Переплавленная мечта

Когда за школьными воротами ее встречает Исида Рюукен, Орихиме по меньшей мере кажется это странным. Завистливые шепотки недобро переговариваются у нее за спиной, и не остается сомнений, что завтра вся школа будет знать, что у нее роман с взрослым мужчиной, пусть это даже ложь. Да еще с каким мужчиной! С отцом ее друга! А Орихиме стоит выше того, чтобы обращать на все это внимание, но слишком ранима для того, чтобы они не задевали ее. Исида Рюукен галантно предлагает ей занять место спереди в своей серебристой машине, а Орихиме недоверчиво косится на протянутую руку, приоткрытую дверцу машины и холодное непроницательное лицо Исиды-старшего. – Мне нужно поговорить с Вами, – объясняет коротко Рюукен ей. – И заодно подвезу Вас до дома. Орихиме оглядывается, не знает, что ей делать, но никого из одноклассников – ее друзей – не замечает поблизости. – Это касается Урю, – поясняет Рюукен еще раз. – Это как-то связано с тем, что его сегодня не было в школе? – Орихиме в секунду превращается в встревоженную маленькую птичку с отчаянно бьющимся о ребра сердцем. Рюукен многозначительно молчит, чем сводит ее с ума. Но Орихиме не умеет отказывать, а бесконечные забота и доброта заставляют ее тревожится об однокласснике. Природный альтруизм, переросший в чуть ли не в прямое жертвование своими собственными интересами, становится ее характерной чертой, и девушка садится в автомобиль. Если с Урю что-то случилось, а она могла помочь и не сделала этого, она никогда себе не простит этого. Говорят, что для того, чтобы узнать, какой станет девушка в возрасте, достаточно взглянуть на ее мать. И Орихиме как можно незаметнее пытается рассмотреть острое лицо Исиды-старшего, чтобы понять, применимо ли это правило к мужчинам. Его сын скуп на эмоции, сдержан, рассудителен и хладнокровен, и девушка не сомневается, что эти черты Урю достаются от отца. Рюукен красивый мужчина – с этим Орихиме спорить не станет – и наверняка пользуется популярностью у женщин. Иноуе рассматривает красивые изящные руки – совсем как у Урю – хирурга на руле с длинными тонкими пальцами. Взгляд непроизвольно цепляется за обручальное кольцо – старое, давно утратившее смысл, потому что Канаэ Исида много лет мертва, – и Орихиме, склонная к романтике и нежности, с теплой грустью отмечает, что Исида-старший упрямый однолюб. Как романтично и как отчаянно глупо. – Куросаки Ичиго в этом деле мне не помощник, – заговаривает Рюукен неожиданно, и девушка отрывается от разглядывания его рук. – Из Сейрейтея он мало что может сделать. – Так Вы в курсе про… – Мы сейчас говорим не об Ичиго Куросаки, – перебивает ее мужчина. – Я пришел за помощью именно к Вам, потому что меня слушать Урю не станет, а авторитет друзей может на него как-то повлиять. Они останавливаются на светофоре, и Рюукен обращает на нее взгляд своих красивых, пронзительных глаз – глаз, которыми каждый день на нее смотрит Урю. Орихиме затаивает дыхание от неловкости и смущения, потому что мысль, что именно таким мужчиной может стать Урю, не может не взволновать. У этого мужчины тонкое заостренное лицо с красивыми чертами, словно выточенными искусным скульптором из камня, – никаких лишних эмоций, только холодная красота и изящность. Тонкая россыпь морщинок у уголков глаз на аристократически бледной коже добавляет Рюукену очарования и ничуть не старит. И если Урю в его годы будет хотя бы вполовину так прекрасен, то его будущей жене придется постараться, чтобы соответствовать такой аполлоновской красоте. – Я всегда настойчиво рекомендовал Урю поступать в медицинский, потому что он может это сделать. Он талантлив, имеет хорошие задатки и усерден в работе. Однако в силу наших разногласий он готов пойти на что угодно, чтобы это было наперекор мне. – Вы хотите, чтобы я заставила его делать что-то по Вашему желанию, – ужасается этой мысли девушка. – Он же Ваш сын! Распланированное будущее еще хуже неизвестного! Орихиме говорит все, что думает, но смотрит в невероятно проницательные глаза Рюукена и думает, что он читает ее мысли. Ей кажется, что нужно немедленно отвести взгляд, убрать его из своей головы, пока он не докопался в ней до самого сокровенного, но разорвать зрительный контакт первой становится выше ее сил. И спасает ее только светофор, загоревшийся зеленым и заставивший обратить внимание Исиды-старшего на дорогу. – Именно потому, что он мой сын я и хочу ему лучшего будущего, – отвечает все также холодно Рюукен. – Урю молод и импульсивен, склонен поддаваться эмоциям, делать что-либо под их воздействием и потому не может трезво оценивать ситуацию. – А я думаю, что Исида-кун… то есть… У-У-Урю-кун… способен сам принимать такие решения, – произносит Орихиме, до глубины души смущенная тем, что называет квинси по имени. Но как ей по-другому назвать его, если они оба Исиды? – Пусть так, но он губит талант, способности, – не унимается Рюукен. – Вы можете представить, сколько бы жизней он мог спасти, если бы стал хирургом? – Но есть множество профессий, которые спасают людей и не обязательно от смерти, – отвечает девушка и на пальцах перечисляет: – Архитекторы, учителя, полисмены, писатели… – Писатели? – усмехается Рюукен. – Чем же помогают писатели? – Спасают нас от тоски. – Вы странная девушка, Орихиме Иноуе, – роняет он совсем не зло, не обидно. И происходит немыслимое: губы ледяного Рюукена Исида трогает мягкая – почти теплая – улыбка, которая на секунду вводит девушку в ступор. Орихиме не проницательная, не догадливая. Просто иногда само собой получается читать чужие эмоции, когда они вызываются отголосками старых – но таких любимых и нежно хранимых – воспоминаний. Складывается даже чувство, будто Иноуе беспринципно и нагло влезает в чужую память, чувства. – Но кое-кого Вы мне все-таки напоминаете, – произносит Рюукен, останавливая машину, и Орихиме неожиданно для себя отмечает, что они уже около ее дома. – Спасибо, – не зная, что нужно говорить в таких ситуациях, отвечает девушка. – Пожалуйста, попробуйте поговорить с Урю, если Вам не все равно, что с ним станет в будущем. – Я не обещаю, – произносит Орихиме, осторожно и незаметно кладя руку на ручку дверцы. – Вы не можете за него решать. Но, скажите, где сегодня был… Урю-кун. – На курсах и подработке, – отвечает Рюукен и, склонившись к ней, помогает открыть дверцу. – Всего наилучшего, Орихиме Иноуе-сан. От сердца сразу же отлегает – значит, с Урю все в порядке и она зря волновалась, – но практически сразу оно начинает биться с удвоенной силой. Когда Рюукен наклоняется к дверце, Орихиме непроизвольно вдыхает аромат его одеколона – немного терпкого, горького – и сразу же смущается этого, потому что неожиданно для себя находит, что ей нравится этот запах. Глазами она еще раз незаметно прослеживает движение изящных пальцев мужчины, в который раз отмечает, что его руки удивительно красивы. – До свидания, Исида-сан, – тараторит девушка и выпархивает из машины, словно маленькая испуганная птичка. Рюукен не ждет, пока она зайдет в дом, медлит всего секунду, еще находясь в плену воспоминаний о девушке из его детства, и почти сразу же уезжает. У Орихиме, спешащей в дом, горят щеки от осознания того, что хочет, чтобы ее муж в будущем был хотя бы отдаленно похож на этого мужчину – изящного, серьезного, проницательного и по-своему заботливого. Мыслями – мечтами – Орихиме возвращается к Куросаки-куну и надеется, что он будет именно таким. Мыслями – воспоминаниями – Рюукен возвращается к Масаки и надеется, что его сын взял все-таки больше от матери, чем от него.

***

Она ждет выходных как чуда, потому что они идут выбирать подарки на день рождения Мичиру Огавы, и когда они наступают, не находит себе места от волнения и нетерпения. С самого утра девушка косится на часы, моля, чтобы стрелка двигалась быстрее и одиннадцать настало как можно скорее. Выбирать подарок – большая ответственность, но такая приятная, когда вручаешь его человеку и видишь, как он пытается сдержать улыбку, превкушая и гадая. Орихиме вылетает из дому, чуть не забыв запереть дверь. Вылетает, почти врезаясь в широкую грудь Садо, и почти сразу же подхватывается его сильными руками, избегая падения. Она смущенно улыбается, извиняется, чешет затылок и говорит глупости, потому что нервничает от нетерпения. Вместе они идут на Вишневую улицу – невероятнейшее место в начале весны, – чтобы встретиться там с Исидой и Татсуки, а затем зайти за Коном-Куросаки, которого ни в кое случаем им нельзя было бросать одного, чтобы избежать лишних слухов о том, что их компания разваливается. Взглянуть на Урю после разговора с его отцом для Орихиме оказывается выше ее сил. Отчего-то ей кажется, будто она предает друга, бессовестно оставляет его на произвол судьбы, боясь поговорить с ним о его будущем и отношениях с отцом. Она борется с собой, не зная, имеет ли право влезать в их отношения, пытаться помочь ему, человеку, у которого всегда все под контролем. Иноуе лишь искоса поглядывает на Урю, беседующего с Татсуки о выпускных экзаменах, и отмечает, что он чересчур скрытен, молчалив и никогда не делился с ними своими проблемами. «Упрямый, – думает Орихиме. – Совсем как Куросаки-кун. Пытается молчаливо помочь другим, но о помощи для себя никогда не заговорит». И неведомо почему, но ее накрывает внезапная печаль, которая не укрывается от ее друзей. Орихиме отмахивается, гонит прочь грусть и дурные мысли, обещая себе поговорить с Урю о том, что будет делать после школы. Она сделает это не в угоду его отцу, а потому что действительно понимает, что растрачивать способности Урю это в высшей степени неблагородно. – А Вы уже думали, чем займетесь после школы? – как бы мимо словом спрашивает Орихиме. – Я думала профессионально заняться боевыми искусствами и когда-нибудь открыть свою собственную школу, – мечтательно произносит Татсуки, взмахивая руками так, будто перед ней находится противник. – Я просто знаю, что хочу помогать людям, – пожимает плечами Чад. – Брось, – вставляет слово Татсуки и хлопает его по спине, – такой здоровяк здорово бы смотрелся на ринге. Ты мог бы прославиться. – Меня не интересует слава, – тихо отвечает Чад. – Она мимолетная. Достается тяжело, уходит быстро. – Садо-кун говорит так редко, но так красиво, – восторженно говорит Орихиме и улыбается, чем смущает его. – А ты, Урю-кун? Его имя соскальзывает с ее губ привычно, легко и плавно, словно так и должно было быть всегда, но удивляет этим Исиду настолько, что тот теряет дар речи, застывая с раскрытым ртом и широко распахнутыми глазами. Но – отмечает девушка – Урю настоящий сын своего отца и быстро возвращает себе самообладание, пряча смущение за неловким жестом поправления очков. – Я не думал об этом, – отмахивается он, закрывая смущенное лицо рукой, слишком долго держа пальцы на оправе. – Да ладно? Ты ведь один из лучших учеников школы, – искренне удивляется Татсуки. – Я думала, что ты выбрал какой-нибудь мегакрутой универ в Токио или вообще за границей. То есть я хочу сказать, что думала, что ты один из тех золотых мальчиков, будущее которых распланировано с самых пеленок. – А я думал, что ты унаследуешь больницу отца, – добавляет Садо. – Это не самая интересная тема в преддверии дня рождения Огавы-сан, – отмахивается Урю. – Опять скрытничаешь? – озорно усмехается Татсуки. – Готова спорить, что ты действительно поступишь в лучший у… – Я не хочу сейчас об этом говорить! – вскрикивает нервно Урю и, ужаснувшись своей реакции, сразу же извиняется: – Я не это хотел сказать. Просто давайте поговорим о чем-нибудь другом. Тема заминается, но осадок – легкая грусть – остается в воздухе между ними вплоть до самой клиники Куросаки, где неунывающий добрый Ишшин встречает ребят с распростертыми объятиями. Орихиме не сдерживает улыбку – рядом с таким человеком, как Ишшин Куросаки, не улыбаться невозможно. Он вносил за собой в комнату смех, радость и четкое осознание того, что рядом с ним все всегда будет хорошо, что любая проблема будет решена. – Никогда не думал, что к Ичиго будут приходить девушки, – театрально произносит мужчина, ожидая рядом с ними, когда Кон-Куросаки спустится. – Я так горжусь своим мальчиком. Ишшин играет роль любящего отца, не знающего, что его сын заперт в Сейрейтее. Каждый день, просыпаясь с утра, знает, что его ждет очередная порция лжи, подготовленной для любимых дочерей, которым не следует знать о том, что сталось с их братом. Ичиго Куросаки в их доме дополняет, заполняет собой пустое пространство, но оставляет пустоту и беспокойство в душе любящего отца. И Орихиме искренне восхищалась этим человеком – смелым, сильным и решительным, – потому что знала: сама она бы никогда не стерпела такой боли, всей этой неизвестности, душащей по ночам дурными мыслями. Он наверняка извел домыслами, предложениями Урахару Киске. Наверняка внутренне сходит с ума от неведения, но внешне он лучший отец, слишком усердствующий с заботой и любовью. И Орихиме точно-точно знает, что все эти качества есть у Куросаки Ичиго, по которому она так смертельно скучает. Кон-Куросаки спускается бледный, поникший, замученный и усталый, чем не на шутку пугает Орихиме. Он становится серым, совсем непохожим не то что на Ичиго – на Кона. Ишшин сдержанно и натянуто улыбается, не зная, что сказать, а просто внутренне радуясь, что дочерей сейчас нет дома. Они полным составом покидают клинику Куросаки, но никто так и не решается задать вопрос, пока она полностью не скрывается из поля зрения. Лицо Кона-Куросаки почти пепельное, тоскливое отражает глубокое горе, и когда Орихиме шепотом спрашивает его, что случилось, он также тихо отвечает: – Я скучаю по Ичиго. Я так устал притворяться им, пытаться занять его место. Без него тяжело. Он почти плачет, обнажая свои чувства плюшевой игрушки, модифицированной души – еще одной, спасенной великим Ичиго Куросаки. А Орихиме тихо вздыхает, надеясь не заплакать вместе с ним, и осторожно поглаживает его по спине, пытаясь поддержать. – Мы скоро увидимся с ним, – шепчет она, приобнимая Кона-Куросаки. – Когда Ичиго вернется? – спрашивает Кон, словно маленький ребенок, и цепляется, хватается огромными ладонями Ичиго за маленькие ручки Орихиме. – Совсем скоро, – отвечает она. – Не волнуйся. Орихиме ловит взгляд Урю – странный, не находящий в ее мыслях объяснения, – а затем добавляет: – Ичиго скоро вернется к нам. Имя временного шинигами сползает нехотя, словно бы произносится по ошибке, просит дополнения к чужому «Ичиго» родное «Куросаки-кун». Орихиме удивляется тому, как эта нелепая смелость, глупый эксперимент с именами странным отголоском остается в ее мыслях, но – к счастью – остается незамеченным для остальных.