I'll find you when the sun goes black

Щелчок задвижки отдаётся гулким эхом. Здесь всё хорошо слышно, и почему он всегда выбирает подобные места? – Здание полузаброшено, здесь никого нет. – Тогда зачем ты закрыл дверь? – Окита осматривает незастеленную кровать и начинает раздеваться. Он не хочет провести в компании этого человека ни одной лишней минуты. Не ответив, Хиджиката тоже сбрасывает с себя пиджак. Они не касаются друг друга, снова и снова до последней секунды отрицая эту необходимость. Необходимость, не более. Когда они переспали первый раз, Хиджиката позволил избить себя до полусмерти. И, пошатываясь, вышел из комнаты, чтобы не слышать сдавленных рыданий. Прошло около недели, и очередной беззвёздной ночью Окита пришёл к нему сам. С тех пор они встречались с переменной регулярностью – но всегда на нейтральной территории. Сегодня пристанищем стал дом на окраине Эдо. Удивительно, но в нём ещё работает электричество. Окита гасит свет и поворачивается спиной к окну с панорамным видом на умирающий город. Сегодня он здесь не для того, чтобы переживать за будущее Эдо. – Она на тебя даже не смотрит, – бросает Хиджиката ему в спину. – Твоя рыжая девчонка. В глазах Окиты вспыхивают адские огоньки – и сразу гаснут. Он опускает руку, поднятую для удара. Хиджиката приподнимает бровь в удивлении, бросает сигарету на белый махровый ковёр, тушит её каблуком ботинка и шагает вперёд. От него пахнет табаком – Окита морщится, но сам идёт навстречу и расстёгивает ремень на своих брюках. Теперь всё легко. Число девятнадцатое, нечётное – Хиджиката сверху. Он не специально выбирает дни и едва ли придаёт этому большое значение. Окита упирается руками в стену и смотрит через плечо, ожидая. Шлепок по ягодице заставляет его вздрогнуть: Хиджиката издевается, смеётся над его садистскими замашками. Сого мысленно обещает себе заставить его кричать при первой возможности. Ещё шлепок, сильнее и болезненнее. Кричать и просить перестать. Звенит пряжка ремня, и Окита мысленно готовится. Он умеет терпеть боль, но ненавидит, когда её причиняет именно этот человек. Возможно, поэтому и возвращается раз за разом. – Давай сразу тремя, – Окита насаживается на пальцы и шипит, закрывая глаза. Когда он успел превратиться в это? – Лицом ко мне, – чуть позже приказывает Хиджиката. – Зачем? – Лицом ко мне, – в голосе звенит сталь. Он сам разворачивает Окиту и толкает его спиной об стену, хватает за шею и добавляет уже спокойнее: – Обхвати меня ногами. Это чертовски неудобно, больно и унизительно. Окита кусает его за шею, чувствуя, что сейчас закричит: в этой позе сложно расслабиться. И ещё сложнее не смотреть в глаза. – А-ах! – он затыкает себя рукой, но короткий вскрик вырывается, и Хиджиката обнимает его крепче, помогает держаться на весу. Ругаясь вслух, проклиная друг друга мысленно, они трахаются в давно позабытом пентхаусе у шершавой негрунтованной стены. Спина Сого медленно превращается в сплошную рану от ритмичных движений вверх-вниз, и чем дальше, тем больше ему на это наплевать. Он отпускает себя, сдавленно стонет в плечо Хиджикаты и в мутно-красном возбуждении понимает, зачем нужна была эта поза. Этого он никогда не позволял раньше. Сейчас Хиджиката не оставляет ему выбора, и черт возьми – на это тоже наплевать, но Окита всё равно цепляется ему в спину и кричит: – Даже не думай! Хиджиката до боли, до синяков сжимает его бёдра и кончает внутрь, сдавленно ругаясь. Окита бросает короткий взгляд на тёмный силуэт перед собой. Посреди ругательств он ясно слышит имя человека, которого больше нет рядом. Немного отдышавшись, они молча смотрят друг другу в глаза. Окита закусывает окровавленную губу и собирается встать и уйти, но Хиджиката наматывает его волосы на руку и тянет к себе, целуя крепко и коротко. И как бы далеки они не были друг от друга, сейчас это лучшее, что он может предложить.