всё идёт по плану

      В конце шестидесятых им наконец-то выделяют квартиру в одном из новых домов — маленькую, пустую, но всё-таки свою. Иван мысленно молится: «Боже, храни товарища Брежнева», — и по недоумённому взгляду Наташи понимает, что не так уж и мысленно. Впрочем, сестра только пожимает худыми плечами и незаметно прячет в сумку подаренную Торисом книгу.       Из коммуналки Брагинские съезжают со спокойной душой: больше никаких концертов по ночам, устраиваемых Торисом и Фелеком (все прекрасно знали, чем они там занимаются и какую статью нарушают, но снисходительно закрывали на это глаза), больше никаких очередей в туалет, возникавших по вине Эдуарда (именно он убедил Ивана в правдивости стереотипов об эстонцах), больше никаких вещей, разбитых дрожащими руками Райвиса. Больше ничего этого не будет, и Иван облегчённо выдыхает, запихнув огромный чемодан в багажник потрёпанного «Москвича».       — Ну, вот и всё, — сёстры ждут его на заднем сидении, но он всё ещё медлит, нерешительно переводя взгляд с Ториса на Фелека. — Передайте, что ли, наши наилучшие пожелания Эду и Райвису, — хочется пошутить про эстонскую медлительность, но в горле почему-то встаёт ком, и Иван находит силы только пожать уже бывшим соседям руки. Боковым зрением он замечает, как Торис пытается глазами отыскать Наташу; сестра отворачивается, скрывая покрасневшие щёки.       — Иван, — по-русски Торис говорит с акцентом. — Что ж... кхм... поздравляем, — всё это было сказано уже раз сто; Иван знает: литовец ни разу не завидует, просто не может подобрать слова, просто — чёрт, до чего же нелепая мысль! — кажется, они все вросли друг в друга настолько, что даже не представляют, как жить дальше.       Он отпускает маленькую бледную ладонь Фелека, твёрдо зная, что ни одного из этих людей никогда больше не увидит, хотя они наизусть помнят номера телефонов соседей. Провода перерезаны. Он, Иван, их и перерезал.       Брагинский садится на переднее сидение автомобиля и потом долго машет Торису и Фелеку в окно. Со стороны они похожи на семейную пару — и такими они навсегда впечатываются в память Ивана.

***

      Новая квартира встречает их звенящей тишиной. Они стоят на пороге, неловко жмутся друг к другу, не решаясь войти внутрь. Странное дело: это теперь их квартира, но они чувствуют себя здесь чужаками, хотя в коммуналке никто не стеснялся распахнуть дверь в комнату соседей в любое время суток. Иван нервно покашливает и всё-таки заходит.       Всё хорошо, они непременно привыкнут.       Утром его будит Наташа, но Иван, спросонья ничего не соображая, бормочет:       — Ещё десять минут, Эд только проснулся, опять очередь будет...       Наташа вздыхает, но не пытается объяснить ему, что Эд ему больше не помешает, так что теперь он может вставать сразу. Иван сам потом понимает; такое ощущение, что из груди что-то вытащили — младшая сестра видит это в его лице и старается подбодрить как умеет:       — Своя квартира — это просто замечательно! Этот дурак Торис не будет лезть ко мне со своими подарками. Как будто без него у меня мало... — она привычно краснеет, и у Ивана невольно вырывается:       — Ты разве не знала? Торис с Фелеком... — он прикусывает язык: не хватало ещё расстроить сестру, уверенную в том, что литовец в неё влюблён. Ему-то Торис всё рассказал: про то, что Ната необыкновенная красавица и что он точно напишет её портрет. И ведь написал — Иван видел, потому знал, что Торис просто привязался к своей музе.       Впрочем, Наташа не придаёт никакого значения его последним словам, неожиданно становясь необыкновенно серьёзной. Она садится рядом с братом на диван и кладёт голову на его плечо:       — Вань, скажи... А ведь раньше было лучше?       Он давит из себя смех, чтобы сестра не дай бог чего не заподозрила, и треплет её по светлым волосам:       — Не говори глупости, дурочка! Сейчас мы имеем чуть ли не больше, чем за всю жизнь.       Но этим же вечером, когда обе сестры уже давно спят, он стоит на тёмной неуютной кухне, пялясь в выбеленный потолок, и, к собственному удивлению Ивана, его посещает та же мысль:       раньше было лучше.