет! — вырвалось у него. Он подскочил и чуть не упал — затекшие ноги подвели его, но он вовремя схватился за рукав господина. — Подождите, у меня есть просьба. Господин накрыл его руку своей, помедлил, отцепляя сжатые пальцы, и тогда кивнул. — Пожалуйста, научите меня сражаться. — В глазах господина он прочитал категоричный отказ раньше, чем услышал его, поэтому затараторил: — Прошу, я хочу служить вам, здесь я только зря занимаю место. Господин просто смотрел на него, и Хайсе чувствовал осуждение, но изо всех сил гнал от себя желание замолчать и забиться в угол, потому что это был его последний шанс. Вслед за господином он вышел из зала, не обращая внимания на смех Куки за спиной. Он почти бежал, на ходу продолжая умолять сделать из него охотника, жители поместья выглядывали на шум, но и этого Хайсе не хотел замечать. Он уже знал, что такое позор, еще одна сцена не сделает отношение к нему хуже, а господина потерять нельзя было, нельзя было дать ему уйти вот так. — Я прошу вас… — он задыхался, пробежав весь двор. — Господин… Тот наконец остановился и развернулся. Куки сразу перестал посмеиваться, хотя смотрели не на него. — Охота — опасное дело, Хайсе. Ты можешь погибнуть, — он не пугал, а говорил обыденно, как о погоде. — Лучше умереть рядом с вами, чем здесь, господин. — Хайсе стал на колени и смотрел в землю. — Я не стану полагаться на слабаков. Словно получив удар копьём, Хайсе схватился за грудь. Если сейчас расплачется, то подтвердит, что он слабак. Он огляделся в поисках подсказки, какой-то помощи, но рядом был только Куки с превосходством на лице и маленькая девочка с цветком в волосах, поливающая цветы перед входом. Хайсе отчаянно впился в неё взглядом, чтобы отвлечься и не разрыдаться, девочка помахала ему рукой, и он слабо дёрнул ладонью в ответ. Заметив это, господин посмотрел в ту же сторону, потом снова на Хайсе. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы решить. — Хорошо, Хайсе. Я научу тебя. Куки мог хоть захлебнуться возмущением, Хайсе не удержался и показал ему своё торжество. Он будет сражаться! Станет сильнее, уйдет отсюда и будет служить господину. Больше никаких танцев, никакой краски на лице и лунного зала… Он благодарно кивнул девочке и, пока возвращался в комнату, не услышал за спиной ни одного плохого слова. *** Теперь господин появлялся намного чаще, и Хайсе жалел, что не попросил тренировать его раньше. Приходилось нелегко, прежние нагрузки показались детскими играми. Хайсе не дали сразу шинай, сначала нужно было нарастить мышцы. Даже в те дни, когда он сидел в комнате один, Хайсе повторял упражнения раз за разом, стремясь к совершенству, и вскоре господин начал учить его искусству боя на мечах. В одну из первых тренировок во дворе к ним подошел хозяин. Хайсе с ужасом подумал, что не спрашивал у него разрешения, может, ему и вовсе не дадут уйти из дома утех так легко. — Что вы делаете с моим котенком, господин? — спросил Ута-сан, взяв лишний меч, что лежал на дощатом полу энгавы. — Не помню, чтобы позволял устраивать додзё в своём дворе. — Вашим котенком? — Господин не прервал занятия и даже не посмотрел в его сторону. — Помнится, я просто просил оставить его здесь на время. — Может, и так, господин, но он уже год живет здесь, занимает комнату, ест, я даю ему наряды… — Хозяин загибал пальцы, заставляя Хайсе чувствовать себя все более ничтожным. — Он должен отрабатывать все это, а вы хотите испортить его нежное тело. — Разве я плачу недостаточно? — резко спросил господин, и будто бы нечаянно лезвие его меча пронеслось возле самого носа Уты-сана. Господин не подумал извиниться, но опустил меч и подошел ближе. — Я деловой человек, знаете ли, — увернулся хозяин. — Должен беспокоиться о своей выгоде, – Ута-сан отвёл следующий удар. Теперь Хайсе и вовсе не знал, что думать. Значит, господин давал хозяину деньги всё это время? Он, Хайсе, просто нахлебничал, да ещё и смел чего-то требовать. Осуждения Куки он бы сейчас точно не выдержал, поэтому просто молча разглядывал свои босые ноги, на которых медленно таял налипший снег — тренировались они босиком. Без лишних слов господин сложил оружие, достал из сложенных у ног Уты-сана вещей свой кинжал и отдал ему. — Продай это. Только осторожнее с лезвием, демон. Хозяин улыбнулся, снова посмотрел на Хайсе, будто подбивая задать вопрос, но ничего не услышал и ушёл назад. — Продолжаем, — только и сказал господин. Чем дальше, тем смелее становился Куки в своих оскорблениях. Господин не осаждал его, и он почувствовал свободу, называя Хайсе ничтожеством, потерявшим честь, не имевшим права считать себя мужчиной. Господин называл это тренировкой духа, хотя сам ничего такого не говорил. И Хайсе по-своему почувствовал преимущество такого подхода: слова Куки разжигали ярость, и он изо всех сил старался победить его — господин только наблюдал за их поединками. Хайсе быстро понял, почему господин сделал Куки своим помощником — тот был невероятно умелым и сильным. Даже за много лет Хайсе не достиг бы его мастерства, и Куки с наслаждением раз за разом ронял его в снег, тыкал лезвием в горло и пинал ногой. Иногда Хайсе хотелось попросить господина запретить ему, но это бы значило, что он сдался, что он не может сам за себя постоять, и Хайсе молчал. От тренировок его не отвлекали, и Хайсе не хотел задумываться, чего это стоило господину. Все наряды и косметика пылились за ширмой, но свитки он продолжал перечитывать и даже иногда играл простые мелодии, потому что настоящий воин должен уметь не только драться. Он уже не был похож на того жалкого испуганного ребенка, которым оказался здесь год назад, и теперь даже со спины его нельзя было принять за девушку. Трава уже просыпалась в прогретой солнцем земле, когда настал день, которого Хайсе так долго ждал. — Думаешь, Арима теперь пустит тебя в свою спальню? — шептал ему Куки, придавив шею коленом. — Какие же вы мерзкие… Хайсе сам не понял, как оказался на ногах. Он вспомнил наставления господина: «Обращайся с противником, как с дорогим гостем», а уж это он умел. Открывшись яростной атаке Куки, Хайсе в последний момент выставил вперед меч, а свободной рукой задел бок Куки, словно хотел обнять, нарушил его равновесие и повалил на землю. Он не мог перестать улыбаться и оглянулся на господина, ожидая похвалы. Отвлекся он напрасно, потому что Куки ногами ударил его по коленям и, увернувшись от падающего тела, бросил на землю меч и ушёл, не оборачиваясь. Хайсе хотел побежать следом, но мог разве что ползти. — Оставь, — сказал господин. — С ним всё будет в порядке. Можешь идти к себе, на сегодня хватит. Конечно, Хайсе опозорился, но все же ждал какого-то доброго слова, ведь ему впервые удалось хоть на мгновение одержать верх. Наверное, тот, кто оказался в грязи, неспособный подняться на ноги, не достоин никаких похвал. *** После той тренировки Хайсе был предоставлен сам себе. Он разумно полагал, что у господина не находилось свободного времени, были свои дела и заботы, но голос разума тонул в жалобном хоре чувств тоскливого одиночества. Упражнения с мечом помогали не думать о грустном, но скоро хозяин вспомнил дорогу в его комнату и постепенно стал нагружать работой, как прежде. Настал и вечер, когда в приоткрытую дверь ему сказали забытое: — Тебя ждут в лунном зале. Хайсе напрягся. С его теперешним телом он никак не ожидал, что его позовут туда. Он даже обрезал отросшие волосы, они стали полностью чёрными и их нельзя было красиво уложить снова. Но спорить не входило в его привычки, и Хайсе стал готовиться к встрече, на ходу вспоминая, что и как нужно делать. Губы он всё же накрасил неровно, но исправлять не стал — не было настроения. Последний его поход в лунный зал закончился плачевно, и повторять тот кошмар совсем не хотелось. Он давно не ходил в высоких гэта, но оказалось, что с теперешним обладанием телом ему даже проще — он ни разу не покачнулся по пути. Хайсе дал себе ещё мгновение, зажмурившись перед входом, и решительно отодвинул дверь в сторону. Картинки на стенах были те же, но всё равно он бы предпочёл разглядывать их и не подходить к разложенной на полу постели. В кошмарах он видел, как оттуда выползают змеи и кусают между ног, забираются внутрь живота, а он не может кричать, потому что вместо лица у него маска с зашитым ртом и пустыми глазницами. Но в реальности его ждал кто-то похуже змей. — Чего замер? — грубо сказал Куки. — Заходи. Почему-то больше Хайсе его не боялся, потому приблизился, но не сел в почтительную позу. Куки даже не заметил, куда сильнее он хотел выговориться. — Я вдруг вспомнил, что ты все еще шлюха, и я все еще могу заплатить и трахнуть тебя, если пожелаю. Сядь! — рявкнул он, и Хайсе опустился рядом. — Умница. — Улыбка у него была противная, пьяная. Куки потянулся к кувшину с саке и налил в пустую чашку. — Вот, выпей со мной. Раньше Хайсе только разливал вино, но сам не притрагивался — терять перед гостями лицо строго запрещалось. Но сейчас он не знал, как быть: если отказать, Куки раскричится и опять поднимет на уши все поместье. Времени на раздумья никто не дал — Куки схватил его за руки, чтобы не оттолкнул, и залил саке через сжатые губы. — Если я сказал тебе пить, ты должен пить, шлюха. Рот жгло, Хайсе невольно открыл его, чтобы остудить, и тотчас его поцеловали. Вместе с просунутым языком Куки влил в него ещё горького напитка и не отпускал, пока Хайсе не проглотил. То ли от волнения, то ли от опьянения, голова Хайсе начала кружиться, он дал уронить себя спиной на постель. Куки тяжело дышал, стаскивая с него кимоно, а потом ощупывая голое тело — его больше не смущало, что оно мужское. Прикосновения были неприятными, но сопротивляться не осталось сил. Мысли путались, и Хайсе уже не мог понять, где находится и почему ему так больно. Когда стало совсем невыносимо, он вскрикнул и открыл глаза. Больно было внизу, и он сразу посмотрел туда, где в его тело входил член Куки, и на нём была видна кровь. Уже знакомый красный туман замаячил по бокам, на границе зрения, в груди заклокотал гнев, вырывающийся наружу неожиданно громким раскатистым рычанием. Хайсе лишь дернул ногой, но Куки отлетел к стене, ударился об неё, и дурацкие картины посрывались вниз. Хайсе надвигался на него с одной целью — убить на месте, и сам не заметил, что идёт на четвереньках. Куки очнулся и жалобно сжался, у него при себе не было оружия, а голыми руками защититься он не надеялся. Обреченно он смотрел на занесенную лапу, на кончиках когтей которой ждала своего часа его смерть, и взывал к своей потерянной храбрости. Первый удар его не убил, только остались борозды, кровь быстро заполнила их, он даже не успел заметить, насколько глубоко ранен. Боль была просто адская, в глазах потемнело, и Куки, прижимая одну руку к располосованной груди, другой помогал себе отползти, но в комнате негде было спрятаться от дикого зверя с горящими глазами. Лунный зал казался просторным, когда в нём были только люди, но огромный тигр вмиг сделал его слишком тесным. Встав на задние лапы, он задел бы крышу, а хвостом доставал до стены от середины комнаты. Он разметал в стороны все покрывала, но почему-то медлил, не расправлялся с зажатым в угол человеком сразу. Куки надеялся, что кто-нибудь услышит шум и придёт на помощь, но понимал, что трусливые демоны, которые здесь обитают, скорее разбегутся. Ночь была ясная, поэтому, когда наружная стена обвалилась, внутрь проник чистый холодный лунный свет. Зверь зарычал и рванулся к свободе, но наткнулся на железную руку. — Успокойся, Хайсе, — господин погладил его по морде, и Хайсе вдруг на миг очнулся: он узнал это прикосновение. — Успокойся. Хайсе сел, полосатый хвост все метался из стороны в сторону. Он наклонил голову, подставляя под руку мягкие округлые уши. Он одновременно осознавал себя и будто бы спал, но чувствовал, что господин рядом. Хайсе приоткрыл жёлтые глаза и преданно посмотрел на него. Вторая рука Охотника лежала на рукояти меча, и Хайсе, увидев ее, сразу вспомнил больше, чем мог вынести. Он жил в рыбацкой деревне на берегу, тогда его называли другим именем. Однажды люди узнали, кто он, и подожгли его дом, заперев всю семью внутри. Огонь пугал, они обратились и бились об стены, но дерево пылало и, не обжегшись, подойти было нельзя. Когда все остальные задохнулись, а Хайсе мог только плакать, вцепившись в шерсть так и умершей тигром матери, дверь открылась и его окатили морской водой. Испуганный, он набросился на спасителя, но тот погладил его по морде, Хайсе успокоился и потерял сознание. В своей комнате в Акиханале Хайсе порезал руку металлическим веером. Ярость поглотила его, и он хотел вырваться наружу, чтобы убить всех, но острое лезвие меча где-то под ребрами быстро его угомонило. Он взревел от боли и предательства господина, но шевелиться уже не мог — силы покинули его тело, и Хайсе обмяк в подставленных руках. Хайсе потерял последнюю связь с миром, он хотел просто убежать, скрыться, вернуться к океану, забыть об этом месте, но за разрушенной стеной оказался не тот двор, к которому он привык. Та же луна в небе, но под ней только покрытые лесом горы, вместо забора вокруг совсем другого дома — живая изгородь. Он оказался на «той стороне». Отовсюду наступали жуткие создания — демоны с чёрными глазами, они будто менялись лицами, Хайсе не мог уследить за этим мельтешением, вжался в колючие кусты и, поняв, что отступать больше некуда, бросился вперёд. Под его когтями демоны распадались в дым, но Хайсе продолжал размахивать лапами. На помощь хозяину спешили его помощники: Хайсе мог поклясться, что видел девочку и юношу, ставших волками, и не похожего на человека Цукияму-сана, и даже ворона тэнгу. Справиться с толпой было нелегко, он заревел, шкура его окрасилась кровью — своей и чужой, и от этого Хайсе окончательно озверел. Он жаждал убийства, ему было всё равно, кто погибнет, все здесь были его врагами. — Успокойся, Хайсе! — Он прежде никогда не слышал, чтобы господин кричал. — Хватит! Но это не действовало. Потерявший контроль зверь крушил всё на своем пути, ломал кости, вгрызался в глотки. Целый год мучений, он собирался отомстить за каждый проведённый здесь день, за каждую колкость в свой адрес, за каждую полученную занозу и удар. Кто-то рассёк ему ухо, и текла кровь, склеивая шерсть и веки. Хайсе пытался проморгаться, потер морду лапой и почувствовал, что кто-то подошёл слишком близко. Не глядя, рыкнув, он ударил наотмашь и ощутил, как треснули ребра. — Хайсе… «Моё имя...» «Должно звучать из уст только одного человека, верно?» Он замер. Лизнул лапу и почувствовал солоноватый привкус, протёр наконец глаза. Демоны, окружившие его, чуть не оглохли от вопля отчаяния, который раздался из звериной глотки, никто не смел подойти близко. — Господин, — произнёс Хайсе. Слёзы текли по полосатой морде, и через мгновение тигриная шкура сползла с него, упав на залитую кровью землю, и он остался стоять обнаженным над телом поверженного Охотника. — Господин! — Тише, Хайсе. Успокойся, — дрожащей рукой господин погладил его по щеке. — Всё будет хорошо. Я заберу тебя отсюда. У меня есть дом, мы будем жить там вдвоём. Ты хочешь жить со мной, Хайсе? Тот не мог ответить, глотая слёзы, и только часто-часто кивал, держа его голову у себя на коленях. — Когда только увидел тебя, я сразу захотел сделать тебя своим, — продолжал господин, но слова было трудно разобрать — сломанные ребра воткнулись в легкие и он уже еле дышал. — Охотник на демонов, сопровождаемый божественным тигром — мы бы наделали шуму, да? — он попытался улыбнуться. — Но ты был слишком мягкий, Хайсе, я не мог обречь тебя на такую жизнь. Ты простишь меня? Хайсе снова закивал, но господин уже не видел его. — Да! Я прощаю, только не умирайте, пожалуйста. Вы ведь обещали, что мы будем жить вместе, да? — Хайсе понимал, что говорит это уже мертвому человеку, но не хотел верить. — Вы заберёте меня отсюда, и мы наделаем шуму, или как вы сказали… Он уже не мог плакать, а только всхлипывал. Никто не решался подойти. Опухшими глазами Хайсе разглядел в толпе раненого, но живого Куки. Как же так получилось, что все, кто был виноват перед ним, остались, а господин, который защищал его, погиб? И это он, Хайсе, виновен в его смерти. Меч господина, одним прикосновением лезвия жалящий демонов, валялся рядом, так и не вытащенный из ножен. В памяти всплыли глупые причины, из-за которых Хайсе хотел убить себя. Разве не говорил он, что существует только ради одного человека? Что ж, значит, теперь жить точно незачем. Хайсе осторожно положил господина на землю, сел рядом на колени, накрыл его своей шкурой и поцеловал в лоб. Он подобрал с земли меч, вытащил его — в лунном свете на клинке стал виден узор из полосок, и легко, будто не чувствуя, распорол себе живот. Еще мгновение Хайсе, открыв рот в беззвучном крике, сидел неподвижно, а потом рухнул сверху на покрасневшую от крови шкуру. О том, что произошло дальше, Куки потом рассказывал другим охотникам, как о божественном чуде: оба они, сначала мужчина, а потом юноша, распались на тысячу светлячков, и те устремились в небо, ярко мигая образами тигра и охотника, которые не враждовали, а шли рядом, как соратники.