Perfect body

Первые десять минут после пробуждения Леонарда не покидает тяжелое ощущение — что-то изменилось. Ему хреново как после попойки или драки, и внутренности ощущаются так, словно его пережевал и выплюнул обратно медведь. Ночью Боунса снова бил озноб, уже который раз, и даже регулировка внутреннего микроклимата не помогла согреться, он мерзнет уже почти неделю. Леонард бросает беглый взгляд на свое туловище, и теперь-то ему, кажется, понятно почему его каждую ночь колошматило, словно он обдолбался нелегальной андорианской травкой, как тогда в старшей школе. Сначала в голове стремительно проносится «что это еще за хуйня?», а потом от шока он начинает плакать, ведь его вдруг стало катастрофически мало. Он плачет не потому, что слабохарактерный. Это просто реакция организма на стресс, а он о-го-го какой. Хотя сам Маккой сказал бы про себя, что рыдает. Он скатывается с кровати, но падает, поднимается на ватных ногах и подходит к зеркалу, висящему над комодом у двери. — Клингоны меня дери, — выдыхает Леонард, когда вместо своего родного отражения видит в зеркале женщину, схватившуюся ладонями за лицо. У этой женщины, не у Маккоя, обкусанные губы, недоумевающий взгляд и огромные синяки под глазами размером, наверное, с чертов Колорадо. Пальцы неуверенно ходят по лицу — Маккою страшно и кажется, что от любого прикосновения кожа начнет отваливаться пластами или посыплется, будто плохой слой штукатурки. Но ничего такого не происходит, это испуганное лицо остается на месте. Он щупает и щипает себя во всех местах, до которых только может дотянуться, и пытается таким образом проснуться — все это дурной сон, что же еще — но на его теле только остаются красноватые пятна, и следы собственных пальцев, которые часа через два-три превратятся в маленькие синяки. Затем он минуты две-три истерически смеется, далее начинает всхлипывать, упирается лбом в зеркало, висящее напротив его лица, и начинает плакать, опять. Поза напряженная, руки скрещены на груди, здоровая, такая любимая пижама висит теперь на нем мешком, а штаны еле-еле держатся на бедрах — на круглых женских, вовсе не узких мужских. Вообще, Леонарду кажется, что это либо дурацкий эксперимент Скотта или Чехова по транспортации сознаний из тела в тело, либо он окончательно свихнулся в этом чертовом космосе («Пять лет, помоги мне господь!» вновь тяжелым поплавком всплывает в его сознании). Он расслабляет плечи, и его (его ли, черт возьми) руки неуверенно опускаются на не слишком уж и узкую талию, и лоб отрывается от стекла. Маккой направляется в ванную, по пути стряхивая с себя широкие штаны, которые легко падают к лодыжкам и остаются лежать ворохом на полу. В ванной комнате он боком встает к ростовому зеркалу и опускает руку на промежность, широко раскрыв рот в изумлении: значит, все-таки, нет, ему не показалось, члена у него больше и правда нет. От этого где-то глубоко внутри зарождается ощущение пустоты, и Боунс негромко стонет от разочарования. В остальном же собственный новый облик его ничуть не интересует, даже спустя полчаса у него отсутствует принятие того, что эта плавная, мягкая оболочка теперь его. Боунс сбрасывает с себя верх пижамы и с некоторым недоумением разглядывает упругую грудь, светло-розовые соски, чуть подтянутый живот. У левого бедра взгляд спотыкается о родимое пятно в странной форме облака, и вот тогда Маккою с сожалением приходится признать, что тело это все-таки его, родное, и прожил он в нем уже тридцать два года. Нехотя стянув боксеры, будто это было последнее, что отделяло его от новой жизни, он ступил в душевую кабину и включил самый сильный напор воды, опершись лбом о холодный кафель. Темно-русые волосы мгновенно намокли и упали на лицо волнистыми прядями — черт возьми, его волосы, родная структура, тут уж никаких сомнений, что его не впихнули в незнакомую женщину. Он опускает взгляд на руки и подмечает, что даже количество родинок навскидку то же самое, что и в его прежнем мужском теле, а родинок у Леонарда и правда много. Боунс пялится на руки, которыми раньше ел, держался за руль велосипеда, таскал вещи, листал книги, десятки раз помогал выкарабкаться из болезней экипажу, спасал жизни, разрезая лазерным скальпелем, а иногда подручными средствами плоть, лечил пациентов в больнице, где он работал до Звездного флота, и задумывается: остались ли так же хирургически точны эти руки — руки с чуть кривоватыми мизинцами и длинными средними пальцами. Это не его руки, он даже их не чувствует. Леонард стоит под обжигающе-горячими струями воды и понятия не имеет, что делать, как справиться с этим и главное — как убедить всех: экипаж, друзей, родственников, что это не он операцию по смене пола сделал, а ну вот оно само так вышло, просто так? А может и не просто так? И тут его как обухом по голове ударяют, даже нет, будто он стоит под здоровым колоколом, и этот звук бьет ему прямо по мозгам, проходит через все нутро и голову. Такую глупую, дурную голову. Он широко распахивает глаза и оседает по стене, осознав, где совершил ошибку, последствия которой теперь ему явились. Последствием которой теперь является он сам. Ну, вот как все и началось. Где-то дней семь назад Энтерпрайз приземлился на богом забытой планетке: уровень развития, как у древней цивилизации, антисанитария, идолопоклонство, кровавые жертвоприношения. В общем, все в лучших традициях планет класса Z. Ну или класса Ж по личной классификации Маккоя. И да, «ж» от слова «жопа». Что они тут забыли он не понял, даже когда к нему в кабинет влетел разгоряченный Кирк, кинул в него какой-то специальный костюм и проорал, чтобы доктор побыстрее шевелил задницей, потому что разведывательному отряду нужен врач в составе. Что ж, врач так врач, хмуро подумал Маккой, взмолившись чтобы в этот раз ему не досталась роль отвлекающего аборигенов. Все было почти идеально. Они добрались до какой-то дурацкой пещеры («Бог мой, Джим, ты не мог выбрать что-нибудь пониже, я доктор, а не скалолаз!»). Место чем-то напомнило Леонарду древний индийский храм, он бывал в одном из таких во время свадебного путешествия на ГОА — и уже девять лет назад вся эта наскальная хрень наводила на него ужас — ровно как и сейчас. Кирк разбил отряд на пары экспедиторов и отправил всех в разные уголки комплекса: кто-то собирал образцы и материалы, чтобы научному отделу было над чем глумиться от скуки долгими субботними вечерами, другие брали пробы почвы, воды и растений. Спок же ходил со сканером и нанокамерой, как сумасшедший, и все фотографировал. Значит, все-таки, задание. Значит, это не Кирк устал от космоса и просто решил поразмять ножки, заодно выгуляв экипаж. Джим тянет его за рукав в сторону какой-то особо сильно украшенной стены, которая напоминает чем-то Маккою алтарь и, ткнув пальцем в изображение непонятного гуманоида, залихватски смеется: — О, да это же ты, Боунс. Просто портретное сходство! Маккой бормочет сквозь зубы что-то наподобие «придурок» и закатывает глаза, отходя в противоположный конец пещеры. Тут лежат то ли саркофаги, то ли просто здоровые каменные глыбы с вытесанными письменами. Сверху каждой из глыб располагается что-то вроде скрепленных между собой шестеренок. Маккой понимает, что они не вращаются, когда берет предмет в руки, и он оказывается тяжелее, чем с виду. Обычно Леонард более осмотрителен и постоянно одергивает себя, как маленького ребенка. «Джоанна, брось бяку, ты же не знаешь что это,» — так он гулял с дочерью. Но в этот раз все выходит совершенно иначе, вещица словно манит его, притягивает. Он поднимает взгляд и видит барельеф в виде какого-то божества, но на самом деле страшная рожа напоминает Маккою обезьяну. — Хэй, капитан, — машет он рукой подходящему к нему Кирку, — посмотрите, ну просто портретное сходство, — ухмыляется Леонард, передразнивая капитана, и кладет ладонь на каменную морду неизвестного существа. — Послушайте, доктор, вы бы убрали лучше руку со стены, — нарочито официальным тоном прикапывается Джим, изображая Леонарда в предыдущие экспедиции. Джим Кирк просто невыносим. Боунс закатывает глаза и каким-то чересчур самоуверенным тоном выдает: — Да что вообще может случиться? — камень под ладонью внезапно начинает нагреваться. — Это простая каменюга, лежала тут наверное тысячу лет и- Но в какой-то момент камень становится обжигающе-горячим, и Леонард, громко ойкнув, роняет шестеренки, которые до этого держал в правой руке. Механизм разбивается на маленькие обломки и последнее, что Леонард видит перед тем, как отключиться, — это ярко-синяя вспышка света. Черт возьми. Вот теперь, в голове у доктора сошлось два плюс два. О да, теперь-то он понял, что все имеет последствия. Это была магия? Или какой-то порошок? Древние технологии? Что вообще за черт случился? Одно он знал точно — все из-за того, что он схватил в руки какую-то инопланетную хрень и разбил ее. — Идиот, ты идиот! — кричит женщина и бьет руками в стену душевой кабины. Леонард сейчас такой слабый, инфантильный, он не чувствует нового тела, движения мышц под кожей, он не чувствует себя. Женщина в отражении напротив насухо вытирается полотенцем, докрасна растирает нежную кожу, затем плетется обратно в комнату. Леонард голый валится на кровать, кутается в мягкое одеяло и закрывает глаза, пытается собрать по крупицам представление о себе, и у него правда уходит на это достаточно много времени. На вид ему теперь двадцать семь или чуть меньше, средний рост, волосы как и раньше, с легкой волной. Тот же разрез глаз, тот же нос, у девушки много родинок, но форма лица другая. Он теперь скорее всего среднего роста, фигура не полная и не тощая, стандартного телосложения, изгибы мягкие, женская интерпретация Маккоя явно не худосочная красавица, как Ухура, но тело крепкое и доктору кажется, что он сможет привыкнуть. На время, разумеется. В течение дня он не выходит из своей каюты, не просит по пневмопочте доставить ему еды или напитков, не связывается ни с кем из экипажа, лишь ворочается с боку на бок и много-много думает. Но в голове все равно не появляется ни одной дельной мысли. Весь день он игнорирует десятки входящих джимовых сообщений с предложением спуститься на планету и выпить, прогуляться, проглотить чего-нибудь в местной колоритной забегаловке. Но Маккой молчит, плюет в потолок и думает, как выкручиваться из ситуации. Когда же Джим в третий раз отправляет ему аудиосообщение и грозится наведаться, применив капитанский код для входа, если Маккой не ответит ему, то берет в руки падд и открывает диалог. Кому: Джиму Кирку, большой заднице От: Леонарда Маккоя, величайшего доктора Джим, я просто немного подустал, а Чапел навалила мне отчетов, неплохо бы разобраться с этим, к тому же пора наконец сделать опись медикаментов. От: Джима Кирка, спасителя мира сего Кому: Самому вредному другу Серьезно, в последний день стоянки? Какая нахрен опись, мы уже год нормально и без нее летаем. Ты так и не выбрался в Асфорит ни разу за три дня и не выпил со мной. Ты точно не заболел, приятель? Кому: Джиму Кирку, капитану развалюхи без таблеток От: Повелителя пилюль и гипошприцов Джим, я в полном порядке, лучше, чем когда-либо, но мне нужно работать. Серьезно, скоро мне будет нечем латать вас после очередной заварушки, я беспокоюсь, мы не совершим следующую посадку еще очень долго, до Лилиума-5 полтора месяца. Я в порядке, друг, оторвись за двоих. От: Джима Кирка, капитана самого прекрасного корабля Кому: Коновалу под прикрытием Ну ладно, задница, тогда я беру с собой Чехова и спаиваю его, его похмелье на твоей совести, учти! Я заскочу к тебе завтра утром, если буду стоять на ногах, я пошел. Пока, Боунси! От: Леонарда Горацио Маккоя Кому: Джеймсу Тиберию Кирку Пока. Он отправляет это «пока» и осознает, что оно роковое — вряд ли Джим еще вскоре поговорит с доктором Леонардом Маккоем. Если вообще поговорит. Откинув планшетник на покрывало, Маккой прикрывает глаза и вздыхает от безысходности. На секунду у него появляется безумная идея пойти и рассказать все Джиму, но тут же он понимает, что его либо просто выпихнут с корабля, либо отправят в психиатрическую больницу, и тогда он уже никогда не сможет вернуться к прежней работе, друзьям, жизни. Да, Леонард все еще не любит космос и все неизвестное, теперь не любит даже еще сильнее, но потерять все вот так он не может. Маккой бросает взгляд на часы — 2145 по корабельному времени — и принимает решение все-таки спуститься в город. Но только в одиночестве. В гардеробе среди гражданской одежды отыскивается старая водолазка, которая великовата Леонарду, но не выглядят глупо, из нижнего белья у него только боксеры и ему приходится смириться, что грудь — боже как девушки живут с ней — не имеет никакой поддержки. Джинсы, разумеется, болтаются, так что приходится порядочно затянуть их ремнем. Маккой понятия не имеет во что обуться, поэтому напяливает форменные ботинки — выбора особо нет, и ноге неудобно. В общем-то, выглядит он чудаковато и даже немного странно, но накинув на плечи куртку, становится похожим на какую-нибудь рок-модницу из старого Бруклина. Он искренне радуется, когда находит затемненные очки и, напялив их у зеркала на нос, еще раз окидывает взглядом свой облик. Он поправляет челку — ну вот и все, Маккой, просто признай, что процесс необратим — и хватает с комода свой бумажник с межгалактическими банковскими картами. Он опасливо пробирается по коридорам к выходу, пару раз ему на пути встречаются люди из команды, с которыми он знаком лично, но никто из них даже и не обращает внимание на то и дело вздрагивающую девушку. Спускаясь по мостику на платформу звездного порта Асфорит-2, Боунс осознает, что впервые в жизни он потерял себя. Что ж, значит придется отправиться на поиски.

***

Он находит себя в лице помощницы старшего хирурга Вашингтонского космического госпиталя, Эбигейл Немезиды Вару в звании старшего офицера и, в общем-то, остается вполне удовлетворен — звание не ниже его собственного, но и не круче. Если пробить ее мультипаспорт по базе, эта девушка — его двоюродная сестра. Разумеется, никакой сестры у него отродясь не было, Лео каждое лето в детстве проводил у задорного кузена Адама, который рос в Мичигане. У Эбби хороший диплом и практика, ее профиль — кардиохирургия, хотя она прекрасно разбирается во все областях, включая ксеномедицину. Мужа или детей не имеется, родители где-то в Атланте. Девушке, в общем-то, стало скучно сидеть на Земле, выпустившись из Академии. А сегодня на Энтерпрайзе как раз назначение новых должностных лиц. Вот как и направил ее штаб на Энтерпрайз, взамен Леонарду Маккою. Куда делся он? По «официальным данным» командования, он ушел в отпуск на неопределенный срок для восстановления жизненных ресурсов, а на деле Леонард Маккой практически перестал существовать. Эбигейл Вару же решила, что на все вопросы экипажа будет отвечать, что Леонарда Маккоя срочно госпитализировали и отправили в лечебный военный санаторий, так как его организм так и не смог с легкостью переносить космос, и ее кузену нужно время на реабилитацию. На самом деле Леонард даже не ожидал, что оформить поддельные документы будет так легко. Ну, не то чтобы он сорвал новую мультикарту и родословную с дерева; почти весь вечер новое тело Леонарда провело, шатаясь по различным сомнительным заведениям на окраинах Асфорит, чтобы в одном из баров найти в результате грамотного хакера. Разумеется, пришлось выложить денег за паспорт и «легенду», много врать, но выхода у него не было. Да и как ни крути, а те контрабандисты повелись на его внешность — достаточно было всего лишь снять очки, похлопать глазками, попросить слащавым голосом и вот, вуаля! Быть может, если бы он не пережил развод несколько лет назад, то сейчас бы просто сломался, но у Леонарда достаточно крепкие нервы. Леонард еще не знает, как правильнее представиться командованию Энтерпрайза, верно преподнести себя, но новые биометрические карточки приятно греют нагрудный карман куртки, и поэтому на его лице появляется легкая улыбка. На то, чтобы приобрести новую судьбу, у него ушла вся ночь, наступило утро. Тут и там открывались межгалактические кафе, лингвоцентры, кинозалы, супермоллы. В животе у Леонарда заурчало — он не ел с позавчера — и он направился в небольшую кафешку у космопорта. Внутри пахло свежими бургерами и кофе. — Хэй, Мо, первый посетитель, да еще и такой обаятельный, точно хороший знак! — закричал за барной стойкой официант на кухню, а затем ярко улыбнулся подошедшей девушке. Эбигейл Вару вздрогнула. — Что будете заказывать? — молодой человек приготовился записывать. — Здравствуйте, — Леонард заправил волосы за уши и сел за барную стойку. — Блинчики и чай с клюквой, пожалуйста. И я вас умоляю, только не из репликатора. — Разумеется, мисс, — молодой человек ушел на кухню, а Боунса в этот момент передернуло от нового обращения. Когда же парнишка вернулся с тарелкой панкейков под кленовым сиропом и чашкой дымящегося чая, Маккой наконец расслабился. Снял очки, закатал рукава куртки и блаженно принялся поглощать свой ранний завтрак. Ему бы поторопиться, Энтерпрайз покинет порт ровно в полдень, а он еще даже не зашел в магазин женской одежды. Кто бы знал, как он ненавидит магазины, да еще и такие обстоятельства. — На корабле, наверное, таких вкусных блинчиков не подают? — развязно ухмыльнулся бармен, протирая пивную кружку. — Фто? — промямлил Боунс, осознавая какой он сейчас неряха, ну совсем не девушка. Молодой человек за стойкой рассмеялся. — Ну, вы сказали про репликатор, сразу все встало на свои места, — Маккой кивнул и продолжил поглощение еды, вперив взгляд в плазменную панель, где крутили последние межгалактические музыкальные новинки. На экране скакали чуть ли не в одних трусах девушки с оранжевой кожей и пели про то, как они хорошо проведут время со своими миленькими сегодня вечером. «Фу, ну и вкус и плутонцев», — подумал про себя Маккой, запихивая в рот блин. — Не трудно догадаться, что вы из звездного флота, — на эти слова Маккой повел бровью, — у вас, военных, у всех такая одинаковая стать, — начал льстить посетительнице молодой человек, откровенно с ней флиртуя. — Давно не были в увольнении? — не отставал неугомонный официант. Девушка в куртке покосилась на бармена, но на самом деле у Маккоя появилось острое желание поболтать с кем-то о ерунде, потому что последние сутки были и так чересчур для него. — Где-то полтора месяца, — бросила пареньку миловидная шатенка. — Если я не поем нормально хоть сегодня, то точно кого-нибудь прикончу в свою смену, — буркнул Лен, отпивая горячий напиток из прозрачной чашки. — Блаженство, я так устал пить эту муть, которую они называют «кофе», — он не заметил на себе странного взгляда парня, но и так быстро понял, что облажался, и решил направить разговор в бытовое русло. — Я тут вчера побродила по городу, не знаю куда податься, вещей бы по-быстрому прикупить, в каюте одно старье, а стартуем уже в полдень. — О, так это вам, мисс, всего-то завернуть за угол космопорта и дойти до аллеи, там с другой стороны дороги отличные шмотки, — парень облокотился о стойку, оказавшись слишком близко к Маккою, отчего тому стало неуютно. В женском теле мужчина напротив воспринимался совершенно иначе. — Там почти все заезжие модницы что-то себе да выбирают, а в здании вокзала слишком дорого, сраная Федерация с нас такую аренду ломит. — Мммм, спасибо за совет, — промямлил Маккой, спешно и неуклюже спрыгнув со стула, и полез в куртку за кредиткой. — Да пожалуйста, вы, женщины, такие тряпичницы. Грех был бы не посоветовать, — бармен подмигнул Маккою и начал убирать за ним со стойки. — Сколько с меня за завтрак? — Лен уже поднес своей новой рукой карточку к терминалу оплаты, но официант громко завозмущался. — Нет-нет-нет, у нас традиция: первого посетителя кормим бесплатно, — на его лице расцвела улыбка. — К тому же, такого обворожительного, — он пожал плечами и рассмеялся. — Оу, — только и смог выдавить из себя Маккой, изобразил подобие улыбки и смущенный поплелся к выходу из кафешки. — Удачной миссии! — прилетело ему в спину. Выйдя на улицу, Лен бросил взгляд на электронные часы, время медленно ползло к девяти, и он сделал вывод, что настал момент обновить гардероб. В магазине Леонард проводит добрых два часа, пытаясь подобрать хоть что-то, что будет сидеть по фигуре, но затем отчаивается и просто кидает в корзину первое попавшееся платье с вешалки «Успей купить! Хит сезона!». Таким же образом к платью летят две пары непонятных брюк, спортивные штаны и несколько футболок. С юбками Леонард решает не мириться, ему это ни к чему. Он надеется, что много одежды ему не понадобится, задерживаться в женском теле не очень хочется. Обувь же он подбирает по принципу «во что влезли, то и наше» и с радостью открывает для себя, что туфли меньшего размера стоят дешевле. Он быстренько бежит в отдел нижнего белья, где уже заставляет подобрать ему пять комплектов милую девушку-консультанта, и всякий раз Леонард сильно смущается и краснеет (ох уж эти женские штучки, но ты теперь женщина, так что смирись), все это время продавщица мило улыбается и расписывает чудесные качества различных тканей и разных моделей бюстгальтеров, но Боунсу в общем-то все равно во что он запихнет это тело. Главное чтобы ничего не вываливалось и не натирало. После покупок у него остается время только на то, чтобы переодеться в туалете космопорта в дурацкое, совершенно глупое платье с изображениями голографических котиков — ну ты точно слепой придурок, Лен, что ты вообще взял, это определенно плохая идея — и втиснуться в черные ботинки. Он кидает свои старые вещи в сумку к остальным покупкам, поправляет платье, и идет к Энтерпрайзу, около которого должен состояться сбор новых членов экипажа. Ему предстоит жить чужой жизнью, а он даже не знает, как долго это продлится. Волнение накрывает с головой, когда он издалека замечает стоящих у трапа Спока, младшего помощника — Эдди — и двух новеньких молодых парней, чьи досье уже изучают, и начинает чувствовать себя еще более неуютно. Образ Леонарда Маккоя, мужчины средних лет с всегда аккуратно причесанными волосами и подозрительным прищуром, язвительными ответами и причитаниями, с уставшим лицом и вздернутым носом остается у него за спиной. Да здравствует Эбигейл Вару. Новая, неизвестная, спокойная. Вот же ж черт.