Переплавленная мечта

Ичиго смотрит ей в глаза пристально, но к удивлению не давит на нее, пока ждет ответа. У Рукии дрожат губы, девушка борется с собой: ей так хочется, чтобы кто-то узнал о ее беде, и совсем не хочется, чтобы кто-то посчитал ее чудовищем, еще одной опасностью для Сейрейтея. – Рукия? – зовет Ичиго, все еще ожидая ответа. Рукия кусает губы, отводит взгляд, пытается прикрыть ладонью белоснежную прядь, но нервничает так, что теряет контроль над своей силой. И уже тогда по-настоящему начинает нервничать Ичиго, когда замечает на мертвенно-бледной тыльной стороне ладони девушки тонкую корочку льда. Он резко хватает ее за руку, и Рукия дергается в сторону, пытаясь вырваться, окончательно решая, что сейчас взваливать на Ичиго свои проблемы самая эгоистичная идея из всех. – Ичиго, не нужно… И у Ичиго падает сердце, потому что кто угодно, но не Рукия может говорить таким слабым, срывающимся голосом. Беспомощность, незащищенность в ее глазах пугают Куросаки, потому что именно Рукия была тем человеком, который всегда возвращал ему трезвость рассудка. Что же будет с ним теперь, когда единственный, кто отрезвлял реальность, потерял землю под ногами? Рукия с ужасом смотрит, как корочка льда плавно поднимается к ее запястью, расползается по ее пальцам и вот-вот затронет теплую ладонь Куросаки. В ее голове брат шепчет, советует, – совсем как тогда, во время войны квинси, – чтобы Рукия таяла осторожно. Маленькая шинигами пытается, но ничего не выходит, потому что эти слова затмевает похвала о красоте ее банкая. – Ты можешь мне довериться, – только и говорит он. – Ты ведь знаешь это, Рукия. – Я знаю, – быстро щебечет Рукия. – Знаю, как никто другой. Но я… я… – Еще не готова говорить об этом? – догадывается Куросаки, и девушка слабо кивает. Его большая ладонь накрывает смольную девичью макушку, треплет ее волосы до состояния вороньего гнезда. Рукия вопреки этому жесту не улыбается – силится, пытается, но почему-то не выходит, – но Ичиго не убирает руку. – Просто помни, что я всегда тебе помогу, – говорит он серьезно. – Только ответь честно. С тобой точно все будет в порядке? Лгать у Рукии получалось всегда плохо, но в этот раз она – на удивление уверенно – выдавливает из себя гнусную ложь: – Не беспокойся, Ичиго. Все будет в порядке. Рукия бессовестно лжет, заботясь о том, чтобы Ичиго не помчался разбираться с ее проблемами, забыв о своих собственных. Рукия бессовестно лжет, пока корочка льда медленно тает на ее ладонях. Его добротой обязательно когда-нибудь воспользуются – Рукия не просто знает это, она уверена. Таким был Ишшин, таким был и Кайен. Удивительная черта клана Шиба передавалась от одного ее члена к другому, и злой рок – или все-таки судьба? – заставляла Рукию встречаться с ними, привыкать к их доброте и теплоте отношений, устанавливающихся между ними. Ичиго Куросаки – человек, шинигами, квинси, вайзард, да плевать еще кто – дурак, готовый забыть о себе, лишь бы помочь кому-нибудь. Свойственный людям эгоизм чужд ему, но помочь ему готовы единицы. И Рукия будет одной из них.

***

От одного взгляда на бараки Двенадцатого отряда у Рукии по коже бегут мурашки – если, конечно, именно от этого, – и маленькая шинигами непроизвольно передергивает плечами. Этого места весь Готей-13 – как и отряда Зараки Кенпачи – избегал как огня и мало кто, как Рукия, добровольно приходил сюда. Но она во что бы то ни стало хотела помочь Ичиго, узнать, что с его занпакто и почему Куротсучи-тайчо так медлит с его возвращением. Кучики делает вдох поглубже, в который раз повторяет себе, что зайти туда необходимо и смело толкает двери вперед, оказываясь поглощенной чернотой длинного коридора. Маленькие тусклые лампы едва ли справляются со своей задачей, находясь нецелесообразно высоко и далеко друг от друга и оставляя помещение в темноте. Она ждет, пока появится хоть кто-нибудь, думает, что вот-вот от тени отделиться тонкая молчаливая фигура Нему Куротсучи и вовремя себя одергивает, вспоминая, что дочь безумного ученого больше не появится здесь. Девушка почти наобум шагает вперед – во тьму, в неизвестность и бесконечные тайны Двенадцатого отряда, – пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Что за глупость? Она сражалась с пустыми, арранкарами и даже квинси, стала сильнее, достигла банкая, а теперь боится идти в темноте? Неосознанно ее тонкие пальцы смыкаются на рукояти занпакто, когда в глубине коридора слышатся шуршащие шаги и вскоре показывается замученный бледный Акон. – Кучики-фукутайчо, – вяло произносит он, – могу я знать, что привело Вас сюда? Рукия переводит дыхание, ее пальцы плавно и как можно незаметнее соскальзывают с рукояти. – Я хочу увидеться с Куротсучи-тайчо, – говорит Рукия твердо, уверенно, так, как себя не чувствует. – Нельзя просто сказать «хочу», – отвечает Акон, пожимая плечами. – Тут уже капитан решит. – Как капитан решит, – устало вторит Рукия и тянется вслед за Аконом навстречу таинственному ученому. Акон сутулится и зевает, прикрывая рот широченными ладонями с отпечатками чернил на тыльной стороне. Это наталкивает девушку на мысли о том, что и Акон допоздна засиживается за документами, иногда даже засыпает на них и просыпается от ужаса, отчаяния и боли в собственных снах о былом. Ни одна вещь в Сейрейтее не устает напоминать ей о том, что оставила после себя война с квинси и что каждый теперь пытается справиться со своими проблемами более менее самостоятельно, ведь на кону весь мир. Куда уж маленькому человеку с маленькими трудностями? Рукия и сама не понимает, почему теперь так часто подмечает маленькие незначительные детали. Глаз сам цепляется за мелочи, и шинигами неосознанно анализирует, строит догадки, словно бы решает какую-то задачу. Куротсучи Маюри тоже занят решением какой-то важной задачи и оттого так не рад вторжению Акона и Рукии в свою обитель. Света здесь едва ли больше, чем в коридорах Двенадцатого отряда, но глаза маленькой шинигами уже привыкают к этому полумраку и она беглым взглядом осматривает столы с колбами, приборами и бумагами – единственное, что не спрятано. Маюри неприветливо ворчит, кривит толстые губы в ужасающей и раздражительной ухмылке, заламывает пальцы и прячет свои исследования от посторонних глаз за ширмой. Девушка едва успевает заметить огромную капсулу, наполненную жидкостью, и маленькое тело в ней прежде, чем капитан все скрывает. Он похож на вора, пойманного на краже, – так кажется Рукии, когда она замечает бегающий взгляд Маюри, но сразу же отметает свою догадку, разглядывая там отчаяние и своеобразную тоску, утрату чего-то дорогого. – Чем обязан, Кучики-фукутайчо? – ворчит Маюри, смеряя Акона недобрым взглядом. – Мне нужно поговорить с Вами по поводу Ичиго Куросаки. И так неприятная улыбка Куротсучи становится вдвое пугающей и он велит Акону, только и ждущего, когда ему уйти, оставить их. – Увалень, – бросает Куротсучи-тайчо, когда они остаются наедине. – Еще один никуда не годный лейтенант на мою бедную голову, который не чувствует момент. «Он так не считает», – почему-то думается Рукии, и она бросает взгляд на одну из ширм. Наверняка за какой-нибудь из них находится сейчас Зангетсу. – Не только Вы скорбите по своему лейтенанту, – произносит Рукия сурово, хотя знает, что Маюри вряд ли будет считаться с всеобщими потерями. Он ставит себя, свой интеллект превыше всех глупцов Сейрейтея. – Я? Скорблю? – нарочито весело и иронично смеется Маюри. – Нему была всего-навсего простой куклой. Я могу сделать сотни таких, как она, и не замечу никакой разницы. Маленькой шинигами кажется, что это не так, но она проглатывает обиду, не забывая о том, что пришла сюда ради Ичиго, наплевав на свои обязательства как лейтенанта – единственный столп – Тринадцатого отряда. Он ее друг, ради которого – ради спасения его бесценной души! – она сделает все, что угодно. – Все Кучики такие любопытные. Не лезьте в чужую душу, Кучики-фукутайчо, – выплевывает Куротсучи, – особенно в ту, где нет сердца. «У Вас есть сердце, Куротсучи-тайчо. Она была для Вас не просто куклой, иначе бы не была Нему Куротсучи», – думает Рукия, но снова молчит. – Я хочу знать, как продвигается дело Ичиго Куросаки, – переводит тему Рукия в нужное ей русло. – В этой проблеме Вы заинтересованное лицо, поэтому я не стану отвечать на Ваши вопросы, Кучики-фукутайчо, – произносит Маюри, словно бы злорадствуя. – Вы даже не капитан, а приказ от главнокомандующего предоставить Вам нужную информацию не поступал. Рукия злится, ее выводит из себя эта секретность, эти глупые тайны, которые в период послевоенной разрухи должны были вроде как отойти на второй план. Девушка, зло хлопнув по столу руками, сверлит Маюри взглядом. Плевать на приказы, плевать на секретность со всеми формальностями и плевать на то, что Куротсучи выше рангом. Она не замечает блеснувших в темноте лаборатории снежинок, не замечает удивительно стремительного и ледяного потока холодного воздуха, возникшего при этом. Плевать на все, кроме Куросаки Ичиго, который из-за бесконечной помощи Сейрейтею оказался здесь взаперти. – Вы немедленно скажете мне все, что знаете, Куротсучи-тайчо, – цедит сквозь зубы Рукия, злая, взбешенная всей этой ситуацией. – Не скрывайте правду хотя бы от самого Ичиго! Взгляд Маюри – заинтересованный, слегка обескураженный и почему-то по-научному безумный – цепляется за Рукию, ученый оглядывает ее со всех сторон, и девушка ежится под этим изучающим колючим взглядом. Но гнев застилает ее глаза, не дает уступить место для смущения или неловкости. – С Вами все в порядке, Кучики-фукутайчо? – интересуется Маюри с легким дрожанием голоса, словно ему что-то не терпится узнать, изучить. Рукия старается не терять самообладания, когда понимает, что из-за гнева и раздражения потеряла контроль над собой. Она быстрым и незаметным взглядом осматривает свои мертвенно бледные руки, покрывшиеся толстой коркой блестящего льда. Девушка прячет руки за спиной, пытаясь сделать этот жест как можно более естественным, стараясь скрыть панику от Маюри. – Вполне, – холодно цедит она. – Известите Ичиго Куросаки о результатах исследования. Это все, о чем я Вас прошу. Будьте человечны! – Кучики-фукутайчо, ученому не нужно быть человечным, – усмехается Маюри, – тогда бы мне приходилось спрашивать у каждой подопытной мыши, не больно ли ей, когда я разделываю ее во имя науки. Рукия кривится от этой метафоры. А чего еще она ждала от него? Что он отнесется к Ичиго Куросаки как к равному? Нет, временный шинигами был для него не более, чем интересным экземпляром. – Я могу предоставить эту информацию только капитану Сейрейтея и только по приказу Главнокомандующего, – хитро щурится Куротсучи, и Рукия усмехается, потому что и здесь он находит лазейку. Рукия лейтенант без капитана, других капитанов, похоже, не интересует судьба Ичиго Куросаки. У них времени хватает, а у Куросаки оно ограничено его короткой жизнью. Потому Рукия и уходит потухшей, поникшей, изнуренной – уходит, скрывая в темноте свои заледеневшие руки. Наверное, она все-таки ошиблась, посчитав, что у Куротсучи есть сердце. Она уходит из Двенадцатого отряда, а Маюри Куротсучи с интересом безумного ученого и пугающей улыбкой изучает заледеневшие в бирках реагенты.