Не мешай!

Дыхание перехватывает от вида с крыши, в ушах свистит ветер и слышны легкие переговоры Бекки и Шона, которые калибруют новые настройки Анимуса. Дезмонд устраивается поудобней на кресте, осматривая узкие жилы-улицы Венеции, порывы ветра треплют полы белого плаща, грозясь сбить ассасина с крыши. Наконец он встает и поворачивается к садящемуся солнцу, если бы Шон только видел… Он ведь так часто смотрит на эту картину, а тут, Майлз может чувствовать этот закат, который Гастингс никогда не увидит вживую. — Шон, ты смотришь? — ммм… Дезмонд? Смотрю на чт… Боже… — слышно не очень, но Дезмонд ухмыляется, слыша, как замирает дыхание, представляет, как Шон прикрывает рот рукой и ерошит рыжий ежик волос. Историк долгое время молчит, а генетическая память бушует в венах, принуждая сделать шаг в пропасть, — Нет! — жаркий воздух Италии ласкает его своими многочисленными руками, тело Эцио элегантно без особых усилий группируется в воздухе, и ассасин падает в стог сена в одном из дворов. — А ты говоришь, что я не романтичный. — усмехается Дезмонд, вытаскивая из амуниции и волос пару прутиков соломы и молча устремляясь к своей цели. В реальности же Шон отъезжает на стуле от экрана и, повернувшись, долгие несколько минут смотрит на человека в капсуле Анимуса, хоть его и нет рядом, но этот идиот… Компьютер издает протяжный писк и мерный гул процессоров стихает, до ушей Гастингса долетает раздражающий чвок катетера из плоти. Дезмонд садится плавно и быстро, эффект просачивания дал ему не только навыки ассасина, но и поразительную скорость, хоть и казалось, что потягивается он медленно, вытягивая руки над головой, от чего задирается футболка, на самом деле он уже стоял за спиной Шона и мягко гладил его плечи разминая. Аналитик позволяет немного отвлечь себя, но после снова тихо шепчет что-то о работе, впрочем, Майлз не удивлен. Он почти целует историка в щеку, но оставляет только свое дыхание, быстро скрываясь на кухне, от чего Шон в очередной раз думает, что Дезмонд играется с ним, загоняя в угол. Внизу гремит дверь склада и становиться понятно, что ассасин решил размяться, хорошо бы было кому-нибудь пойти и проследить, чтобы «драгоценный мальчик» не свалился неудачно. Гастингс встает одновременно с Люси, ребята переглядываются. — Я могу… — Я сам. — твердо обрывает Стилман на полуслове историк, незаметно сжимая кулаки. Он резко хватает со стола планшет и выходит, не обращая внимания на ошарашенную блондинку. Ему не хочется признавать, но он ревнует, и не потому, что Дезмонд соблазняет всех вокруг, как и свой предок, потому что Люси его соблазняет. Конечно, можно было бы не скрываться, а уже открыто признаться группе в отношениях, но Шон не хотел. Дезмонда не видно, но он чувствует внимательный взгляд на себе, подходя в одному из ящиков и привычно подбирая брошенные комком кофту и футболку. Ассасин передвигается над ним неслышно, Гастингс роется в файлах системы и дезактивирует рубильники, чтобы брюнету было чем заняться, в то же время он отмечает смутный силуэт, первый рубильник загорается зеленым. Шон мотает головой и выхватывает подтянутую фигуру на одной из верхних балок, Майлз легко подходит к краю и делает небольшой прыжок, пролетая один уровень строительных лесов и цепляясь пальцами за выступ, сердце сводит дрожью некоего страха. Историку всегда страшно, когда Дезмонд прыгает вниз, его глаза в этот момент не выражают ничего, слепое подчинение, это пугает, словно он видит реального ассасина древности. В их глазах всегда стояла эта прочная уверенность в своей удаче, нередко Шона мучают кошмары, в которых с такой же слепой уверенностью Дезмонд орудует яблоком или убивает… Переключатели мигают на карте зеленым, кроме самого заметного у входа, Дезмонд приземляется глухо за его спиной и медленно идет вперед, позволяя Шону разглядеть бисеринки пота на его смуглой спине, плотные черные ремешки скрытого клинка на предплечье, литые мышцы. — Так просто откроешь спину? — рубильник щелкает, экран планшета озаряет иконка выполненного теста, Дезмонд поворачивается и идет обратно, сдержано улыбаясь. — А ты попытаешься напасть? — спрашивает в ответ, останавливаясь рядом, беря в руки футболку. Шон привычно сглатывает, становясь рядом и откладывая планшет, нерешительно кладет руку на плечо Дезмонда. «Какая у него горячая кожа». Ассасин поворачивается, в глазах тень уверенности, но осознанная, руки неожиданно оказываются на талии и Гастингс не может больше сдерживаться. При всей своей холодности и внешней отстраненности, он целует Майлза жарко и страстно, обнимая за шею и прижимаясь ближе, ему нравится не закрывать глаз, чуть гладить скулу большим пальцем. Дезмонд никогда не позволяет ему полностью вести, создает иллюзию ведомости, но потом уверенно забирает это право, напирая, лаская, целуя и не останавливаясь. Он садит историка на ящик и продолжает целовать, ведя руками по телу, но, не снимая с него одежды. Одно правило их отношений — никакого секса днем. Не от того что Шон в какой-то мере все еще стесняется, забывая, впрочем, о хорошем зрении ассасина, просто это — правила приличия. — Сегодня меня вроде тренирует Люси, — как бы невзначай бросает брюнет, целуя слегка колючий подбородок историка, тот сжимает челюсти чуть крепче и молчит. — Я не против тебя, но мне интересна причина, mi amore. — Дезмонд привычно переходит на другой язык, говоря только то, что Шон понял бы и без словаря, хотя в особенных ситуациях он выдает целые предложения, благо тот запоминает их и после ищет перевод, нередко слегка краснея от знания этих слов. — Sei gelosa? — Я не ревную, Дезмонд. — парень кивает, но улыбается слишком уж лукаво. — Не ревную! Просто она смотрит не так… — аналитик чуть повышает голос, но осекается. Ассасин кивает и просит не продолжать, снова целуя его, сильные ладони ведут вверх от поясницы до лопаток, принося стаю мурашек за собой, и Шон поводит плечами, сплетаясь с чужим языком своим. Иногда, в такие редкие моменты блаженства, Гастингс видит в чужих темных глазах, как сам падет, но страха нет, только какая-то слепая уверенность в том, что его обязательно поймают.