Переплавленная мечта

Орихиме понимает ее взгляд – в этом Рукия ошибиться никак не может, – потому миниатюрная шинигами и исчезает в сюнпо, не оставляя после себя ни малейшего признака былого присутствия. Путь через Разделитель миров в этот раз кажется особенно длинным, ведь по другую его сторону ее ждет тяжкая ноша лейтенанта без капитана и доброго друга без радостных вестей. А еще во всем этом одиночестве, которое Рукия пыталась создать вокруг себя, чтобы хорошенько поразмыслить, она оставалась наедине с Хакка но Тогаме. Когда Рукия оказывается на другой стороне – стороне шинигами, стороне, не предназначенной для Ичиго, – на хрупкие плечи словно опускается многотонная тяжесть. Это все скорбь по погибшим, это все страх перед собственным банкаем. Тонкие пальчики Рукии любовно оглаживают гарду Соде но Шираюки – как же девушка надеялась больше никогда не доставать меч, – и прерывает шинигами только черная бабочка. Приказ четкий и не терпящий промедления – оттого Рукия даже не заходит к брату отчитаться в том, что сделала в Каракуре. Возможно, Бьякуя Кучики скрывал за холодным беспокойством тайну о том, что догадывался о беде Рукии. А, возможно, Рукия просто отчаянно хотела, чтобы кто-то знал о том, что собственный банкай пугает ее своим холодом, чтобы ей просто помогли с этим справиться. Главнокомандующий Кераку наконец-то – впервые за столько времени – позвал ее к себе, а это могло значить, что долгая скорбь по Укитаке Джууширо закончилась и настала пора перемен. Перемен требовало и загнанное сердце Рукии – тьма, затянувшая ее мысли, не давала надежды на благополучное разрешение ни одного вопроса в отряде. Чувство осознания того, что там, за спиной, нет никого выше по званию, кто мог бы поддержать и помочь с решением, давило на Рукию. У бараков Первого отряда решимость Рукии улетучивается – что она может сказать Главнокомандующему? – и вполне объяснимая дрожь пробирает девушку. Нанао Исе – молчаливая, задумчивая, со своей бедой в голове – кивком приветствует ее и со словами «Главнокомандующий Кераку ждет Вас, Кучики-фукутайчо» просит Рукию следовать за ней. Рукия говорит себе: «Будь решительной, будь смелой. Война закончилась, остались последствия, из-за которых нужно быть сильной». Но тело отказывается слушаться. На негнущихся ногах Рукия медленно приближается к ней, двери, отделяющей ее, напуганную и потерянную, и Главнокомандующего Кераку со своей скорбью и проблемами. Кераку Шинсуй стоит к ним спиной, когда лейтенанты заходят. Он долгим тяжелым взглядом осматривает через окно Готей-13 – то, что оставила от него война с квинси – и не нарушает воцарившегося молчания. Эта поглощенность собственными мыслями, скорбью, тоской и сожалением прерывается только звучным голосом Нанао: – Главнокомандующий, Кучики-фукутайчо прибыла по Вашему приказу. – Спасибо, Нанао-чан, – отзывается Кераку каким-то пустым голосом, не отрываясь от осмотра Готея сквозь стекло, – можешь быть свободна. Нанао бросает взгляд на Рукию и оставляет их наедине. И тогда молчание становится еще более невыносимым, но Рукия не решается начать говорить первой. Если Главнокомандующий ее позвал, значит, ему есть что сказать. – Как там грунт, Кучики-фукутайчо? – Кераку начинает разговор издалека, значит беседа будет тяжелой. – Все в порядке, Главнокомандующий, – произносит Рукия сразу же, но как-то нерешительно, словно ожидая подвоха в словах Кераку. – Вот как, – задумчиво отзывается Кераку, все еще не оборачиваясь в девушке. – А как там Ичиго Куросаки? Я, полагаю, Вы частый гость у него. Надо думать, что навещаете Вы его даже больше необходимого… точнее, дозволенного. Рукия не закипает от этих слов только потому, что Хакка но Тогаме опускает температуру ее тела к нулю. Поддавшись эмоциям – злости, обиде, – Рукия забывает о контроле над собственным банкаем, рвущимся на свободу, из заточения стали. Как он может так говорить об Ичиго? О том самом временном шинигами, который всегда был самой последней надеждой Сейрейтея на победу, на торжество справедливости там, где ее не мог дать ни один шинигами. Но Рукия промолчит. Промолчит, потому что понимает, что скорбь по Укитаке-тайчо заставляет Главнокомандующего Кераку искать болевые точки других, просто чтобы помнить, что другим сейчас так же больно, как и ему. Если бы это был Ичиго, Рукия бы ударила его – так крепко, чтобы отрезвить, дать толчок двигаться дальше, – но кто посмеет ударить Главнокомандующего? Но и затягиваться это дольше не может. Если не очнется от горя утрат Главнокомандующий, то как смогут это сделать остальные? – Молчите, значит, – тянет Кераку этот факт. – Кучики-фукутайчо, дела в Тринадцатом отряде идут не очень, не правда ли? Рукия ничего не отвечает. Что он имеет в виду? Массовый уход шинигами из отряда? Бесчисленные списки погибших и такое же количество писем с соболезнованиями семьям? Что он хочет услышать? Что без капитана Укитаке стало гораздо, гораздо сложнее и… более пусто? – Вы должны остановить своих подчиненных, Кучики-фукутайчо, – продолжает Кераку. – Если под Вашим руководством останется всего несколько шинигами, что это будет за отряд? – Не могу же я им запретить… – Если нужно будет, то запретите. Найдите способ, вывернитесь из этой ситуации победителем, сделайте что угодно, – Кераку наконец-то оборачивается к девушке, – но не дайте отряду Укитаке-тайчо закончить свою историю таким образом. «Это больше не отряд Укитаке-тайчо, этот отряд не нужен никому, даже Вам, Главнокомандующий», – это хочется сказать – нет, выкрикнуть – Рукии, но она промолчит. Промолчит в сотый, тысячный раз просто потому, что эти слова ничего не изменят. Рукия от обиды поджимает губы – где справедливость в этом всем? Неужели без Ичиго Куросаки, чужого для их мира, они ничего не могут? Главнокомандующий Кераку позвал ее к себе, как она надеялась, решить важные вопросы, а не отчитывать за то, в чем она была неповинна. Бегство шинигами? Да она сама бы сбежала от бумаг, от развалин, в которые превратились бараки, от звания лейтенанта – от всего этого. Вот только все та же память о Укитаке-тайчо не дает ей сделать этого. Визиты к Ичиго Куросаки? Да если бы Рукия могла, она бы и шагу не ступала от него. Уж она-то лучше любого другого шинигами знает, каково это: оказаться в полном одиночестве в чужом мире. Он был ее проводником в мире живых, она его бросает в мире душ. Откуда Кераку, погруженному в собственную скорбь, знать это, видеть? Он лишь тяжко вздыхает, понимая, что разговор заходит в тупик, ведь Рукия – в своей злости, но все-таки смирении – будет гордо молчать. Он снова переводит взгляд на развалины того, что ему осталось от Ямаджи, и произносит: – На моем столе лежит бумага. Я хочу, чтобы Вы ознакомились с ее содержанием, Кучики-фукутайчо. Рукия настороженно, но тем не менее твердо – тверже, чем когда пришла сюда – идет к столу Главнокомандующего. Еще издалека на белоснежно-белой бумаге замечает золотую хризантему и подснежник – символы Первого и Тринадцатого отрядов. Сердце Рукии начинает биться с удвоенной силой, да еще и складывается чувство, что оно вот-вот выпрыгнет из груди. Ледяными пальцами Рукия касается уголка бумаги на столе и внимательно – хотя глаза и бегают между строк – пытается вникнуть в суть. Ком подступает к горлу, когда глаза второй раз пробегаются по написанному, – сложно поверить в это в первый раз. А во второй, наверное, легче. – Печать еще не стоит, – уведомляет ее Кераку, не отвлекаясь от созерцания происходящего за окном, – но приказ вскоре будет официальным. – Главнокомандующий, это… – Не обсуждается, – бесцветный голос Кераку становится сухим и грубым. – Приведите свои лейтенантские дела в порядок перед назначением нового капитана, Кучики-фукутайчо. – Кераку делает долгую – но не настолько, чтобы Рукия смогла что-то ответить – паузу. – Можете быть свободной. Рукия, напоследок бросив взгляд на бумагу, кланяется и идет к двери, за которой ее, скорее всего, ожидает Нанао Исе. Но прежде, чем приоткрыть дверь даже на чуть-чуть, Рукия слышит, как Главнокомандующий Кераку произносит: «Передайте мои наилучшие пожелания Ичиго Куросаки». Направляясь прочь от этой треклятой двери – прочь от Первого отряда – в сопровождении Нанао Исе, Рукия думает, насколько оказывается разочарованной во встрече с Главнокомандующим. За редким случаем лейтенантам удается удостоиться такой чести, и она думала, что эта беседа решит многие ее проблемы, а не добавит новые. От всего этого кругом идет голова, и Рукия совсем не знает, как в таком состоянии ей теперь явиться к брату. – Успокойся, – произносит Рукия сама себе прямо перед входом в бараки Шестого отряда. Глубокий вдох и тяжелый выдох. Что может быть проще? Еще раз, и еще, чтобы попытаться успокоить безумное сердце и урегулировать температуру тела. Если Бьякуя заметит ее беду, то одним выговором за халатность не ограничится. Давай, Рукия, постарайся совсем немного. Это просто еще один маленький бой, который необходимо выиграть, а прятаться от страха перед Хакка но Тогаме потом будешь в бараках Тринадцатого отряда. В коридоре Рукия сталкивается с Михане Широгане – молодой светловолосой женщиной, – которая сообщает ей, что Кучики-тайчо отсутствует. Рукия пытается не выдать своего ликования и воодушевления – встреча с братом отменяется хотя бы до вечера, а уже тогда она сможет вернуть себе контроль над температурой. – Он не сказал, куда направляется? – спрашивает Рукия. – Я не знаю, Кучики-фукутайчо, – с виноватым видом произносит Михане. – Прошу меня простить. Возможно, Абараи-фукутайчо знает. Он сейчас как раз должен быть где-то здесь. Под вежливую улыбку Кучики Михане убегает прочь по своим делам, и Рукия провожает ее взглядом. Не только у нее сейчас полно хлопот, брат тоже весь в делах, оттого и не сидит на месте. Видеться с Ренджи она не станет – а что толку? Дела ее не терпят отлагательств, а Главнокомандующий Кераку подкинул ей еще больше забот. Говорить с Ренджи не хотелось, да и не о чем было. Плакаться друг у друга на плече оттого, что война с квинси забрала, какие проблемы оставила? Шинигами должны были уже отплакать, отскорбить этот период, а не превращать его во что-то столь долгое. А делиться разговором с Главнокомандующим ей не хотелось – Ренджи не поймет, ведь за ним всегда стоял Бьякуя, строгий, твердый и принципиальный. «Нужно идти к Ичиго», – мелькает сумасбродная мысль. (и откуда же она берется?) Но в голову ничего другого – более лучшего – не приходит, и Рукия бросается к нему, к человеку, всегда спасавшего ее, Сейрейтей и весь мир. Но почти сразу же ее кто-то хватает за руку, и девушка готова взглядом испепелить любого, кто посмел остановить ее в этот момент. А может это и к лучшему, что ее остановили? Никаких преждевременных новостей, никаких необдуманных, сделанных на эмоциях поступков. – Куда это ты так спешишь, Рукия? – Ренджи слишком серьезен для ее друга детства, но в самый раз для лейтенанта Шестого отряда. – Ты ведь пришла к Кучики-тайчо? – Да, но нии-сама сейчас нет и я… – Так почему бы тебе не подождать его? – спрашивает Ренджи, все еще держа ее за руку. – Не стоит, мне нужно идти, – произносит Рукия, пытаясь улыбнуться и вырвать руку из хватки Ренджи. Не хватало еще, чтобы и он что-то заметил. Ренджи смеряет ее подозрительным взглядом – сейчас, он вот-вот заметит, обязательно, – и спрашивает: – Куда это? К Ичиго? Он не замечает, не задумывается, даже если ощущает что-то странное. Даже он – человек, столь ей близкий – не заметил ничего. Просто н и ч е г о. Рукия думает, что она, наверное, все-таки самая глупая шинигами во всем Готее-13 – она так старается скрыть свою беду с Хакка но Тогаме, но так отчаянно хочет, чтобы кто-нибудь заметил это. (пожалуйста, заметьте, пожалуйста, помогите.) – Не слишком ли много времени ты у него проводишь? – молчание Рукии служит для Ренджи ответом. – Недостаточно, – отвечает Рукия и наконец-то вырывает руку из хватки Ренджи. И он туда же. Как они все не поймут? – Рукия, ты не понимаешь… – Это ты не понимаешь, Ренджи! – вскрикивает Рукия, и Хакка но Тогаме обдает Ренджи холодным потоком. – Никто не понимает! Она знает, о чем хочет сказать Ренджи – Ичиго умрет, а она останется, – но принимать это сейчас она отказывается. Даже если потом будет больнее. Просто потому что «потом» действительно будет после, а сейчас Ичиго Куросаки – ее друг, ее поддержка, ее проводник в мире живых – нуждается в ней так же, как и она в нем когда-то. И, наверное, все-таки по-своему продолжает нуждаться. – Мне нужно идти, Ренджи, – произносит Рукия и, хлопнув Абараи по плечу, добавляет: – И прости, что накричала. Она заглядывает ему в глаза всего на долю секунду, но даже этого вполне хватает, чтобы прочитать его мысли. Почему она так хорошо его знает, почему с такой легкостью может его раскусить, когда он остается слеп и глух? То, что – кто – их сблизило, теперь разъединяет, разрывает эту связь, с таким трудом восстановившуюся. – Мне действительно нужно идти, – говорит Рукия и оставляет Ренджи одного.