to be first, to be best

Список свободных квартир для аренды он находит случайно. Он находится в той части комнаты, которую Ойкава использует редко, в записной книжке. Хаджиме снова сунул куда-то свой ID, поэтому подумал, что, может, Тоору снова его нашёл, поэтому заглянул в его книжку: если нашёл, то, вероятно, положил туда, чтобы позже вернуть. И именно из-за этого он увидел этот список. Свободные к июню квартиры с одной спальней. Когда Ойкава возвращается домой, Хаджиме внимательно за ним наблюдает. Тоору стал меньше времени проводить дома, ещё меньше с Иваизуми, с той самой субботы, и ас старался не волноваться об этом слишком много, но сейчас… — Что-то не так? — произносит он, когда Тоору усаживается в гостиной со своим ноутбуком, замотавшись в одеяла и готовясь к своим очередным ночным посиделкам. — Что ты имеешь в виду, Ива-чан? — Я о том… — он обрывает себя, обдумывая слова. — Почему ты ищешь квартиру? Ойкава замирает, затем заметно заставляет себя расслабиться. — Я думал, что ты хочешь жить один, Ива-чан! Стараюсь быть хорошим другом для тебя, — он взмахивает пальцем. — Таким другом, который не заглядывает в личные вещи своих друзей. Хаджиме не напоминает ему о том, как в первый день въезда сюда сам Тоору влез в его ящик с нижним бельем без всякого спроса. — Я уже привык, что ты здесь, так что в чём смысл? — он садится на полу рядом с Ойкавой и тянет с его головы одеяло, пока оно не падает между ними. Теперь он хотя бы может разглядеть его лицо. — Ещё раз спрашиваю: что-то не так? — Что, если ты захочешь привести девушку домой, Ива-чан? — Ойкава приподнимает брови, и Хаджиме слегка краснеет от этого намёка, но больше его волнует напряжение вокруг глаз друга. — Сначала я бы спросил, не против ли ты, — мягко говорит Хаджиме, не отворачиваясь от лица Тоору, потому что знает, что если сделает это, то упустит что-нибудь важное. — А что если… — Ойкава сжимает одеяло вокруг себя крепче, — я всегда буду против? — Почему? — Иваизуми хмурится. — Потому что я ревную, — говорит Ойкава после очень долгого, слишком затянувшегося молчания. — Но почему? У тебя ведь может быть любая девушка, какую ты захочешь. Да и к тому же, что на счёт той пожарной? Рейко, правильно? — он продолжает давить, ярко вспоминая образ той женщины с красивой помадой, эффектным видом и тем, как она небрежно касалась сеттера. — Я не ревную из-за того, что у тебя есть девушка, — произносит Тоору, глядя вверх. — Я ревную из-за того, что у твоей девушки есть ты. — Что? — Хаджиме тянет одеяло Ойкавы, когда тот пытается натянуть его обратно на голову. — О чём ты вообще говоришь? — Рейко просто подруга, Ива-чан, — Тоору смеется, позволяя Иваизуми полностью стянуть одеяло. — Она дала мне свой номер, когда узнала, что я устроил пожар, пытаясь сделать рождественские конфеты своему лучшему другу, который, пожалуй, никогда не полюбит меня. На случай, если мне нужно будет с кем-то поговорить. — Ты что, издеваешься? — спрашивает Хаджиме, сжимая одеяло. — Разве я не уделял тебе достаточно внимания, или- — Когда ты начал встречаться с Кавасаки, я решил, что готов сдаться, — продолжает Тоору. — Оказалось, что я очень плох в том, чтобы сдаваться. Слишком упрямый и гордый. — Какого хрена, Ойкава? — Иваизуми так сильно прикусывает губу, что она начинает кровоточить. — Было ещё ничего, когда ты просто не любил меня, но я всё ещё был важен, но… — он проводит пятернёй по своим волосам, также как делает Хаджиме, когда Ойкава лежит у него на коленях. Иваизуми практически ничего не слышит из-за стоящего в ушах гула. — А теперь у меня нет и этого. — Хватит прикалываться. — Я не шучу, — Ойкава резко отодвигает от себя ноутбук. — Дело в том… я привык быть на втором месте. Второй лучший связующий, даже несмотря на то, что я выигрывал игры и получал награды. Но я никогда не был вторым, когда дело касалось тебя и… в этот раз я хотел выиграть, я хотел быть единственным человеком, на которого ты смотришь. Или хотя бы первым. Просто первым. Но вот он я, снова, очень хорош, но не достаточно хорош, — он слегка трясет головой. — Потому что да, ты любишь меня, но дело в том, что это совсем не то, как я люблю тебя, — он облизывает пересохшие губы. — Я собирался сказать тебе, в субботу. Так хотел поцеловать тебя. Потом позвонила Кавасаки и… — Ойкава наконец смотрит на него своими светлыми и красивыми глазами, что заметно даже в таком дешёвом освещении, как у них в квартире. — Я больше не могу так. Я не хочу рушить нашу дружбу, но что-то в этом должно поменяться. Хаджиме тупо смотрит на Ойкаву, раскрыв глаза так широко, что они, кажется, вот-вот высохнут, отчего Тоору коротко смеется, но его выражение тут же меняется. Он сворачивается к коленям, утыкаясь в них лицом, издавая звуки, похожие одновременно на смех и плач. Обычно в таких ситуациях Иваизуми говорит ему, что «всё в порядке», что они «точно в следующий раз будут первыми», или что Ойкава его «любимый сеттер… или что-то типа». Обычно. Но сейчас он не может заставить себя пошевелиться. Он продолжает смотреть на друга, и тот смотрит на него в ответ. От этого взгляда столько вещей одновременно словно становится на свои места. — Так тебе нравятся парни? — спрашивает он, но тут же одергивает самого себя покачиванием головы, потому что не это важная часть. — Ты… действительно влюблён в меня? Ойкава и раньше выглядел так, после того проигрыша на втором курсе Шираторизаве, когда он стоял перед Ушиджимой, который смотрел в ответ с уверенностью по другую сторону сетки. Беспомощный и потерянный Тоору. Хаджиме чувствует себя так, словно ему сейчас станет плохо. — Как долго?.. — он проводит руками по волосам. — Ойкава, как долго ты- — Я не знаю, — коротко отвечает он. — Старшая школа? Средняя? — он одаряет Хаджиме своей самой большой, фальшивой улыбкой, но она подрагивает на уголках губ. В груди Иваизуми что-то сильно сжимается, словно ребра вжимаются в лёгкие, делая практически невозможным такую простую вещь, как «дышать». — Возможно, вечно, Ива-чан. Никто из других детей никогда меня не замечал. Только ты. — Я… — Хаджиме запинается, пытаясь привести мысли в порядок и полностью проваливаясь в этом. Ойкава поднимается на ноги, скидывая одеяла с себя окончательно, и берёт свой рюкзак. — Как бы то ни было, — говорит он. Его голос дрожит, хотя он и пытается звучать жизнерадостным. — У меня есть дела~ — Но-, — Ойкава даже не одет нормально, чтобы выходить на улицу. Он в шортах и старой футболке времён Сейджо. Он заболеет, ему нужно остаться здесь, слабо соображает Хаджиме. — Увидимся позже, Ива-чан, — прерывает его мысли Ойкава до того, как Иваизуми понимает, что нужно сказать. Ойкава выходит за двери их квартиры, оставляя Хаджиме одного на полу в гостиной, уставившегося в закрытую дверь с чувством в груди, словно целый мир вокруг него развалился на кусочки. . — Я всё ещё твой чёртов лучший друг, Мусорокава, — рычит Хаджиме после автоответчика на пятый пропущенный вызов. — Хватит быть таким придурком хотя бы на пять минут своей чёртовой жизни, — об этих словах он жалеет сразу же, как вешает трубку, но потом вспоминает, что Ойкава ушёл уже три дня назад, не дав Иваизуми времени осознать всё, что произошло, и до сих пор не вернулся. Так что эти слова он заслужил. На четвертый день, после ещё нескольких проигнорированных звонков и трёх, скорее всего, непрочитанных сообщений, содержащих разные варианты «ТЫ ПОМЕР ЧТО ЛИ?», Хаджиме чувствует, что готов из кожи вон вылезти. Все уроки сделаны наперёд до следующей недели, а тишина в квартире без разговоров или напевания чего-то Ойкавой, заставляет чувствовать себя нервно. Не говоря уже об этом гигантском слоне, который преследует его везде от комнаты к комнате, повторяя «Ойкава влюблён в тебя» каждый раз, когда он не занимает себя каким-то делом. В конце концов, он вылезает из пещеры и пишет Сугаваре сообщение с просьбой по возможности встретиться с ним в спортзале, и Коуши отвечает почти сразу несколькими приветливыми эмоджи, что Хаджиме воспринимает, как согласие. — Ойкава заболел? — спрашивает Сугавара, заходя в спортзал спустя час, и Иваизуми качает головой. — Нет, — говорит он. — Точнее, я не знаю. Не думаю. Сугавара скрещивает руки на груди, приподнимая одну бровь в любопытстве. — Так почему ты практикуешься со мной, если обычно проводишь время со своим лучшим другом связующим? — Суга слегка постукивает ногой по полу так, словно уже знает ответ наперёд. Всегда он так. Хаджиме сглатывает. — Я звонил ему несколько раз с утра. Он не ответил. — Это в порядке вещей? — спрашивает Коуши, поправляя свои серебристые волосы. — Часто он так не отвечает? — Не знаю. Обычно я не звоню ему, — обычно он уже со мной, думает Хаджиме про себя. Ойкава всегда рядом, издает звуки и отвлекает от уроков, или тащит смотреть фильм, или заставляет смеяться над очередной самоуверенной шуткой, или… Хаджиме просто привык, что Тоору рядом, потому что так было всегда. Хаджиме в тайне надеялся, что так дальше и будет, пока Ойкава не вытянул мир из-под его ног. — Так ты хочешь поиграть или о чём-то поговорить до того, как испортишь этот несчастный мячик? — Суга одаряет его изучающим взглядом, и Хаджиме смотрит вниз, на мяч в своих руках. Да, он слишком сильно сжал его. — Играть, — говорит он. — Мне очень нужно поиграть, иначе я не смогу думать нормально. В любом случае, сейчас я не совсем знаю, что говорить, — он проводит рукой по лицу. — Или о чём думать. — Хорошо, — Коуши кивает. — Сделаю пока тебе пару мягких пасов, Даичи присоединится после того, как закончит с домашней работой, и побросает нам мячи. Они играют минут двадцать, пробуя обычные пасы и спайки, прежде чем появляются Савамура с Азумане, которого Хаджиме не видел уже долгое время. Пожалуй, ещё с весенних отборочных прошлого года. Он всё ещё кажется таким же безобидным, даже несмотря на крупное тело, мягко улыбается в приветствие и выпрямляет спину, только когда Сугавара шлепает его ладонью между лопаток. — Надеюсь, вы не против, что я присоединюсь, — произносит Асахи. — Давно не было возможности поиграть. — Асахи ходит на курс по физике, — говорит Савамура. — Думаю, он решил бросить жить, — на это Азумане только смеется, поправляя свои длинные волосы. Они разделяются два-на-два, Азумане играет с Сугаварой, а Хаджиме с Даичи. Это позволяет Хаджиме следующие сорок с лишним минут сфокусироваться только на том, как обойти высокие блоки Асахи и как хорошо пробивать с медленными, но не такими уж и плохими пасами Савамуры. После Азумане извиняется, говоря, что у него есть ещё дела, и Хаджиме шлепается на пол спортзала с горящими мышцами. Сугавара предлагает прогуляться до автомата со спортивными напитками, но в итоге идёт сам, как волонтер, когда Хаджиме и Савамура вскидывают руки для камень-ножницы-бумага, чтобы выбрать, кто поползёт до автомата. — Вы оба в основном составе, — говорит им Суга. — Разве не меня это должно было вымотать больше? — Ты просто лучший, — произносит Даичи, сидя рядом с Иваизуми на полу. Сугавара опускает руку на заднюю часть вспотевшей шеи Савамуры и улыбается, когда тот подается навстречу. Они очень близки, думает Хаджиме. Как он и Ойкава, наверное. Или сейчас, вернее сказать, как он и Ойкава были близки? Тоору не отвечает на звонки уже несколько дней, а сам Хаджиме всё же позволил ему тогда уйти. — Уверен, Суга уже предлагал поговорить об этом, — произносит Савамура, вытаскивая Иваизуми из его мыслей. Он ногтем поддевает скотч, который на прошлой неделе наклеил тренер в качестве разграничителя во время тренировки, не глядя на аса. — И я тоже готов выслушать. Мы ведь теперь одна команда. Включая Ойкаву, — Савамура улыбается. — Не знаю, смогу ли помочь, но Суга говорит, что из меня отличный слушатель. Хаджиме смотрит на то, как Даичи продолжает отковыривать по кусочкам синий скотч. — Ойкава в меня влюблён, — выдыхает он. Взгляд Савамуры резко поднимается к парню, а рука замирает. — Ага, — просто говорит он. — Суга и я не знали, стоит ли тебе говорить. — Так вот почему Сугавара спросил про Ойкаву тогда, в кино? — спросил Хаджиме как-то отстранёно. — Вы знали? Савамура ничего не отвечает, вновь начиная скрести скотч с пола. — До случая в кинотеатре мы оба думали, что ты хотя бы подозреваешь об этом. Что ты… — он отрывает особенно большую часть, и она липнет к его пальцам. — Суга лучше умеет говорить о таких вещах, чем я, но… ты никогда не отказывал ему ни в чём и не осаживал его, так что мы решили… — Даичи слегка смущается. — Вы думали, что я чувствую то же, — соображает Хаджиме, пока Савамура смотрит в пол. — Говорим об Ойкаве? — спрашивает Сугавара, появившись в спортазле с бутылками воды в руках и протягивая их ребятам. Глядя на Иваизуми, он слабо улыбается. Хаджиме краснеет, берёт одну бутылку и сразу открывает, чтобы промочить внезапно высохшее горло. — Неужели знали все, кроме меня? — произносит он, прежде чем сделать ещё один большой глоток, закрыв глаза. Сугавара в это время усаживается рядом с Савамурой. — О чувствах Ойкавы. — Наверное, это просто более очевидно для Даичи и меня, — произносит Коуши, и Иваизуми открывает глаза, смотрит на сеттера и хочет спросить почему, но взглядом натыкается на их руки, соединённые вместе, и на большой палец Савамуры, мягко поглаживающий костяшки на руке Суги. Все подначивания Тоору и смущение Савамуры наконец-то обрели смысл. Всё, что путало его и озадачивало за последние пять месяцев, наконец-то, стало понятным в свете того, что он начал узнавать о своих друзьях. Теперь он попросту не понимает, как умудрился всё это не замечать. — О, — просто произносит он, и Сугавара смеется, а Даичи криво усмехается. — Я не… знал. Наверное… — он сдавленно смеется. — Наверное, я не знаю вообще ничего. Я даже никогда не думал… — Хаджиме почесывает затылок. — Всю свою жизнь я просто думал: да, Ойкава мой лучший друг, и однажды я женюсь, и он женится, и… — он выдыхает. — Никогда не думал о том, что моей жене не будет места спать, потому что Ойкава занимает половину кровати, или что ей придётся принять то, что я могу видеться с ней лишь по выходным, так как Ойкава слишком увлекается тренировками, и оставлять его одного попросту нельзя, — он роняет обе руки на свои колени и сжимает их вместе. — Мне никогда не приходило в голову… — Но сейчас ведь пришло, — говорит Коуши. — Не только ради Ойкавы, но ради себя, подумай… чего ты сам хочешь? — У меня есть девушка, — произносит он. — И она мне очень нравится, — его мысли бегут впереди него. Сугавара и Савамура… он крепко сжимает ткань своей футболки в кулак в районе груди. Тоору знал о них, и глядя на их отношения, он хотел чего-то похожего… с ним. Хаджиме вдруг осознает, что дышать стало сложно. — И разве она не напоминала тебе кого-то? — спрашивает Коуши, но вдруг закрывает себе рот рукой. Иваизуми смотрит прямо на него. Савамура вытягивает ноги вперед, прочищая горло и возвращая аса в настоящее. — Думаю, я в состоянии погонять ещё один сет с приёмами, если вы двое будете делать мне спайки. — Ага, — быстро соглашается Иваизуми в нужде снова отвлечься. — Пожалуйста. Коуши протягивает ему руку, помогая подняться. — Тебе не нужно разбираться с тем, что ты чувствуешь, за один раз, Иваизуми, — спокойно говорит он ему, перекидывая мяч с руки на руку. — Не торопись. Вернувшись домой, Хаджиме принимает долгий душ, позволяя тёплой воде унести с собой весь холод от похода по улице, а также расслабить уставшие мышцы. Он не чувствует себя намного лучше, когда выходит из ванной, завернувшись в полотенце. Холодно. Он проходит в комнату, хватает чистое белье и практически роняет его, когда замечает, что на обратной стороне черным маркером выведено его имя, определённо, этим небрежным, детским почерком Тоору. Хаджиме смеется, но сразу же чувствует такую горечь, что его глаза начинает пощипывать, словно он сейчас заплачет, или ещё что-то такое же ужасное. Вещи Ойкавы раскиданы по всей квартире — куда бы Иваизуми ни посмотрел, там было то, что Тоору не положил на своё место. Напоминания об Ойкаве были в каждой комнате, и Хаджиме даже захотелось прибраться, от чего друг всегда его отвлекал. Но вместо этого он задумывается о том, что состояние квартиры — полное отражение его собственной жизни. Заполнена доказательствами того, что Ойкава был здесь и перемещал вещи повсюду, как ему угодно. Он поднимает любимую футболку Ойкавы перед дверью в спальню. Это футболка с AREA51, с растянутым вырезом и яркими переливающимися между собой цветами. Ойкава был в этой футболке, когда первый раз встретился с Маюми. Хаджиме мог вспомнить сотни случаев, когда Ойкава её надевал, если уж быть честным. («Однажды, — сказал Тоору, когда покупал её. — Ты осознаешь, какой у меня прекрасный вкус в одежде», Хаджиме фыркнул и ответил: «Не пока ты носишь эту футболку и напоминаешь мне о правде».) Иваизуми крепко сжимает ткань в руках. — Это действительно ужасная футболка, — говорит он вслух, словно Ойкава сейчас здесь, чтобы начать защищаться. Но в квартире тихо. Если Хаджиме представит, что его жизнь пойдёт тем путем, о котором он думал раньше, с безликой женой, которую он ещё не встретил, в чистом и тихом доме со спокойными соседями, без шутливых драк во время стирки, или без Ойкавы, свернувшимся рядом с ним на диване, пока они смотрят дурацкий фильм с инопланетянами, или без возможности засыпать под спокойное сердцебиение Тоору в такт его собственному, вместе в обнимку… если он представляет это на полном серьёзе, то такая жизнь кажется неправильной. — Чего ты сам хочешь? — спросил его тогда Сугавара, и Хаджиме сразу подумал, что не знает, но… правда в том, что, возможно, он знает. Скорее всего, то, чего он сам хочет, всегда было с ним, неосознанно. Его лучшего друга, который всегда был ещё и самым худшим, который всегда был рядом во все важные моменты в жизни Хаджиме. Вероятно, Иваизуми просто хочет проводить вечера, путая пальцы в волосах Ойкавы и отбиваясь от его шуточек, и быть уверенным, что он знает, что он никогда, никогда не будет вторым в его жизни. И твою мать. Хаджиме, очевидно, просто мазохист, и он, глядя на футболку AREA51 в его руках, думает «Я ведь действительно влюбился в этого мудака, разве нет?» Мысли Иваизуми крутятся вокруг Маюми и волейбола, возвращаются ко взгляду Ойкавы, когда тот оставил Хаджиме одного на полу гостиной, и, под конец, он думает о том, что ему теперь делать. . Он обдумывает всё в течение ещё двух дней. Его мама звонит ему в конце второго дня. — Тоору дома во время Золотой недели, — произносит она, когда он поднимает трубку. — А ты где? — Этот халтурщик, — бурчит Хаджиме. — Сейчас только День Сёва, а до этого у нас ещё были уроки на неделе, — если бы Ойкава был здесь или на той линии, то Иваизуми его бы ещё поучал за то, что тот заботится только о девушках и волейболе, но… он крепко сжимает телефон. — Тебе нужно перестать на него так давить, — говорит ему мама. — Он сам не свой последнее время. То, что он не притащил тебя с собой, совершенно на него не похоже. — Мне… надо поговорить с ним кое о чем, — признает Хаджиме. Он знает, что она умеет читать между строк. — Не думаю, что когда-либо видела вас такими. Ты всегда хорошо справлялся с его настроением, а он умудрялся справляться с твоим. — Ага. Слушай, мам… — Что такое, Хаджиме? — Как ты думаешь, — он на секунду сомневается и сбивается. — Как можно понять, влюблен ли ты в кого-то? Его мама издает удивлённый звук прямо в микрофон, и Хаджиме желает забрать свои слова обратно. — Речь о твоей девушке, да? Ты ведь встречаешься с ней всего пару месяцев? — Я не о Маюми, — говорит он. — Я… всё намного сложнее, — он опускает взгляд и смотрит на свои ноги, слегка подергивая пальцами. — Думаю, я влюблён в кое-кого другого. Кого я знаю очень давно. — Понятно, — отвечает мама в ответ мягко, понимающе, и Иваизуми судорожно вздыхает. — Ты ведь знаешь, что я люблю тебя несмотря ни на что, Хаджиме? — Да, — говорит он, желая чувствовать себя в этом более уверенным и спокойным. Он хочет чувствовать себя так, как на площадке, когда Ойкава позади него, готовящийся сделать ему такой пас, который поможет легко пройти мимо блокирующих. — Я знаю, мам. — Просто уточняю. Хаджиме ещё долго смотрит на телефон после того, как она повесила трубку, и снова набирает Ойкаву. Он не отвечает, и Иваизуми не оставляет голосовое сообщение. . — Так что ты хотел? — спрашивает Маюми, наклонившись чуть вперед, чтобы внимательно посмотреть на Иваизуми через её стакан с лимонадом. Хаджиме окидывает взглядом кафе. Оно заполнено парочками: высокие парни с низкими девушками. Парочками, которые выглядят идеально, как он и Маюми. Она такого роста, что если он обнимает её, то как раз может положить подбородок на её голову, прижимая ее к груди. Это всё, чего Хаджиме когда-либо хотел от отношений в колледже. Это нормально, ничем не выделяется, и Маюми, на самом деле, замечательная и умная, и многие их интересы совпадают. Он вспоминает, что сказал ему Савамура вчера после тренировки, когда они уселись на пол с Сугаварой. — Иногда очень легко пропустить то, что перед тобой, — говорил он, глядя прямо на Иваизуми с этой уверенной усмешкой, которая сделала его капитаном Карасуно. — И иногда мы не осознаем, что упускаем это что-то, пока не столкнемся лицом к лицу. — Я думаю… — выдыхает Хаджиме и прикрывает глаза. Он открывает их снова, когда собирает мысли в одно. — Нам нужно расстаться. Маюми смотрит на него, делает глоток лимонада и тихо спрашивает: — Почему? — Потому что… ты мне нравишься, и ты действительно классная, но… — кажется, что язык липнет к нёбу. — Но есть кое-кто другой, кто нравится мне больше. Потому что когда Хаджиме просыпается по утрам, первое, о чём он думает, если не считать надобность сходить в туалет, это будет ли Ойкава завтракать с ним. И потому что когда он чувствует одиночество, или он расстроен, он не нуждается в Маюми или даже в родителях: ему нужен Ойкава. А ещё потому, что когда Иваизуми закрывает глаза, всё, о чём он может думать, это то, какими тёплыми были губы Ойкавы у его шеи, и задумывается о том, каково было бы почувствовать его язык у себя во рту. Он и Ойкава, несмотря на то, какие они непохожие, всегда делали всё вместе. Всё это вообще не должно так удивлять Хаджиме: то, что раз Ойкава влюблён в него, то он отвечает ему тем же. — Да, я так и подозревала, — глухо отзывается она. — Это… так странно, знаешь. Проиграть тебя другому парню. — Неужели реально все знали, кроме меня? — Хаджиме не уверен, плакать ему или смеяться. — Это было почти очевидно, — говорит Маюми, поправляя свои волосы. — То, как он на тебя смотрел. Скорее всего, и то, что он тебе нужен, тоже было очевидно, но я старалась делать вид, что не замечаю. — Но я-то вообще не замечал, — Хаджиме опускает голову, стукнувшись лбом о поверхность стола. — Он… — Иваизуми сглатывает, смотрит вверх и встречается взглядами с Кавасаки. — Он настоящий засранец, но… я знаю его так давно, что просто привык к этому. — Тут намного больше, чем просто это, — уверенно говорит Маюми и криво усмехается. Это… Хаджиме моргает. И он осознает, что её улыбка так напоминает улыбку Ойкавы, и это… Иваизуми официально признает себя самым грандиозным придурком на свете. — Мне пожелать тебе удачи? — Тебе не обязательно, — отзывается он. — Если хочешь, можешь меня ненавидеть. — Могу я ненавидеть тебя и всё равно желать тебе удачи? — добавляет она. Глаза у неё явно на мокром месте, и Хаджиме чувствует себя виновато и грустно, но одновременно с этим ощущает облегчение. Его руки вспотели от волнения, так что он вытирает их о джинсы. — Потому что, поверь мне, удача тебе понадобится. — Так тоже можно, — соглашается Хаджиме, и перед тем, как они уходят, он платит за её лимонад и за свой нетронутый кофе, а по пути на станцию притворяется, что не замечает её шмыганье носом, потому что он уверен, что она пытается это скрыть. — Прости. Я действительно не имел понятия. — Ну, — она пожимает плечами, — парни часто бывают глупыми, — её голос немного груб, и Хаджиме тянется обнять её, совсем ненавязчиво, давая ей возможность отстраниться, если она этого не хочет. — Правда, мне очень жаль. — Я знаю. Всё же, кто бы захотел разменять такую замечательную девушку, как я, на такого любителя пофлиртовать, как он? — Я и сам знаю, что это звучит дико, — соглашается он, и его сердце переворачивается в груди. — Даже не нужно напоминать. Она смеется и когда проходит через турникет, то всё ещё улыбается. Хаджиме идёт домой в свою пустую квартиру и вспоминает, что она такой и была до того, как Ойкава переехал. Чистая, тихая, спокойная. Иваизуми мог делать уроки, если захочет, или ходить по квартире голым, например. Вместо этого он поднимает одну из этих ужасных мягких игрушек с «инопланетянином» и прижимает её к груди, облокачиваясь на измазанный шоколадом диван, и смотрит старые эпизоды «Реальных НЛО» из коллекции ДВД Ойкавы, и старательно пытается не скучать по его теплу сбоку и тому, с каким энтузиазмом он вскрикивал на каждую зернистую и размазанную фотографию космического корабля, появляющуюся на экране. . Хаджиме, наверное, был в доме Ойкавы так же часто, как и в своём собственном. Так всегда происходит, когда взрослеешь на одной улице с лучшим другом. Но даже несмотря на то, как часто он бывал в доме Ойкавы, он никогда не чувствовал себя так напугано, как сейчас, когда у него в голове столько невысказанного, но при этом он практически не знает, что собирается сказать. Мама Тоору открывает ему дверь и сразу улыбается, когда видит, что это он. — О, Хаджиме, я ждала, что ты придёшь и вытащишь Тоору из его хандры. — Боюсь, я и виноват в его состоянии, — говорит он, и женщина смотрит на него долгим, изучающим взглядом. — Поэтому именно ты идеальный человек, чтобы всё исправить, — произносит она и Иваизуми задумывается, знает ли она тоже. Скорее всего, знает. Всё это время только он, судя по всему, упускал это огромное нечто прямо перед собой. — Тоору наверху, в своей комнате. — Спасибо, — произносит он, улыбаясь ей самой своей милой улыбкой, на которую сейчас способен, и направляется в сторону комнаты Ойкавы. Он открывает дверь, и связующий тревожно поднимает глаза. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает он, и Хаджиме видит перевернутую постель, а затем смотрит на все трофеи и медали Ойкавы, расположенные на полке. Он может перечислить, за какие именно Тоору особенно горд. А ещё какие он считает незаслуженными. После он возвращает своё внимание к Ойкаве: его лицо красное, глаза опухшие и влажные. — Ты не отвечал на мои звонки, — говорит Иваизуми, отпинывая в сторону волейбольный мяч. У Ойкавы всегда в комнате валялось несколько для практики. Так же, как и те, что были в их квартире. — Ты самый некрасивый плакса на свете, знаешь ли, — он проходит по комнате к кровати Ойкавы и садится рядом с ним, поворачиваясь корпусом так, чтобы ему было удобно взять лицо Тоору в руки. Кожа на лице горячая и мокрая от слёз. Большими пальцами он вытирает новые выступившие слёзы под глазами Ойкавы. — Вот так лучше. Сглатывая, Хаджиме смотрит прямо в глаза сеттера. Теперь, зная то, что он знает, он позволяет себе просто смотреть на него. На цвет его глаз и очертания носа, на то, как уголки его губ всегда почти усмехаются. На то, как сердце Хаджиме сжимается, практически причиняет боль от осознания, что чувствовал всё это время Ойкава. Его правая рука двигается ближе к уху парня. — Ива-чан… И внезапно Хаджиме чувствует себя глупо из-за того, что вообще колебался. — Весенние отборочные сегодня, — сказал Хаджиме, опуская руки и оставляя Тоору смотреть на него в изумлении. — Карасуно против Сейджо. Мы хотели пойти, — он осматривает комнату Ойкавы и хватает его куртку со спинки стула. — Подумай о том, каким разочарованным будет Куними, если его любимый капитан не появится, — он кидает ему куртку, и даже после проливания слёз рефлексы Тоору всё ещё при нём, так что он ловит её без проблем. Ойкава действительно потрясающий. Хаджиме улыбается этой мысли. — Не будь так груб со мной, Ива-чан, — Ойкава поднимается на ноги, даже не думая одеваться. — Разве я не обрисовал всю трагичность картины? Ты хотел пойти. Я не хочу смотреть, как Тобио-чан разотрёт в пол мою старую команду, и у меня не будет возможности преподать ему важный жизненный урок, — он сжимает куртку в руках. — Например, такой, как проигрывать, когда больше всего хочется победить. Тобио-чан определённо должен прочувствовать больше подобного. Или просто пострадать. — Твой характер, — Хаджиме выбирает слова с осторожностью, а затем впивается взглядом в друга, — самый ужасный. Ойкава выглядит настолько встревоженно, услышав это от Хаджиме сейчас, что это очень легко прочесть по его лицу, чего он обычно не допускает. Иваизуми смеется и чувствует себя от этого хорошо. Напряженность в груди, бесконечная ноющая боль от невидения Ойкавы, потихоньку ослабляется и заменяется комфортным теплом от присутствия Тоору. — Самый ужасный, хах? — произносит Ойкава. — Хоть в этом я достиг вершины, — парень усмехается, слабо, но искренне. Он не прекращает окидывать Хаджиме взглядом сверху донизу, словно не совсем верит, что друг действительно здесь. Иваизуми не понимает, как Ойкава вообще мог подумать, что хоть что-то из того, что он ему скажет, может повлиять на желание Хаджиме общаться с ним, что он захочет держаться от него подальше, особенно после всех этих лет. Но у них есть время, чтобы исправить это. Много времени. — Ты ведь знаешь, что я люблю быть первым во всём. — Просто пойдём. У нас есть примерно час до того, как начнётся первый матч дня. Мама Ойкавы улыбается, когда видит, что Хаджиме вытащил Тоору из дома. — Повеселитесь, мальчики, — говорит она, провожая их. — Не встревайте в неприятности! — Она и не догадывается о том, как ты проводишь вечера пятницы, да? — бормочет Хаджиме, и на лице связующего появляется бледная версия его обычной озорной усмешки. — И никогда не догадается, — отвечает он, идя рядом с Хаджиме. — Ива-чан… почему ты, на самом деле, здесь? — Потому что я хочу посмотреть Весенний турнир вместе с тобой, — он переступает через небольшой провал в асфальте, и Тоору делает то же. — Но- — И ещё потому, что хочу поужинать с тобой. И смотреть фильмы в кинотеатре в день премьеры. Хочу скидывать тебя с дивана во время просмотра «Реальных НЛО» и хочу чувствовать запах твоего дурацкого мыла перед сном, а ещё практиковать спайки до тех пор, пока не перестану чувствовать ладони, — Хаджиме смотрит на Ойкаву, и на лице последнего такое недоверчивое выражение, что ас нервно проводит языком по передним зубам. — Чёрт, Ойкава, я даже готов ловить с тобой жуков, совсем как в детстве, потому что никогда не важно, что мы делали, важно, что мы делали это вместе, верно? — Даже сейчас? После всего, что я сказал, — Тоору выдыхает. — Тебя не волнует, что я… — Конечно, волнует, — резко перебивает Хаджиме. — Как я могу не переживать, Ойкава? Это же ты. Конечно, меня это волнует. — Тогда… — между ними очень много пространства. Иваизуми приближается так, что их плечи соприкасаются при каждом шаге. — Маюми ревновала к тебе. Я думал… не знаю, что я думал. Я, наверное, вообще, на самом деле, не особо думал. Так просто было оставить всё, как есть, — он смотрит вниз на свои шнурки и размышляет, что сказать дальше. — Когда я порвал с ней, она сказала мне, что знала, что я тебе нравлюсь, — Хаджиме смотрит вверх, на Ойкаву. — Ты приводишь меня в негодование, ты знаешь это? Ошеломляешь такой вещью как влюблённостью в меня. — Ты расстался с Кавасаки? — Ойкава искоса поглядывает на него, хмурится, и из-за всё ещё не сошедшей красноты его глаз Иваизуми не может прочесть его взгляд. — Я думал, что она тебе действительно нравится, Хаджиме. Я видел это. Что она тебе нравится. Иваизуми вздрагивает, услышав от него своё имя. Ойкава использует его очень редко, и то, как серьёзно это звучит, помогает Хаджиме набраться храбрости, потому что именно сейчас наступает важная часть. — Правда в том, что ты мне нравишься больше. Больше всего. Даже несмотря на то, что ты надоедливый, странный, одержимый, и ты всегда оставляешь вокруг себя бардак, где бы ни был, — Ойкава протестующе фыркает, и мокрый звук напоминает Хаджиме, что он плакал, плакал из-за него, а когда он плачет, то у него забивается нос, и он выглядит, как маленький ребёнок. — А ещё ты, судя по всему, не в состоянии отвечать на звонки, когда я тебе звоню, так что, серьёзно, Ойкава, я не знаю, что со мной не так, раз я выбираю тебя из всех людей. — Из твоих уст я не такая уж и «находка», каким все меня считают, — жалуется Ойкава, и Иваизуми останавливается и берёт его руку, переплетая их пальцы вместе. У Тоору рука большая, тёплая и чувствуется правильно в его собственной. — Ива-чан? — Знаешь, если честно, задумавшись об этом… — начинает он, глядя прямо перед собой. У него горят уши, и он знает, что его лицо сейчас, наверное, достаточно смешное, чтобы заставить Ойкаву долго смеяться, если он к нему повернётся. — Действительно задумавшись об этом… мы встречаемся уже давным-давно, — он сжимает руку Тоору. — Разве я не прав? Он быстро смотрит на Ойкаву, который внимательно за ним наблюдает в полушаге от него, когда Хаджиме снова тянет его вперёд. — Ива-чан? — Что? — произносит он, настолько смущённый, что это практически душит его, и от этого его голос звучит хрипло. — Идём, а то опоздаем. Ойкава отпускает его руку и обнимает его сзади. Его грудь тепло прижимается к его спине, и Иваизуми чувствует каждый его вздох. И биение сердца, такое частое. — Когда мы вернёмся домой, — отвечает он, и его губы касаются уха Хаджиме, когда он вновь останавливается прямо перед станцией. — Я собираюсь тебя поцеловать, Ива-чан. Хаджиме сглатывает. — Окей, — отвечает он, и Ойкава смеётся. Звук его смеха посылает мурашки по позвоночнику. — Да… я… — губы Тоору такие тёплые и мягкие. Предвкушение сворачивается внизу живота, как пружина. — Это… хорошо. — Просто «хорошо»? — спрашивает Ойкава. Его голос звучит бодро, кокетливо, и Иваизуми позволяет этому влиять на себя, потому что это, именно это, понял он наконец, то, чего он желал всё это время. — Не недооценивай меня, Хаджиме. — Я никогда не недооценивал тебя, — серьёзно отвечает он, и Тоору вздыхает. — Я знаю. Вот почему ты мой… — он не заканчивает, и Иваизуми пытается понять, что ему нужно сказать. Он не слишком хорош в таких вещах. — Я хотел тебе сказать, что… ну… — он вдыхает. — Ты не единственный, кто чувствует… как ты чувствуешь. Это взаимно. Ойкава выдыхает громко и заметно вздрагивает, а затем отрывается от его спины и заглядывает ему в глаза. Хаджиме видит в них настоящее счастье, даже если сейчас на губах у него играет наглая усмешка, пытающаяся его обмануть. — Хаджиме, ты что, признаешься мне? — Ненавижу тебя, — задыхается Иваизуми, чувствуя счастье и облегчение. — Знал, что в конце концов ты поддашься моему шарму, — улыбается Тоору, бесстрашный перед смирившимся Хаджиме. — Заткнись. — Естественно, это бы случилось рано или поздно, — возвращая руку Иваизуми в свою и снова переплетая их пальцы, он тянет парня за собой, оказавшись чуть впереди, словно это он вёл их всё время. Возможно, так всегда и было. Ведь Ойкава всегда был тем связующим, который любил быть звездой поля, а Иваизуми был тем асом, что был не против помогать ему в этом. — Я ведь, как бы то ни было, лучший. — Твоё эго будет моей погибелью, Ойкава, — бурчит Хаджиме, смущённый, но довольный. Они слишком взрослые, чтобы держаться вот так за руки на улице, но Иваизуми, на самом деле, без разницы. Особенно сейчас. Ойкава смотрит на него через плечо и буквально светится. — Ты любишь это, — говорит он и звучит абсолютно уверенным в этом, без всякой бравады. Что, скорее, значит: ты любишь меня. — Это так, — соглашается Хаджиме со сбившимся дыханием, хотя такого не происходит, даже когда он пересекает всю волейбольную площадку и пробивает блок из трёх человек. Его сердце настолько переполнено, что, кажется, сейчас лопнет. — Каким-то образом люблю. [ЭКСТРА] — Свали, — произносит Хаджиме, когда дверь в ванную со скрипом открывается. — Но я соскучился, — отвечает Ойкава, отодвигая дверцу душевой кабинки в сторону и глядя на Иваизуми с улыбкой. Сердце Хаджиме пропускает удар. Потому что даже если он и привык видеть его улыбающимся практически всю жизнь и давно запомнил все виды его улыбок, то, что теперь он может запустить мокрые пальцы в волосы Ойкавы и поцеловать его, пока пар от тёплого душа выходит в коридор, было совершенно новым. — Я скучал по тебе, как по дыре в голове, — шепчет Хаджиме в губы Тоору. — Ты определённо любишь меня, — отвечает Ойкава, и, да, Хаджиме определённо любит, даже если у него до сих пор проблемы с произношением этого вслух. — И вот почему ты простишь меня за то, что я сделал с нашей кухней, пытаясь приготовить конфеты. — Твою мать, Мусорокава! — вскрикивает Иваизуми, когда Ойкава выскальзывает из его рук и совершает побег из ванной, смеясь. Когда дверь закрывается, оставив Хаджиме снова наедине с собой, он касается кончиками пальцев своих губ и улыбается. Это всегда было самым настоящим приключением, быть с Ойкавой, и Хаджиме абсолютно не против.