******
Светлая, солнечная палата, сверкающая своей стерильностью и белизной пола и потолка вгоняла в транс. Когда ты лежишь во всем белом, смотришь в белый потолок с идеальными трещинками, что как узоры на ладони, говорят о твоей судьбе — ты невольно начинаешь уходить в себя, в свои мысли. Кай всегда попадала в одиночные палаты и просыпалась одна. Каждый раз, закрывая глаза и считая, что больше никогда их не откроет, она все же открывала их. Но не могла понять зачем? Ради чего кто-то не дает ей умереть? Ради того, чтобы она просыпалась среди приборов, с катетером в руке, приходила в себя и… и что? Это не имело смысла. Было смешно. И в тоже время очень грустно. В глазах девушки собрались слезы. Ей не было больно благодаря лекарствам, ей даже не было страшно или тоскливо, но слезы все равно покатились из глаз. И ничего не могло их остановить. Иногда у Кай было чувство, словно у нее сломана часть мозга, из-за которой она иногда плачет просто так и просто так прыгает с мостов. Может быть так оно и есть. Но даже если так… этого все равно никто не узнает. Никто не станет копаться в ее мозгах. Ей бы не хотелось прикасаться к своему гнилому мозгу. — Кайлин, — чей-то мужской бас заставил девушку вздрогнуть и моргнуть. Она посмотрела на человека — доктора- в медицинском халате. Бейдж висел на груди мужчины, но из-за слез или лекарств зрение девушки было нечетким, и она не смогла прочитать имя. Ее серые глаза просто смотрели на врача немного испуганно. — Сегодня я заменяю доктора Кадди, ты ведь знаешь ее, верно? — человек в белом подошел ближе, пододвинув к себе стул. Он сел и достал из кармана ручку, щелкнув ею. Его движения были четкими и быстрыми, без лишней суматохи, словно он уже не первый раз все это делает. Это заглушало панику. Кайл всегда было спокойнее среди людей, которые знали, что они делают, ведь сама она часто не понимала, что творит. — Да, мой постоянный врач, — хриплым голосом ответила девушка. Горло ссадило после, возможно, трубки, а во рту был солоновато-медный привкус. — Прекрасно, что ты это помнишь, — профессионально улыбнувшись, доктор записал что-то на листе. — Не могла бы ты сказать свою фамилию? — ДеМанн. — А количество полных лет? — с легким энтузиазмом продолжил мужчина. — Шесть. Остальные какие-то неполные. Он снова улыбнулся и закончил записывать. — Вот, уже и шутишь. Отличный прогресс. А всего два часа назад я не мог добиться от тебя признания хотя бы имени. — Я уже просыпалась? — Кайл поморщилась. Было неприятно снова не помнить моменты своей жизни. — Да, два раза, на самом деле. В первый раз ты проснулась, когда в палате медсестра меняла тебе капельницу. Ты стала кричать на нее и, кажется, была немного не в себе. Мы заподозрили у тебя амнезию, но потом я посмотрел твое дело… Скажи, что последнее ты помнишь? Задумавшись, Кайл ушла в свои мысли. Что она помнила?.. — Я ехала домой… И она начала рассказывать весь последний час своей жизни, который помнила.******
— Идиотка, зачем надо было прыгать с моста? Девид зашел не церемонясь. Он сразу занял стул, на котором час назад сидел доктор. Скрестив руки на груди и скатившись по стулу вниз, как кусок масла на сковороде, подросток стал оглядывать палату. Смотреть на бледное тело сестры под простыней как-то не хотелось. — И тебе привет, — негромко ответила она. И, в отличие от брата, Кайл смотрела исключительно на брата. — Не знаю, не помню, как там оказалась. Помню, что ехала домой на автобусе после репетиции и… как видишь, не доехала. — Когда-нибудь ты приедешь домой в катафалке, — сказал Девид и продолжил, — знаешь, завязывала бы. Отец долго не выдержит твоих выходок. — «Мои грехи тебе мешают, А собственные — не смущают? К моим — презренье беспредельное, Своим — поёшь ты колыбельную». Девид посмотрел на сестру, приподняв бровь. В его лице не было ни капли признания, что до глубины души задевало девушку. — Это прекрасный Уильям Блейк, необразованный. — Ой, ну прости, что не читаю слащавых философов. Кайл тихонько вздохнула, сдерживаясь, чтобы не закатить глаза: — Он не слащавый, — сказала она и потом насмешливо улыбнулась, — а ты разве не должен быть сегодня на свидании с новой игрушкой? — Откуда ты… — Надо выключать монитор, когда уходишь из своей спальни. Как его зовут? Майкл, кажется…? Он кажется милым по фотографиям в Фейсбуке. Ты ведь знаешь, кто его братья, верно? Уже готов получить по неотразимому заду? Кайл открыто издевалась над братом и сдерживалась, чтобы не рассмеяться от этого выражения лица. Но у нее есть оправдание — война. Воевать с братов никогда бы не надоело Кайлин. Это словно снова окунуло в детство, в то время, когда они с братом кидались кашей и пытались доложить маме о проступках друг друга наперегонки. Это было весело. Сейчас эта вражда осталось привычкой, может быть, вредной, но все еще дарящей счастье временами. — Сунешься в мою комнату еще раз, сам в окно выброшу. Кайлин засмеялась, но быстро остановилась, перейдя на бесшумный смех, так как ребра нещадно садило. — «Лукавый спрашивать горазд, а сам ответа вам не даст», — процитировала Блейка она. Брат уже хотел зарядить в сестру подушкой, которую подложили больной под ноги, но дверь палаты открылась и вошел отец. Девид продолжил мысленно пускать в Кайлин подушку снова и снова. Кажется, саму Кай это забавляло только еще больше. Отец двоих дьяволят вошел в палату и, быстро оценив ситуацию как «некритичную», уселся на край койки. Он смотрел через солнцезащитные очки на дочь недолго, после чего улыбнулся и отвел взгляд, похлопав легонько рукой по плечу девушки. Это было единственное место, которое, как был уверен мужчина, не могло болеть. По крайней мере, оттуда не торчало трубок и повязок. Девид напрягся в своем кресле. Ему было крайне некомфортно смотреть на такого отца и на такую сестру… Вся ситуация была просто дебильной. — Ладно, бунтарка, мы заберем тебя завтра в обед. Сегодня тебя хотят оставить еще под наблюдением. Ты ведь не будешь делать глупостей, верно? — Тебе нужно спрашивать про глупости другого ребенка, — она слабо кивнула в сторону, — этот гуру моды с палочками от суши делает больше глупостей, чем я. Совершенно беззвучно Девид поднял руку, показывая средний палец. Пламя мести и ненависти вновь вспыхнуло. Но оно же вновь обогрело, не давая семье ДеМаннов замерзнуть. Продолжение следует...