***
Открываю глаза на закате, а освещение ровно такое же, как я заснул. Режим к черту. Впрочем, я всегда любил ночь больше, чем день. Край штанов съехал на середину ягодицы. Да, зачем мне трусы? Пф, не царское дело - дома в трусах быть, штанов достаточно. Снова прикрываю глаза, буквально растекаюсь на своем ложе, одна рука свисает с него к полу, соображаю, что слышу музыку. Ого, мой телефон еще не разрядился? Удивительное рядом. Я наслаждаюсь умиротворяющей мелодией и спокойным состоянием. Пустота меня устраивает наилучшим образом. Как ни странно, думаю о нем. Поднимаю один глаз на место, где раньше были часы, теперь их там нет. Лишнее бесполезное усилие. Переворачиваюсь на спину, потягиваюсь так сладко, будто в детстве: проебал школу и доволен, мамка не просекла, что про болезнь я набрехал. Давненько это было. Слава богу, что прошло. Спустя минут десять бессмысленного залипания в бежевую стену, перевожу взгляд на наш стол. Длинный стол с двумя ноутами, под которым неведомое количество проводов и 2 пилота. Моя часть завалена бумажками с набросками, парой папок с уже сделанными заказами, которые я все никак не могу выкинуть. На стене куча стикеров с пометками, планами и делами. Это внезапно меня раздражает, любая мысль о том, что я кому-то что-то должен меня категорически не устраивает. Я хочу равновесия, мне надо просто расслабиться, сидеть и залипать или смотреть фильм, а может быть жрать? Да, я как раз хочу жрать. Встаю с "кровати", завязываю шнурок штанов, пока иду до раздражителя, а затем просто собираю все стикеры со своей половины и несу большой комок бумаги в мусорку. Черт, почему меня это бесит? Присаживаюсь на край разделочного стола в небольшой кухне, тру пальцами внутренние уголки глаз. Глубоко дышу, чтобы восстановить утерянное равновесие. Как баба блять, честное слово, на грани какой-то непонятной истерики. И где этот мой сожитель шастает? Доползаю до своего телефона, не выключаю музыку, подсвечиваю дисплей, чтобы посмотреть время. Шесть вечера, по идее должен бы уже вернуться, если он начал рано сегодня. Обычно он встает рано только если вечером не хочет въебывать в гараже. Интересно, что за планы на субботний вечер? Почему-то, мне кажется, что они меня не обрадуют. Внутри опять рушится хрупкое равновесие, но я спешно забиваю на всё. Он мне еще никто. И я не могу влиять на него. Не можешь ничего сделать - нет смысла загоняться. Возвращаюсь в кухню вместе с телефоном, покачиваюсь под музыку, в сумраке ставлю чайник опять. Сегодня как-то особенно свежо, с окна тянет прохладой. Опираясь на подоконник, беру сигарету из дежурной пачки, которую он специально здесь оставляет. Иногда спонтанно хочется подымить в кухонном окне, а идти за сигаретами куда-то лень. Закурил, затянулся и медленно выпустил сизые клубки. Этот обряд повторяю, пока не обжигают пальцы. Вот блять. Залипать бывает вредно. Кидаю окурок в самую дешевую пепельницу. Чайник как раз закипел, кидаю пакет соломы(черного чая, так уж и быть) в огромный прозрачный стакан и заливаю кипятком. Засматриваюсь на сбитые костяшки, но вовремя возвращаю чайник в вертикальное положение. Плюхаюсь на стул в углу, приваливаюсь к стене и подтягиваю стакан к себе. Пью чай и пялю в коридор, вернее в дверь. Может быть самое время окончательно выебнуться? Да, определенно. Встаю и стягиваю с себя штаны, кидаю на пол, сажусь голой жопой на стул. Хорошо,что уже успел нагреть. Еще пара крупных глотков и половина во мне. Закусываю пирсинг. Я серьезно решил это сделать? Бровь изогнулась. И вот я уже хочу сказать нет и вернуть себе штаны,как слышу щелчок двери. Отлично, назад дороги нет, расслабляюсь на своем месте и заглатываю еще чая. Это не алкашка, с храбростью финт не работает, а жаль. - Че за муть у тебя играет? Привычный хриплый бас. Голос у него приятный, как раз в моем вкусе, особенно когда сремся, у меня уши оргазмируют: он становится громче, опирается на глубокое дыхание и такое чувство, будто у него грудина бездонная, вибрация голоса прошибает насквозь. У меня не такой сильный голос, я обычно мало говорю, когда бешусь. Постепенно мое равновесие возвращается. Я упустил момент, когда мог ответить, поэтому теперь просто еще отпиваю чаю. Телефон на разделочном столе, вставать и демонстрировать себя в чем мать родила раньше времени мне не хочется. Он больше ничего не говорит, меня будто нет. Расслабленные плечи, мощь которых немного скрадывает футболка парой размеров больше, очень устало и лениво шевелятся, пока он расшнуровывает кроссы и разувается. Смотрю на небрежно кинутую на пол олимпийку. Воздух словно становится теплее, когда я в квартире не один. Слежу за ним исподлобья. Для него ничто не предвещает беды, он так безмятежен и не подозревает, что со мной что-то не так. Это щекотит мои шкодливые мысли, край губ тянется вверх. Я откинул мысль отступить. Доминик та еще рыбеха, его вряд ли сломают мои выходки, даже если они будут такими, как я планирую. Уйдет куда-нибудь, если станет противно. В общем, в случае чего, он не пропадет, а я хочу либо снести всю свою жизнь до фундамента, либо получить хоть что-нибудь хорошее за последние сутки, зависит от его ответа. А пока я подожду, пусть походит передо мной такой спокойный еще немного. Кидает на меня взгляд такой же будничный, как всегда. Странно, что не заставляет меня выключить музыку. Лень что ли на новый уровень вышла? Провожаю взглядом тело, которое уходит в комнату, на ходу стягивая с себя футболку. Всегда спрашиваю себя, специально ли он делает это так сексуально или просто из мамки выродился таким? Да, я люблю самоподъебы. Ставлю стакан на стол, втупляю теперь уже в остатки чая, слушаю как шуршит одежда. На минуту воцаряется тишина. - Залип? Не выдерживаю, чтобы не ускорить ход сюжета. Опять я словно фильм смотрю: поскорее хочу закончить рекламую паузу. Босиком шлепает в кухню, ерошит черные волосы, видимо, устал. В упор не замечает ничего странного, даже на штаны, которые ему видны, не обращает внимания. Почему-то у меня по рукам пробегает легкая дрожь. Кажется, что-то не так. Пристально рассматриваю его тело, вижу, как он ставит на паузу мою музыку, как уходит за рюкзаком в коридор. Пялюсь в широкую спину, будто прожечь могу. А может это не с ним, а со мной что-то не так? Я не присматривался к нему весь год, вернее старался этого не делать. Каждый день маленькими порциями смотрел, но как-то не хотел заходить за черту. Я знал, что он в моем вкусе больше, чем это возможно. И чем дольше я смотрю сейчас, тем ярче понимаю это. Сукин сын. Хорош, как никто. Вытаскивает бутылку темного пива и тащится обратно ко мне, присаживается на разделочный стол ровно напротив окна, которое как раз за моей спиной. Открывает бутылку о край стола, заливает в себя добрый глоток и откидывает крышку в раковину. Скрещивает руки на груди, и, наконец, осознанно его глаза оценивают окружающее пространство. Надо полагать, моя голая ляха, которую ему, судя по всему, было видно, навела его на догадку. Во взгляде читаю напряжение, он ползет дальше и натыкается на мои штаны на полу. Давай. Я жду твою шутейку про нудизм. Это в твоем духе. Я уже порастаю дежурной ухмылкой, как мхом, но вместо ожидаемого получаю лишь пронзительные черные-пречерные глаза, видящие меня будто насквозь через призму моих зеленых. Резко сбегаю от контакта. Кто бы знал почему! Сам ведь игрался этим: люблю пялиться в его глаза. Вливаю в себя еще немного чая. От него несет этой смесью адских запахов: гель для душа, машинное масло, бензин. Что-то не так не только со мной, сердце начинает биться громче, мне почти закладывает уши. Я не люблю, когда неожиданные вещи выкидывают мне, а не я их источник. Слышу, как он сглатывает очередную партию. - Смотри на меня еще дольше, нудист, - голос отдает насыщенной насмешкой. Нет, это не то, что я хотел слышать. Он почти издевается. Ловлю себя на позыве глубоко вдохнуть, торможусь и тут же выдыхаю. Хорошо, я посмотрю. Поднимаю глаза на внезапно жутко наглую морду, он прикладывает к губам горлышко, оценивая мое лицо. Я преисполнен желания вмазать ему с ноги, но еще больше у меня начинает зудеть в паху. Черт. Встаю со стула нехотя, отпускаю стакан и выхожу из-за стола, а ступни будто осколками режет. Внутри что-то клокочет и закипает. Знал бы кто, что за бурная хрень творится во мне. Я бы сказал, там сейчас целый жизненный цикл пролетел. Поворачиваюсь к нему лицом достаточно медленно, до последнего не хочу видеть его. Однако любопытство пересиливает, я наигранно заносчиво, задрав голову, с прищуром наблюдаю, а кожей словно чувствую тяжесть его взгляда. Будто на конкурс красоты выставился блять. Всегда думал, что я самовлюбленный придурок, но сейчас со скоростью света вспоминаю все свои мелкие недостатки, и они кажутся мне реальной проблемой. Отрезвляю себя, когда снова начинается этот диалог взглядов. - По-твоему, я против? - опять щедро смазывает фразу насмешливым тоном, от которого я почти что хочу блевануть. Готов поклясться, у меня аж желваки проступают, как я сжал зубы. Четкими шагами, будто вбиваю пятками гвозди в пол, рву между нам расстояние и хватаю его за волосы, сильно сжимаю в кулаке, чтобы ему было больно. Конечно, он вообще не ведется, словно всегда драл себе волосы с головы. Меня это накаляет. Бесит адски. Горит уже. Такой весь ахуенный, что я готов встать на колени тут же. Трясет. Слишком много эмоций в этих 24 часах. Как дикий кот, он незаметно освобождает руки от скреста и свободную кладет мне на бок. Крупная теплая шершавая ладонь совсем незначительно сжимает небольшой участок тела, а кажется будто все мои нервные окончания решили сбежаться именно туда. Медленно, словно против своей воли, разжимаю пальцы и просто ныряю ими в его волосы на затылке, встречаюсь с его губами, обхватываю нижнюю и, насколько это возможно, долго посасываю ее, пока он не отвечает мне и не хватает мою верхнюю. Делаю еще полшага ему навстречу и упираюсь пахом в пах, чувствую тонкую мягкую ткань его штанов. Судя по форме, под ними есть трусы. Значит вся эта хрень не запланированная? Иначе зачем бы натягивать на себя ненужную вещь... О боже, да насрать. Вторую ладонь кладу ему на плечо, кожа горячая в отличие от моих ледяных пальцев. Мозг уплывает, а я даже не пытаюсь его ловить. Облизываю его губы и закусываю нижнюю, спускаю ее с резцов и смещаюсь к уголку рта, целую туда, чувствую как он улыбается своей фирменной ухмылочкой. Не хочу видеть этого, поэтому сильнее закрываю глаза. Каждая клетка дышит его запахом. Легко целую в щеку, черчу линию легким касанием губ к уху, примыкаю к нежной коже под ухом. Как заведенный, глажу его волосы, касаюсь кожи языком, рисую полосу и целую снова. Он наконец отклоняет голову вправо, будто с барского плеча отсыпает мне разрешение. Кусаю вовсе не бережно, на что слышу шипение, он сжимает мне бок и отставляет бутылку. Стекло с характерным звуком встречается со столешницей, я выпускаю кожу с зубов. Ничего не жду, для меня это уже не игра, я не собираюсь читать его действия и предугадывать, поэтому сразу же отзываюсь сдавленным мычанием на натянутые волосы. Меня буквально отрывают от шеи. Резко открываю глаза, фокус лагает на мгновение от боли в затылке и терпкого запаха в носу, крыша начинает ехать, чувствую себя пьянеющим. Хочу окунуться в этот алкоголь с головой. Облизываю губы, во рту еще остался привкус пива, который я смакую с полуулыбкой на лице. Встречаю его жуткий взгляд, возможно, дерзко, не контролирую эмоции, которые рисуются на моем ебле. Вторая его ладонь поглаживающим движением скользит вниз по пояснице, то же самое делает другая, растопыренные пальцы проходятся по коже и сжимают мне ягодицы с такой силой, что завтра там могут быть и синяки. Я, может быть, и не дрищ, но толстокожим никогда не был. У меня тело будто после сушки. Напрягаюсь, рукой провожу по его шее и ставлю в упор к его плечу, вторую опускаю на предплечье, по которому расползается тату. Сжимаю твердое тело и сжираю глазами его лицо. Накатывает осознание того, что я давно этого хотел. Давно смотрю на эту тушу. Татутировочка во всю руку, рельеф, пафос в жилах и самоуверенность через край. Мой вкус всегда был катастрофичен, но я никогда не мог ничего с этим сделать. Я люблю таких ублюдков. На руке лопаются затянувшиеся немного костяшки, но боль уже заглушена адреналином, чувствую ее лишь издалека. Опускаю глаза на его грудину, вижу два жетона. Он служил, но это не армейские жетоны, а так, декоративные побрякушки. Ему идет. Он медленно продавливает мои руки корпусом и, едва касаясь моих плеча и шеи, приближается к уху. Играючи выдыхает слова, точно попадает в мои струны, сука, неужели со мной все так ясно и просто? - Где хочешь, нудист? - и я бы ответил, но могу лишь как рыба хватать ртом губительный воздух, когда он присасывается к моей шее. Метка смачная, что аж больно, но это как раз то, что я так люблю. Никогда не признаюсь. Он гладко выбрит, жутко горячие губы продолжают шутить со мной, целуя около уха. Кажется, по загривку пробегают мурашки, я уже не упираюсь ему в плечо рукой. Совру, если скажу, что хотел бы сопротивляться. Шумно выдыхаю. Кусает мочку и опять выбивает мне мысли, я машинально облизываю губы и закусываю шарик пирсинга, пока он облизывает 3 разных серьги. Смотрю в сторону комнаты через его плечо, пока он тискает меня за зад. Хоть бы он не залез мне в голову, я расфокусированным взглядом вижу себя на его постели, как я иногда позволял себе вздрочнуть, в фантазиях дорисовывая то ли его пристальный взгляд, то ли его руки на себе. К паху приливает тепло, закрываю глаза плотно и прижимаюсь губами к его голове, обнимаю за плечи. Да, я хочу ему дать именно в его постели. Черт. - Ну? - шепот доводит меня до белого каления. - Кровать, - как в дешевой порнухе голос дрожит, будто какая-то зареванная сука брюзжит, когда ее нагибают. - Чья? - провоцирует на уточнение, логично, мы же спим в разных углах... Затягиваю с ответом, и он, будто невзначай, нежно проходит подушечками пальцев по моему позвоночнику в поясничной ямке. - Твоя блять, - выдавливаю почти скуля, молю всех богов, чтобы ничего не подумал, надеюсь, что его мозг плывет в той же степени, что и мой. Из-под ног уходит пол, и я теряюсь, резко хватаю его за плечи, фокусируюсь на меняющейся картинке. Посадил меня на торс. Обнимаю его бедра ногами, мой член упирается в низ его живота. Ловлю его лицо в руках и целую, у него нет выбора, руки заняты моим задом, а он да, неплох. Влажу в его рот языком, сплетаю его и свой, смыкаю губы между собой без единого просвета, упираюсь кончиком носа в его кожу, жадно втягиваю запах, от которого еще сильнее теряюсь в пространстве. Отвечает мне, обводит серебряный шарик в моем языке. Углубляю, залажу языком глубже, жадничаю, пока он несет меня к своей постели. Там этим гелем для душа воняет так, что я с ума сойду, но я так привык к нему, что это теперь мой катализатор. Падаю спиной на кровать, теряю его губы и тело на секунду, но он не оставляет меня надолго. Слышу его смешок эхом, пока вдыхаю запах пододеяльника, который складками оказывается рядом с моим лицом. Снова обнимаю его плечи и черчу полосы ему на лопатках тупыми ногтями. В мозгах заело пластинку на его имени, повторяю и закатываю глаза от кайфа, когда он кусает кожу на ключицах. Мое слабое местечко, я начинаю дышать сбивчиво, а он ставит еще одну метку. Говорят, латентные гомосеки с катушек слетают, когда им засосы ставят, ну так вот, я из них. Закрываю глаза и задыхаюсь от запаха, пальцы дрожат, забираюсь ими в его волосы, они жесткие, но нравятся мне и такими. Подтягиваю одну ногу и ставлю ее, согнутую в колене, прижимаю к его боку, он одной рукой гладит мне бедро. Я уже на подъеме, член твердеет от трения с его штанами и животом. Мысли поражает другой вирус, теперь меня циклит на просьбе подрочить мне, но я не могу позволить себе ее озвучить. Кусаю губы, перебираю его волосы, когда он добирается до затвердевших сосков. До этого момента я не замечал за ними особой чувствительности, но сейчас даже задавил удовлетворенный выдох в груди. Не перестаю повторять свою просьбу в мыслях. - Дрочил в моей постели? - прижимается губами к моему прессу около пупка и расплывается в ухмылке. Да, мать твою, ты так ахуенен, что я даже дрочил у тебя на постели, более того, я себе в задницу пальцы толкал, разве что кончал в презики, чтобы не запачкать и не спалиться. Стискиваю зубы запрокидываю голову, она свисает немного вниз с края кровати. Его язык по кругу обводит мой пупок, и он поднимается на локоть, вторую руку с бедра ведет к моему паху, я замираю в ожидании, полностью открытый перед ним: одна нога согнута, вторая свисает вниз. Рефлекторно подаюсь бедрами вперед, когда он накрывает ладонью мой член. Затягиваюсь воздухом и кусаю губу до крови случайно. Гладит медленно, будто хочет прощупать каждую взбухшую венку на стволе. У меня сокращается пресс, резко рвано выдыхаю, когда пальцами гладит головку, я слишком хорошо ощущаю это место. Конечно, он отмечает мою реакцию и продолжает водить подушечками пальцев по ней, а мне остается только тихо скулить. На задворках сознания прошу мне нормально подрочить, хотя бы недолго, чтобы я почувствовал, но мои мольбы не услышат даже если я буду просить вслух. Накаляет меня специально, целует во внутреннюю сторону бедра, мнет яйца, обхватывает в кулаке ствол, но сжимает так слабо, что я почти не ощущаю давление, однако, головку умело чуть сильнее стискивает, и я уже не удерживаю стон после седьмого раза. Считаю, потому что иначе невозможно терпеть его промедления. То выгибаюсь, то обратно вжимаюсь в матрац. Убирает руку, я наивно расслабляюсь, спокойной вдыхаю, но тут же ударяюсь в рваный выдох: берет в рот, только головку, ни больше ни меньше, но мне дальше и не надо, чтобы застонать. Языком ласкает шапочку, и я выкладываюсь в вымученный стон довольно скоро. - Шшшш, тише, - почти нежно говорит, когда выпускает меня изо рта, но это еще не всё, я знаю. Хватает головку снова, но теперь вбирает до половины. Как не раздвинуть ноги, когда он выдавливает из меня такие соки? Выпускает медленно и гладит пальцем колечко мышц. Черт, я ведь теоретически приму его и без подготовки? Последний раз я не так давно... Не могу отказаться от этих сладких издевок, раскидываю ноги шире, по члену стекает вязкая хрень, я уже готов идти к грани, но он больше не играет с членом. Размазывает жидкость по аналу и вводит палец, мне трудно восстанавливать нормальное дыхание, я поворачиваю голову в сторону, утыкаюсь в простынь и кусаю ее, пока он не находит нужную точку. Жмурюсь и сдавленно мычу, сжимаю пододеяльник в руках, он тут же свободной рукой выдирает у меня все, что аж пальцы рук больно. Вводит второй палец и продолжает массировать простату, пока у меня не дергается член, отчего я тоже дергаюсь и выстанываю хрипло: - Доминик, мать твою.. - схожу на "нет", когда добираюсь до мата, голос сел. Осторожно вытаскивает пальцы и переворачивает меня на живот, упираюсь коленями так, чтобы не касаться членом ничего. Чувствую как наваливается на мою спину, но едва ли могу адекватно придавать этому значение. Кусаю кулак так, чтобы не видел, не дай бог еще и руки скрутит. Пытаюсь вернуться, чуть расслабиться, он переборщил с прелюдией. Как долго он продолжал эту игру? Когда мы начали? Впрочем, из мягких вечерних закатных сумерек мы оказались в предночных потемках. Целует меня в загривок - я ною. Он там во все мои точки попал сегодня или как? Слышу довольный выдох в мою шею. - Твоя очередь, мелкий, - тихо проговаривает и трется пахом об мою задницу. Оцениваю его стояк. Тяжело открываю глаза, смотрю в темноту, но все-таки ухмыляюсь и сипло выдаю ему ответку. - Если буду стонать на работе, у тебя встанет? - падает на кровать рядом со мной, я медленно сажусь и кочую лицом к его гениталиям. Стягиваю штаны до середины бедра, рассматриваю бугор, обтянутый трусами, и жутко медленно, мелкими легкими поцелуями подбираюсь к члену. Через ткань, едва касаясь губами твердеющего ствола, провожу по всей длине линию. Мелкий, значит? Отлично. Поговорим об этом утром еще раз. Не сглатываю слюну, начинаю оттягивать ткань трусов и вбирать ее в рот, смачивая. Когда отпускаю, влажные участки плотно облегают его член, слушаю его ровное, но глубокое дыхание. Не тороплюсь: ради мести за свои пытки я готов ждать. Переваливаюсь на бок сильнее, кладу свободную руку поперек его живота и глажу кожу на тазовых костях подушечками пальцев, там она довольно тонкая. Возможно, чувствительная, как у меня, например. Люблю, когда мне отсасывают и гладят в этом месте. Расправляюсь с тканью, которая облепила член и теперь уже примыкаю губами к стволу у самого основания. Вылизываю и посасываю через ткань, медленно поднимаюсь вверх к головке, он всё растет под моими губами. Вернувшись также обратно к основанию, подцепляю пальцами резинку боксеров и ненавязчиво тяну. Сразу помогает мне. - Так хочешь опробовать мой рот? - шепотом выдаю и улыбаюсь, глядя на показавшуюся головку. Меня мало что смущает в этой жизни. Целую в шапочку и пересаживаюсь так, чтобы ему было видно мое лицо и плечи в большей степени. Поднялся на локтях, наверняка смотрит. Да, давай, смотри. Ставлю руки на локти по обе стороны его таза, обнимаю ладонями его бока, глажу большими пальцами и медленно наклоняюсь к члену. Я не я, если это не предел его твердости и размера. Поднимаю глаза на него и высовываю язык. Демонстрирую пирсинг. Смотрит на меня с неподдельным интересом, кажется, у него большие ожидания к моим способностям в минете. Улыбается. Тварь. Как же он меня бесит. Закрываю глаза и прикладываюсь языком к стволу: пробую на вкус свое сегодняшнее мороженое, - облизываюсь, не далеко отстраняясь. Дыхание задержал. Буду отмечать каждую гребаную мышцу, которая у него дрогнет. Целую так блять нежно, как его в губы не целовал. Облизываю каждый миллиметр в прямом смысле, не забываю прикладывать язык полностью, чтобы чувствовал пирсинг. Мне бы кто-нибудь с пирсингом пососал... Опускаюсь к мошонке и посасываю каждое из яиц по очереди, слышу более частые вдохи. Облизываю между и поднимаюсь по стволу, упираюсь носом в нижние кубики пресса, когда добираюсь до головки. Дразню его языком, кончиком играю с уретрой и аккуратно помещаю в нее шарик штанги, чуть шевелю им, елозя языком вокруг. Пресс сокращается явно невольно, выдох вырывается резче. Хорошо. Уголки моих губ ненадолго растягиваются. По спирали от уретры веду кончиком языка к границам шапочки, обвожу вокруг и дожидаюсь откровенного признания: двигает бедрами мне навстречу. Жадно беру в рот сразу наполовину и поднимаю на него взгляд как раз вовремя: запрокидывает голову назад и прямо-таки блаженно выдыхает. Пальцы аж дрогнули и сжали его бока сильнее от вида его кадыка. Закрываю глаза и медленно двигаюсь вверх и вниз, постепенно вбираю больше и больше, пока он не толкается мне навстречу, и я не упираюсь лицом в его живот. В самую глотку бьет. Фиксируюсь на мгновение так, незначительно развлекаю его языком и сглатываю медленно два раза подряд, сжимая его член между языком и небом, создавая вакуум в горле. Фокусирую на нем взгляд, слышу сдавленное рычание, он поднимает голову и дико пошло смотрит на мое лицо, падает на спину и кладет одну руку мне на затылок. Я раскрываю рот и снимаюсь, но меня тут же вдавливают обратно. Упираюсь и беру в рот медленно, но он тут же проталкивает дальше. Понравилось? Торжествующе даю ему то, что он хочет - сглатываю еще два раза, слышу удовлетворенное мычание. Он сжимает мои волосы до боли. Выпускаю член изо рта, хочу облизнуть головку в завершение, как он срывается, и мне приходится отклониться. Поднимаю голову, а меня уже хватают за плечи и переворачивают на спину. Вдавливает меня руками в матрац всем весом, смотрит в мое лицо так.. как? Я бы ему продался за такой взгляд. Внезапно внутри опять все кипит. Легкие манипуляции с моим членом - и мне опять до истомы невтерпеж. Сбиваю его руки на матрац со своих плеч и обнимаю его, снова убивая в себе рассудок и отдавая вожжи инстинкту. Но меня просто отталкивают обратно на постель. Садится на коленях и тащит меня за бедра на себя. Одной рукой скользит по прессу, проводит пальцами по соску, другой гладит внутреннюю сторону бедра, периодически быстро мимолетно дрочит мне, снова гладит. - Расслабься, - слушаю его загрубевший прокуренный голос, любимый тембр. Растекаюсь на постели и стараюсь дышать ровно, но, когда он вставляет, выгибаюсь. В голове читаю, как мантру: дыши. Руки мелко подрагивают. Он перехватывает мое плечо, второй рукой продолжает играться с мои членом и меня рвет на части от боли и удовольствия в сравнительно близких местах тела. Будто готов кончить. Цепляюсь за его предплечье, он делает рывок и входит до конца с половины. Замираю и зависаю в прогибе, надолго задерживая воздух в легких, жду пока задница привыкнет. Боюсь двигаться, выдыхаю так тяжело, как никогда. Рассудок немного светлеет от трезвящей боли: как только он вместился? Медленно опускаюсь спиной на кровать, закрываю глаза. Он нависает сверху, его дыхание приближается к моей шее. Теперь на щеке и в итоге на губах, поворачиваю к нему голову удобнее и целую жадно, как впервые. Кладу ладонь на его щеку, пальцами другой забираюсь в его волосы и чувствую, как он начинает двигаться. Вдавливает простату собой. Наши глубокие вдохи и выдохи в промежутках между рваными поверхностными поцелуями окунают в транс. Он начинает с медленного темпа, разрабатывает меня. Теку как сучка, прям чувствую, как член сочится. Двигаюсь ему навстречу незначительно, не потому что так надо, а потому что уже хочу забирать его сильнее себе. На какой-то небольшой промежуток времени я относительно способен думать. Ловлю его губы мельком, холодные жетоны с его шеи скользят по моей грудине туда-сюда. Сильно сжимаю волосы, давлю ему на затылок, наклоняю к себе еще ниже, лижусь с ним, как одержимый, получаю такие же ответы. Лбом ко лбу. Дышу его выдохами. В голову резко врываются всякие отрывки вчерашнего и вообще всей недели, и меня прошивает такая адская боль, будто раскаленный железный кол проткнул солнечное сплетение. Взвываю больше от этого, чем от нарастающего темпа, с которым он входит в меня. Чувствую, как в горле встает ком, нос щекочет, колит глаза. Теряю всю злость, в порыве которой уебал подряд 3 рожи прошлой ночью. Из меня будто выходит всё, что было. Пустота с утра была туманной пеленой, которая покрывала всё это дерьмо. И теперь оно внутри норовит раздвинуть мне ребра. Я внезапно на грани. Меня доводит даже то, что именно в это время я получаю Дона. Это будто утешительный приз и от него хочется удариться в истерику еще сильнее. Хочется орать в голос маты, но я могу лишь сипеть через выдохи, когда его член входит по самые яйца. Жар выходит порциями, толчками, как сперма, когда кончаешь. Моя кожа явно хочет дышать, но больше всего дышать хочу я. Не замечаю, что глотаю воздух уже с той же жаждой, что его губы. Цепляюсь за его тело руками, будто меня это спасет от падения в пропасть. Раньше от всего этого я лез бы на стену, теперь - лезу на него. Резко теряю его, и сердце падает в пятки, как если бы промахнулся на одну ступень. Ухает вниз, и по телу будто бы холодный пот. В венах подскакивает адреналин. Я мельком вижу свои руки: на них адские сплетения вздулись так, словно вот-вот лопнут. Быстро бегу глазами к его лицу, а тело получает минутку, чтобы расслабиться. Вмиг ощущаю всю тяжесть самого себя. Так зачем он исчез из моих рук? Искренне не понимаю, как наивный школьник лежу раскрытый перед ним, но зато я наконец-то слышу его рычащее, будто бы негодующее дыхание. Так дышит бык, когда ему не дается забодать ненавистное красное полотнище. Он подхватывает одну мою ногу под колено и забрасывает себе на плечо, поднимает глаза на меня. Секундная встреча взглядами, я облизываю покусанные влажные горячие губы, и он словно передумал. Скидывает мою ногу и переворачивает на бок. Сильно, бесцеремонно, грубо, как вещь. У меня сжимается грудная клетка и задница, когда его член выходит немного. Опускаю руки к своему паху, как шлюха тянется к своей растраханной щели, так я хочу себе вздрочнуть, чтобы кончить уже и не дрожать от томительного ожидания, но он не дает. Широкая ладонь до синяков сжимает мои запястья и вздергивает их вверх над моей головой, словно подвешивает меня в кандалах. Плотно сжимаю веки, что аж разноцветные круги растут и исчезают перед глазами. Думаю, что сейчас он продолжит, но тут же давлюсь воздухом и вытягиваю пальцы ног, когда он нежно целует мои ребра и добирается до соска. Да, самое время издеваться надо мной. Облизывает покрытую испариной кожу, прикусывает сосок. Я уже не могу, член пульсирует. Скручиваюсь в теле, переворачиваю бедра и чувствую, как напряженный орган касается складок простыни, жмусь к ним рефлекторно, продавливаю мягки матрац. - Сучечка, - слышу тихий надменный рычащий насмешливый голос прямо у своего лица. Он ослабляет мои "наручники", дает мне возможность полностью перевернуться и зарыться лицом в постель. Я уже задыхаюсь его запахом, продолжаю тереться членом о простынь, машинально от напряжения сгибаю и разгибаю пальцы рук, которые едва ли чувствую толком. Все нервы словно сбежались к бедрам, а остальное тело чувствуется лишь какими-то урывками. Вдруг мое самоудовлетворение прерывают. Его руки резко отпустили мои, он поднял мой таз одной рукой, а второй уперся в мою поясницу, заставляя прогнуться. Головка едва-едва касается постели - я заныл. Заныл, сжимая в кулаках злополучную простынь до беления костяшек. И сразу вскинулся на локти, выдавая самый громки стон, когда он отрывисто единожды вдолбился в меня и вышел наполовину снова. С неебически длинными паузами он вставлял мне жестко, словно с каждым таким толчком, из меня вместе со стонами вылетало все, чего я натерпелся. Горло пересыхало, я уже начинал терять голос, но продолжал выстанывать. Каждый толчок - волна, которая подбиралась ко мне, но не обрушивалась. Я опять упал грудиной на постель и предпринял еще одну попытку подрочить себе, но снова провалился. Он остановился и вытянул мне руки вверх, таким образом вынужденный растянуться по мне. Горячее, покрытое испариной тело прижалось к моей спине, его член медленно вошел внутрь до конца. Меня до отказа заполняют эмоции и он, глаза жжет и из уголков выбираются слезы, я не поднимаю и не поворачиваю головы. Двигаю бедрами, пытаясь сам сесть на него, но мне просто некуда двигаться. Он накрывает мои ладони своими, его руки ложатся поверх моих. Всего меня будто укрывает живое одеяло и тут же впивается мне в загривок зубами. Я начинаю реветь еще и от боли. Член дергается. Хочу кончить. Мозг заполняется одним лишь этим желанием, я теряю всё остальное. И, наконец, одна его рука перебирается по моему боку к бедру, после чего ныряет к мошонке. Сжимает мне яйца, и я вскрикиваю, к счастью, лишь в матрац. Он тут же начинает вгонять мне с адского размаха, вгонять по самое "не хочу", до боли. Быстро, быстро, быстро. Я не успеваю считать и задыхаюсь, вынужденно поворачиваю голову и хватаю воздух ртом сквозь стоны. Дон попеременно целует, облизывает и кусает мой загривок, отрывисто дышит в мои подбритые волосы на затылке, я покрываюсь мурашками и мелко дрожу, мышцы сводит от напряжения. Своей ладонью наконец сжимает мою головку, внутри все словно замирает, но он продолжает долбить меня без остановки. Уже не слышу себя. Мразь. Делает из меня шмару первого разряда. Выговариваю его имя шепотом между вздохами, и он надрачивает мне. Наконец-то. Меня тут же бьет крупной дрожью и судорогой, жар снова толчком выбирается из тела, волна вымученного наслаждения пронзает каждую клетку. Член дергается в его руке, яйца поджимаются, и я кончаю, захлебываясь вздохами. Мышцы сокращаются и расслабляются несколько раз, пока он выдрачивает из меня все до последней капли и резко выходит. Выходит и выливается мне на спину. Кожу обжигает вязкая жидкость, но я ее не чувствую. Меня все еще прошивает наслаждение. Упиваюсь им. Член горит не меньше задницы. Голову озаряет новый порыв. На остатках энергии резко переворачиваюсь на спину и поднимаю корпус. Хватаю его плечи и опрокидываю тушу на кровать. Он падает на спину, я не даю ему роскоши отдышаться и кусаю ему губы. Кусаю и мелко целую, целую и кусаю, пока в теле окончательно не оседает тяжесть. Насыщаюсь всем, чего хотел: его твердым мощным телом, на котором лежу, его губами, которые распробовал аж до крови, его запахом, которым дышу теперь, устало опустив голову на его плечо. Я словно возвращаюсь в себя: загривок начинает саднить, как и губы, и шею в целом, и задницу. Легкие просят дозу никотина, хотя еще не отдышались от нагрузки. Сердце до сих пор бьется в висках. Голова кружится. Глаза болят от того, как сильно их закрывал. Я бесцельно смотрю на мою разбитую руку, лежащую на его животе, наблюдаю, как уже ровно вздымается его грудь, слушаю, как сердцебиение приходит в норму. И совершенно не думаю, почти проваливаюсь в сон вновь. Напоследок смотрю, как моя нога обнимает его бедро и закрываю глаза, но не надолго. - Это не значит, что я дам тебе издеваться над моей машиной, - опять слушаю шутливую интонацию, наверное, он улыбается. - Думаешь, я рисую хуже, чем делаю минет? - кидаю ему в ответку, но слишком устал, чтобы это звучало хоть с какой-то эмоцией. - Знаешь, даже моя баба не притронется к моей машине. Даже мыть ее не разрешу, - его ровный голос проходится кувалдой по моему мозгу. Да. А чего я ждал? Я вообще чего-нибудь ждал? Я не знаю. Но почему-то внезапно стало снова горько. Я сглотнул ком, возможно, он слышал, поэтому стал гладить меня по спине своими шершавыми загрубевшими подушечками пальцев. И мне это не противно, хотя я только что просто дал ему, просто так, потому что нам обоим захотелось друг друга. Ничего большего. По-дружески утешили друг друга. Мы просто захотели тела, да? Опять давлюсь комом. А что я люблю в нем? Люблю ли я что-то еще, кроме его тела? Да. Его запах, привычки, хобби... А человека в нем я люблю? А знаю ли я человека в нем, как насчет этого? Я не знал как ответить и на долю тех вопросов, какие пришли в мою голову, но мне определенно стало жутко хуево. Ему точно срать, кто во мне живет, какой человек. Он хотел меня - он получил. Я хотел его - я тоже получил, но только ли тела я хотел? Стискиваю зубы и опять не могу избавиться от роя в голове. Твою мать. Да, тебя просто сняли, да, ты ему нужен не больше, чем тело симпатичной девочки. Да. Вот и задохнись в этом так же, как задыхался в его кровати минуту назад. Удавись окончательно. Сам себя добиваю, но вместо кома и слез ухмыляюсь. Медленно поднимаюсь с кровати, вытираю спину сбитым на пол пододеяльником и плетусь в кухню прям так. Ничего не говорю ему, а он мне. И никто из нас не испытывает напряжения или неловкости. Всё ведь просто: по-дружески потрахались. Внутри меня что-то заливается хохотом. И захлебывается кровью. Видимо, опять сердце. Беру недопитую его бутылку пива со стола, которую мы оставили, сразу заливаю в себя, что из уголков рта аж текут капли. Глотаю. Иду к открытому окну, растягиваюсь на подоконнике телом, лениво вытаскиваю из пачки сигарету, вставляю в зубы фильтр, прикуриваю дешевой зажигалкой. Затягиваюсь - жжет легкие, выпускаю дым - улыбка сползает с лица. Убираю сигарету от губ, подношу горлышко и глотаю еще пива. Снова к сигарете, потом опять к пиву и так, пока не кончится пиво. Даже берусь за вторую сигарету ради этого. На улице уже темно. Августовский холодный ветер обдает лицо. Я сегодня не усну. Вспоминаю, что за шкафом стоит незаконченная бутылка вискаря. Теперь точно не усну.Часть 1
7 марта 2017 г. в 18:21
Ахерительное утро. Нет, серьезно, возможно, это самое лучшее утро, которое было в моей жизни. В голове так пусто и легко, что, кажется, я мозг где-то проебал. Увы, это не так. Залипаю на носы своих кроссовок. Когда-то были дорогими, я слил на них половину своей первой зарплаты. Шагаю по раздолбанному, примерно в той же степени, насколько я сам, асфальту. Так выглядят какие-то остатки от тротуара на аппендиксе моего города. Вокруг ничерта нет, правда, нет ни единой живой души. Ну еще бы блять? 4 утра или сколько там было, когда я вышел из не своего дома? Как живых нет, так и зданий или их подобия. Пустырь порос какой-то уже засыхающей высокой травой. Я бы сказал, что это, хм, полынь? Всё это так не важно, на самом-то деле. Чувствую себя, как обкуренный, хотя почему "как"? Я дымлю. Вообще-то бросил пару лет назад, но этим летом особенно тяжело было не вспомнить любимую привычку.
Почему я мудохаю в ебаные 4 или 5 утра по пустырю в богом забытом райончике? Иду с вакханалии, которая поставила все точки над "i". Пожалуй, у меня даже есть кое-какие доказательства. Ну, например, снесенные до кости казанки на правой руке. На левой перстень врезался в мясо безымянного. Сейчас там только кое-где на кольце кровь осталась, а на месте микротравмы просто следы от стесанной кожи.
Смотрю на перебинтованную правую руку. Кровь пропитала перевязку: видимо, долго не хотела останавливаться. Отвечаю, она прямиком с сердца накапала, оно-то у меня щедро обливалось ею накануне раздачи пиздюлей. Не ожидали, сукины дети, что от алкашки я только зверею быстрее и могу напихать в рожу больше, чем визуально способен. Кладу руку обратно в карман толстовки-кенгурухи, выцветшей зеленой. Хорошо, что она осталась на хате брата в свое время, а то сейчас бы задубел тут. Август августом, а утречко крайне свежее. Делаю последнюю затяжку, смакую и выпускаю дым медленно вверх, продолжаю шаркать ногами. Пусто не только в голове, но и в желудке. Или может это в душе пустота такая сосущая, когда выясняешь, что друзья тебя хорошо так юзнули, а потом кинули? Хм, да, пожалуй, это все же вовсе не желудок. Хорошо, что кулаки почесал. Давно пора завязывать с благотворительностью, так ведь и до гроба не долго.
Выкидываю бычок в перекошенную погнутую урну, которую, наверно, веками никто не чистил. Поворачиваюсь и продолжаю шагать спиной, все также медленно. Смотрю на покрытую туманом и полумраком высотку, в ней не горит свет ни в одном из окон. Все эти ублюдки, конечно, еще спят. А я так и не уснул, сколько бы не пытался. Находиться под одной крышей с этими выродками - непосильная для меня миссия. Причем их мы выпнули сразу, как узнали про подставу на работе. Мне же недавно пригрозили увольнением, з/п урезали, а все почему? Нет, не потому что на меня какой-то мой клиент заяву накатал. Это мои коллеги, ранее друзья, назвали мое имя своим клиентами, которые оказались результатом недовольны. Вот и пришло на мое имя жалоб сразу 3 штуки за неделю. Мило? О да, чертовски. Вот только живут они парой этажей ниже моего брата по иронии судьбы. Из квартиры выставили, а вот из дома - нет. Мне казалось, я слышу как эти твари дышат, даже хотел пойти добавить пиздюлей, мол, ребят, я недодал вам. Иду, перелопачиваю последние сутки (в которые должен был отсыхать от рабочей недели, а по итогу выяснял отношения), картинки проносятся как кадры из фильмов, словно все это было, но не со мной. Я будто вижу со стороны, будто не принимал участия. Все эмоции остались в чужой квартире. Разворачиваюсь лицом по ходу своего движения и почти упираюсь в автобусную остановку, на которой, естественно, тоже никого. Междугородний автобус тут проходит: надеюсь, что подхватят. Не все же люди твари? Или все? Впрочем, на данный момент мне хуже уже вряд ли может быть, так что пусть. Ну, не возьмут - примерзну к железной лавке. Приваливаюсь плечом к погнутому столбу, переключаю трек в плейлисте и сую вторую руку в единый карман, зажимаю в обоих ладонях телефон. Как немой, перебираю слова без звука: "I won’t keep watching you/Dance around in your smoke..."
Поднимаю опухшие, сто пудово красные как жопа сатаны, глаза на окружающую обстановку. Наконец, оставляю свою лопату, которой рыл свежие воспоминания. Такое подвешенное состояние, я прямо на грани, чтобы не взять и не рвануть нахрен из этого города на последнюю неделю августа. Не хочу, чтобы хоть что-нибудь напоминало о моей жизни. Такой уютный мягкий утренний полумрак вокруг, никаких машин, фонари уже вырубились, хотя когда я только вышел из подъезда они еще горели. Хочется залезть в одеяло. Я бы посидел на этой остановке, в этом полумраке и в пледе. Прекрасно чувствовать защищенность, отгораживаться от внешней среды. Сел в тепле на холоде и все тебе нипочем. Судя по всему, сяду в подобный колпак и в социуме. Устал я. Не первый раз ебусь в глаза, теряю, напрасно прощаю или напрасно отдаю себя. Опять хочется курнуть, да что ж такое, только что, буквально 2 минуты назад дымил. Надо повременить. Рюкзак приятно тянет плечо. Я как гребаный бомж, сейчас бы еще у костра в кустах посидеть. Вымученно улыбаюсь подъебам собственного мозга. Вдыхаю холодный сырой воздух ртом, добавляю громкости в наушники. Один забарахлил, пришлось убавить чуть-чуть. Жаль. Впрочем, стоит мертвая тишина, мне ничего не мешает, кроме внутренних монологов.
- You don’t have enough rain
To make up your storm?
Пропеваю шепотом, прямо-таки не выдерживаю. Да и какая разница? Кто услышит? А даже если и услышит - мне срать. Подкатывает всесильное чувство, будто я все смогу, сам решу все траблы, всем засуну в задницу их попытки меня слить. И на мир становится порядком поебать, ведь какая разница кто и что будет думать? Пока ты успешен - ты царь и бог. Мир забивает болт на людей, он не рассматривает частные случаи, так зачем нам, частным случаям, беспокоится о нем и о других? Им ведь тоже все равно, что с нами. Накидываю капюшон, моя густая пышная грива приятно прилегает к голове. Вижу краем глаза застиранные серые шнурки-затяжки. Зрение расфокусировалось и я не хочу собирать в кучу внимание. Приятные темные тона синего расплывчато рисуют мне дорогу, кусты на противоположной ее стороне, вдалеке светлые высотки, светлеющий горизонт, но все еще темное мрачное небо. Никогда бы не подумал, что мне может нравиться столь раннее утро. Я вообще ненавижу открывать глаза раньше полудня. Запоминаю эту палитру оттенков, возможно использую потом, когда буду "татуировать" очередную машину. Люблю выпендрежников с крутыми тачками: расписывать их игрушки - одно удовольствие. Однако все чаще и чаще заказывают какие-то штампы: черепа, орлы.. Хрень это всё.
Внезапно в размытую картинку врезается теплый желтый свет: автобус подъезжает. Сложновато фокусирую взгляд на тормозящем транспорте, отшатываюсь от столба. Мышцы маленько затекли. Шагать отвратительно тяжело. Подхожу к раскрывшейся двери, из нее вывалилась какая-то семья. Наступаю на первую ступень, смотрю на водителя, вытаскиваю одну руку, чтобы убрать наушник, но мне просто кивают. Что, я так херово выгляжу, что не взять меня грешно? Да какая разница. За мной оглушительно закрываются двери: после тишины это подобно раскатам грома. Песня сменяется другой, снова беззвучно перебираю слова: "You ask me, and I'll tell/Never walked such a desolate hell.." Да, мой английский завидно хорош. Хоть что-то в этой жизни я еще должен уметь? В машинах ведь я не особо шарю, могу оценить элементарщину, но больше занимаюсь внешним эффектом. В этом я мастер: полировка, покраска, чернение шин, наклейки, частично в подсветки могу. Художник из меня неплохой вроде бы. Автобус трогается, я быренько хватаюсь за сидение, наконец оцениваю состояние салона. Сажусь в конец на свободное сидение у запотевшего окна. Снимаю свой черный мешок из кожзама, уже кое-где облупившегося, но бережно поправленного наклейками. В салоне тепло, но все равно засовываю руку в карман, сплетаю пальцы. Внезапно мне ебашит в голову мысль, а почему бы уж совсем не выглядеть как бомжеватый пидр? Я ведь он и есть. Беспардонно задираю сначала одну ногу - делаю подворот, потом то же самое со второй. Вареные джинсы с низкой талией вполне моего вкуса вещица, я прямо чувствую, как мои трусы наполовину выглядывают из них. Женский вокал и мысль о сигаретах почему-то рождают в моем воображении Абсолема из "Алисы...". Развалившись на сидении, очень лениво вожу пальцем по стеклу: рисую гусиницу на грибе с дымком.
Как-то совсем незаметно пролетают 5 остановок, мне явно этого мало, я еще не хочу поднимать свою задницу, но скоро выходить. Нежно смотрю на контуры запотевшего опять Абсолема, край губ косит в сторону. Закусываю шарик пирсинга в языке, переключаю трек. Мне поют голоса примерно в такой же степени затраханные, как я. В унисон с моим настроением. Вот за что я люблю свой плейлист. "I get those goosebumps every time, yeah, you come around..." - бурчу под нос. Понимаю, что это про мурашки и, видимо, какую-то любовь. Ну и ладно, частично, это тоже в моей жизни наблюдается.
Покачиваюсь в автобусе от торможения, лениво встаю и выхожу. Слава богу сегодня суббота, большинство не работает и на остановке никого. Иду по безлюдной улице, редко проезжают машины, заглядываю за угол осторожно: не хочу увидеть там какого-нибудь человека. Не хочет моя душа сегодня видеть хоть что-то живое. К счастью, на финишной прямой тоже никого нет. Быстро преодолеваю расстояние до подъезда не особо новенького дома. Выйдя из теплого салона, холод утра чувствуется острее. Солнце поднимается, уже четверть наверное вышла из-за горизонта. Выводы чисто по времени. Несмотря на полюбившийся мне утренний мрак, оранжевый свет восхода не раздражает меня. Захожу в подъезд, нерасторопно шагаю по лестницам на свой 7 этаж. Лифт не работает уже неделю. Когда кто-нибудь уже этим займется?
Встаю напротив своей двери, пружиню едва заметно в коленях в такт музыке. Шарю в переднем маленьком кармане ключи, достаю связку и вставляю один в скважину. Раз, два.. Три? Не поворачивается. Значит, его нет. Вечно он забывает, что надо поворачивать 3 раза. Налегаю на дверь: периодически ее клинит. Вваливаюсь в теплую однокомнатную квартиру и мне в нос бьет запах мужского геля для душа. Ненавижу этот запах, он у всех гелей одинаковый, едкий и стойкий. Поэтому и моюсь я жидким мылом. Запахи бензина, машинного масла, краски воспринимаю нормально, но от мужского геля почти тошнит. Однако сейчас, спустя почти год, я привык. И к сожителю привык, и к его привычкам, и к гелю. Здесь стало даже как-то особенно живо, когда я стал здесь не один. Всегда что-то меняется: появляется какая-нибудь новая хрень, которую он приносит, периодически меняется его гардероб, он раскидывает вещи по ходу того, как идет в свой угол и не собирает их за собой часто. Его кроссовки на пару размеров больше моих. Он носит простые темные шмотки. Ладно, летом светло-серые или типа того. И вечно все его вещи меняют свое местоположение. То на кухонном столе ключи от авто, то на стиральной машине в ванне. Снимаю капюшон, волосы расправляются, будто из плена вырвались, челка прядями влазит в поле зрения, я привык. Кидаю рюкзак на пол рядом с обувной полкой, вытаскиваю наушники. Музыка вырывается из динамика, который нихера не тащит. Делаю тише, чтобы хоть как-то терпимо было. Снимаю черные высокие найки даже не расшнуровывая. Тут же стягиваю короткие белые носки, закидываю на пол в ванную по пути в кухню. Шлепаю босиком по ламинату к окну, раскрываю настежь, ставлю чайник, добираюсь до своего угла: накиданные 3 матраца, куча разных подушек, полки угловые на стене, какие-то старинные постеры групп, чтобы закрыть облупившуюся краску. Бытовая романтика. Теневая сторона еще сохраняет полумрак в квартире, я готов уснуть просто присев, но нет, сначала я схожу в душ. Надо отмыться от всего дерьма, которое я пережил. Раздеваюсь по пояс, закидываю одежду на плечо, на другое - полотенце, тащусь в ванную, попутно разматывая бинт на руке. Чем ближе к нижним слоям, тем ощутимее предвкушение боли. Освежу рану. Похер.
Избавляюсь от него осторожно, сгружаю одежду в стиралку, включаю воду. Музыка уже очень слабо слышима с обувной полки прихожей, но все же местами слышно, так что решаю не тащить и без того уставший телефон в сырую местность. Не хватало мне еще и его лишиться. В голове так пусто, что я просто по привычке все делаю: мыло, намылить голову, ебло, затем губка, намылить ее, тело. Почти вырубаюсь и на секунду выпадаю, ловлю себя рукой у стены душевой кабинки, обнаруживаю, что ее на закрыл и вода залила пол снаружи. В голове медленно проезжает бегущая строка: блять. Закрываю дверцу и заканчиваю. Соломенные волосы свисают патлами, с них стекают быстро остывающие капли. Этим меня не пронимает. Единственное, на что я способен после 3х суток бодрствования, - кинуть пару полотенец на тонкий слой воды. Впитается само, а с кафелем ничего не будет. На ходу вытираю голову, не смотрю куда иду, потому что ноги сами несут меня к моей импровизированной кровати. Натягиваю разношенные синие спортивки, не удосуживаюсь завязать шнурок, чтобы они с меня не съезжали, вешаю полотенце на спинку шатающегося офисного стула, спизженного со склада на прошлой работе. Всё, мой завод кончается. На ходу задвигаю одну штору, забываю про телефон, чайник, открытое окно на кухне и падаю на матрацы. Лицо утопает в подушках и я вырубаюсь сразу же.