методом сложения

      То, что тебе нравятся парни, ты понял давно, и эта тема для тебя никогда запретной не была. Ты принимал свою ориентацию, как должное, хоть и сексуальный опыт в этой области у тебя был весьма небольшим и сводился в основном к длительным отношениям с одним единственным человеком. Отношения эти давно остались в прошлом, и с тех пор ты, в некотором роде, избегал заводить новые или вступать в спонтанные сексуальные связи. Именно поэтому сейчас ты так и не можешь понять, в какой момент так крупно проебался, что полный пиздец.       Ты всегда был порядочным педагогом и начал заниматься репетиторством с тех пор, как закончил университет, и такой случай произошёл определенно впервые. Бывали за случаи практики, конечно, всякие происшествия, помнится, один раз ты умудрился попасть в пожар во время занятия с одним из учеников, причиной которого была неосторожность соседей. Но даже такой инцидент не мог сравниться с тем, с чем столкнулся ты в этом году, а ведь начиналось все безобидно и хорошо. Просто родители некого Славы Карелина написали тебе с просьбой подготовить их сына к ЕГЭ по математике. В этом не было ничего необычного, только если то, что ты редко готовил старшеклассников, обычно ты занимался с классом шестым-седьмым, но это отличие даже порадовало тебя — ты считал, что подросток, оканчивающий школу, сам вполне заинтересован в учебе, так что заниматься с ним будет куда легче.       Но это, похоже, был не тот случай — явно не тот. Впервые когда ты попал в квартиру Карелиных — она была советского типа, и пахло в ней цикорием — то входная дверь была открыта, и никто тебя не встретил. Это уже было странно, ну или по крайней мере не особо вежливо, но ты не был дотошным до этикета, поэтому просто сбросил обувь и направился вглубь квартиры. Везде было тихо, и только из одной комнаты раздавались голоса, и ты поначалу замер у двери, прослушиваясь, судя по всему там находились сами родители и сын, потому как говорили они про тебя, точнее про твое участие в его образовании. — Прекращай валять дурака, Слава, — жестко произнес отец, — ты должен заниматься, ты сам знаешь. — Да никому я ничего не должен, — отвлеченно отвечал сам Слава, — нахуй мне математика, а?       И в этот момент ты, непонятно почему решил, что самое время, постучаться и войти. Три пары глаз внимательно уставились на тебя, и разговор так и оборвался, потому как Слава перестал возмущаться и изучающе посмотрел на тебя — и под этим взглядом тебе стало как-то совсем неуютно, и это чувство только обострилось, когда Слава неожиданно заулыбался и встал с кресла, подходя ближе. В неровной ухмылке его было что-то такое, что ты поначалу принял за снисхождение, а только потом понял, что это была желчь — Слава был куда выше и шире в плечах, он смотрел высокомерно и почти оценивающе, так, что тебе захотелось срочно выйти и выкурить полпачки разом, чтобы хоть немного прийти в себя. Ты вздрогнул, когда Карелин остановился совсем рядом и повернулся к родителям лицом. — Пожалуй, — сказал Слава, — можно попробовать позаниматься, — и в этот момент ты почувствовал цепкие пальцы на своём запястье.       С этого, наверное, все и началось. Слава был сам по себе странным парнем: в его комнате, где обычно проходили занятия, были развешаны плакаты с коммунистическими лозунгами, но при этом Карелин положительно отзывался о нацисткой идеологии, Слава слушал панк-рок и немного русского рэпа, такого, о котором никто не слышал, писал сам какие-то текста и относился ко всему либо несерьёзно, либо презрительно. И ко всему этому дикому коктейлю, называемому коротко «характер», прилагалось странное влечение Карелина к тебе. Надо сказать, что занятия проходили в весьма своебразных условиях: Слава редко сидел, обычно ходил по всей комнате, которую запирал на ключ, диктуя ответы, но в редкие моменты, когда он усаживался около тебя, то непременно испытывал жажду к прикосновениям. Он как бы ненарочно касался своим бедром твоего, клал руку тебе на колено, сначала просто бездействуя, но после немного оглаживая пальцами коленную чашечку, отчего ты сдержанно пытался отстраниться, отодвигая стул, но тогда ладонь Славы стальной хваткой сжимала твое колено, и тебе оставалось только смириться со своим положением. Это было почти приятно, но ты чувствовал себя ужасно некомфортно в такие моменты.       Учился Слава неплохо, он иногда хватал материал налету, но ты видел, что, на самом деле, это ему просто не было интересно. Ты мог объяснять тему полтора часа, забив на то, что Карелин шастает из угла в угол или снова гладит твои бедра, но к концу занятия Слава не мог ответить больше, чем на сорок процентов вопросов. И с этим надо было что-то делать, потому как экзамены близились, а все, что интересовало Карелина, было, похоже, соблазнение тебя. Ты думал временами отказаться от затеи вытянуть Славу по учебе, но мать Карелина постоянно повторяла, что больше никого ее сын слушать не станет, да и заработок становился все больше необходим с тех пор, как ты решил снимать квартиру. Но тем временем Слава не спешил вникать в математику. — У меня завтра пробник, — выдал как-то Карелин, — чисто в нашей школе, без официальности там всякой, ну я думаю, что справлюсь. — Ну, если справишься, то с меня должок, — ляпнул ты. — Должок? — глаза Славы заинтересованно блеснули, и ты понял, что, кажется, нашел, чем смотивировать его, — то есть выполните, что захочу? — Да, — кивнул ты, — но только, если наберешь больше восьмидесяти баллов.       Кажется, именно в этот момент вы перешли то, что называют чертой. Ты нервничал, потому что что бы ты не говорил, а желания у Славы вполне конкретные, и ты подозреваешь, что придется делать. Нет, ты вполне помнил, что не собираешься вступать в сомнительные сексуальные связи с парнями, особенно со своими учениками... Со Славой не собираешься, который младше тебя на значительное количество лет, но наглости ему не занимать, но... Ты почему-то согласился играть по его правилам, впоследствии ты не смог бы ответить себе на вопрос — чем ты думал и где были твои мозги? Ты согласился — больше восьмидесяти баллов, и Слава сможет потребовать с тебя свое желание, а какое там желание, догадаться не особо трудно. Но самым аморальным, по твоему мнению, было то, что тебе, где-то глубоко, за слоем мыслей о порядочности и правильности/неправильности, нравилось это чувство, хотя ты противоречиво молился, чтобы Карелин недобрал нужное количество, скажем, баллов этак на пять.       Карелин молчит сутки, хотя тебе обещал отписаться, как только узнает результат, и это напрягает еще сильнее. Ты куришь чаще и почти не ешь дни до вашей встречи, настолько на тебя давит неизвестность, и ты проклинаешь себя за то, что вообще повелся на эту игру, что не пресек все в самом начале — ведь это твой ученик, а ты учитель, а еще ты боишься непосредственно того, что должно произойти между вами в случае, если Карелину повезет. Тебя почти трясет, когда ты в этот раз едешь к Славе, и как бы это было непедагогично, но ты снова почти надеешься, что он не сдаст, как надо. Но карма — сука, и первое, что ты слышишь, когда запираешь за собой дверь чужой комнаты, это: — Ну что, Мирон Янович, я набрал восемьдесят семь, — и Карелин ехидно улыбается, приближаясь, — готовы?       Ты молчишь, потому что вообще-то нихуя не готов, но когда чужие руки ложатся на твои плечи, то подчиняешься, потому что знаешь, что обещал. Карелин садится на стул и тянет тебя за собой, так что теперь ты сидишь на Славиных коленях, твоя спина прижата к его груди, а губы совсем рядом с твоим лицом, и ты чувствуешь дыхание Славы на своей шее — от этого у тебя по телу бегут мурашки, и ты невольно ерзаешь, стараясь хоть немного отстраниться, но руки Карелина перехватывают тебя поперек живота и притягивают еще ближе, а после спускаются ниже к твоему паху. У тебя перехватывает дыхание, когда Слава расстегивает молнию на твоих джинсах и касается твоего члена через ткань боксеров. Карелин параллельно целует твою шею, чередуя мягкие прикосновения губами и укусы, и ты цепляешься за его бедро, чтобы удержать равновесие, потому как ты весь дрожишь. Слава приспускает твое белье и оглаживает твой член, плотно обхватывает его ладонью и делает пару движений вверх-вниз, оглаживая большим пальцем головку и массируя тебе яйца, и ты неожиданно для себя стонешь. Стон выходит тихим и рваным, но ты все равно нервно косишься на дверь и закусываешь губу. Славу это не устраивает. — Не сдерживайтесь, ну же, Мирон Янович, — и, ускоряя темп, добавляет, — дома никого нет, так что давайте громче.       Карелин дрочит тебе и не дает ни выгнуться, ни отстраниться, только плотнее прижимает к себе и трется о твой зад. Ты задыхаешься, перед глазами мелькают цветные пятна, и ты откидываешь голову Славе на плечо и стонешь громче, бесстыднее, плевав уже на все, и буквально интуитивно чувствуешь, как Карелин улыбается от того, что ты подаешься на его провокацию. Тебе жарко, и тело все сводит от удовольствия, ты чуть выгибаешься и подмахиваешь бедрами, толкаешься в чужой кулак. Ты уже не можешь думать связно и просто хочешь кончить, и все происходщее становится неожиданно невыносимо приятным. Слава вдруг приподнимает тебя за бедра и перетаскивает на постель, где устраивается сверху. Он стягивает с тебя штаны и боксеры окончательно, сбрасывая их на пол, расстегивает на тебе рубашку, которая летит туда же, а тебя, полностью обнаженного, вжимает в матрас и шепчет: — Ты готовился? — и ты вымученно киваешь, избегая возможности смотреть в глаза напротив, ты ведь действительно знал, что так будет, и ты подготовил себя еще дома, хоть и надеялся, что до этого не дойдет, — отличная работа, Мирон Янович, — скалится Карелин.       И ты чувствуешь в себе сразу три пальца. Слава двигает ими тягуче медленно, иногда чуть раздвигая крайние в сторону, а после сгибает, и тебя словно током прошибает. Ты вцепляешься в плечи Карелина и буквально виснешь на нем, и он понимает, что тебе сейчас нужно, поэтому сгибает пальцы снова под тем же углом и слегка массирует тебе простату, и у тебя глаза от наслаждения закатываются. Ты перехватываешь его руку и двигаешь ей сам глубже, но Карелин, хоть и рад удовлетворять тебя, но тоже хочет разрядки, поэтому спустя пару движений рукой заменяет пальцы членом. Дыхание застревает у тебя в горле, и глаза широко распахиваются, а грудь рвано дергается — ты чувствуешь знакомую когда-то боль вперемешку с удовольствием. Слава тоже замирает, войдя в тебя только на половину, и стонет, ощущая, как ты сжимаешься вокруг него. Он почти сразу берет ускоренный темп, рычит и стискивает твои запястья, у него, кажется, сносит голову от каждого твоего стона и движения бедрами навстречу, он наклоняется и впервые за все это время целует тебя: именно в губы, оглаживая языком твое небо, и это выходит как-то слишком нежно по сравнению со всем остальным, но ты чувствуешь трепет в груди и отвечаешь. Мысли о том, что это плохо, неправильно...непедагогично, давно покинули твою голову, и все, что ты можешь, это просто отдаваться своим ощущениям, отдаваться Славе, резким толчкам его члена в тебе, и продолжать отвечать на его поцелуи, что из-за рваного дыхания получается не очень складно. Кончаете вы практически одновременно, а после валитесь на кровати и тяжело дышите. — Повторим еще, Мирон Янович? — говорит до умопомрачения довольный Карелин. — Можно на «ты», Слава, — отвечаешь ты, — и мой ответ: обязательно.