Prediction

"Такой она была женщиной, что ее глаза проникали в мое сердце, губы, в мой ум. Даже один единственный взгляд я бы не променял ни на что на этом свете. <...> Она была не только женщиной — она была поэзией, цветком, моею любовью, моей султаншей, она была всем!"

1539 год, декабрь. — Как представитель Бали-бея, принимаешь ли ты Девлетшах-хатун, дочь Хасана-паши, что вы просили? — Принимаю. — Принимаешь? — Принимаю. — Принимаешь? — Принимаю. Ахмед с трудом проговаривал эти три слова. Все еще стоял перед глазами тот миг — миг их первой встречи. Сломанная повозка, пасмурное зимнее небо, изящная маленькая ладонь, большие серые глаза под легким платком — лишь на мгновение он поймал ее взгляд. Взгляд, предназначенный для его брата. Теперь Бали-бей стал ее мужем, а ему, Ахмеду, грех о ней даже думать. Ничего, все скоро позабудется. *** — Ох и повезло тебе, сестренка, за самого красивого бея замуж выходишь! — девочка с убранными в косички волосами звонко рассмеялась, откинувшись на спинку сиденья повозки. — Да еще калым какой дали! Ну же, Девлетшах, улыбнись. Будучи намного старше, Девлетшах мнения сестры не разделяла. Ей не хотелось выходить замуж за человека не из ее края, но она молча принимала все, что говорили родители, стараясь быть во всем идеалом для младшенькой. И пока это удавалось, но какой ценой — навязанная жизнь, муж, годящийся в отцы, показная вежливость и скромность, молитвы, рукоделие — Девлетшах сама не замечала, как жизнь проходит мимо. Сестра еще могла резвиться и радоваться жизни, но скоро и ее запрут в такую же клетку, накинут платок, а со временем и красную ленту. Впрочем, другой жизни она для себя и не представляла. Все было расписано на годы вперед: платок, брак по расчету, большая семья, дети, внуки, молитвы. Так жили ее мать, тетки и бабки, так будет жить она и следующие поколения. Устремив взгляд в небо и проплывающие за решетчатым окошком повозки голые ветки деревьев, она мысленно попросила Всевышнего поскорее закончить этот долгий путь до Семендире, а то дорога совсем испортилась. Резкий толчок — и повозка завалилась на один бок. Вдалеке послышались голоса. Отец, мать, тетки, все остальные — тут же высыпали наружу из своих экипажей посмотреть, что случилось. И, судя по незнакомым голосам, подъехали встречающие. А значит, до окончания пути совсем недалеко. Но как добраться в повозке, у которой, как оказалось, отвалилось колесо и лопнула ось? Только этого не хватало. И на дороге ужасная грязь. Но сестренке это нипочем — ох и достанется же ей от матери вечером за испорченные сапожки! Закрыв лицо платком, Девлетшах подобрала полы одежды и уже схватилась за протянутую ей руку, чтобы спуститься, как вдруг оступилась и чуть не упала прямо на стоявшего перед нею человека в нарядном кафтане. Не смотреть. Не смотреть! Убрать руку. Пусть лучше обувь замарается. Стыдливо опустив глаза, она прошла к матери, не сводившей с нее злобного взгляда. Вот так невеста! Что теперь жених подумает? Возьмет ли замуж? Но слышатся приветственные речи — отец и тот высокий в кафтане кланяются, и путь продолжается дальше. Теперь в карете с матерью. — Позор, какой позор, дочка, — старая женщина презрительно глядит в окно. — Как ты посмела смотреть на него? Разве этому мы тебя учили? Эти слова еще долго стояли в голове. Как и наряженный бей, лицо которого она успела увидеть. Черные глаза, густые усы, черные, как смоль, кудри, выбивающиеся из-под тюрбана. Если это и есть ее жених, то он, надо признать, действительно хорош собой и достаточно молод для своих лет. И впервые, после долгого и утомительного путешествия, лицо Девлетшах озарила улыбка. Только бы под платком это не было столь заметно. *** — Брат, ты сегодня сам не свой, — старший Малкочоглу отправил в рот еще один кубик лукума. — Даже не ешь. Все ли в порядке с тобой? — Не беспокойся за меня, — Ахмед постарался улыбнуться, но выглядело это слишком наигранно. — Так, прошлое вспомнилось. Пустяки, — и придвинул к себе поближе тарелку с сушеными фруктами. — У Девлетшах много родственниц. Хасан-паша уже спрашивал меня о возможности еще одного брака. — И что ты ответил? — Жду твоего согласия. Но не затягивай, — похлопав брата по плечу, Бали-бей подозвал слугу и отдал несколько распоряжений. Пробыв на праздничном пиру совсем недолго, Ахмед, сославшись на неотложные причины, ушел к себе. Он не мог теперь даже находиться рядом со старшим братом, зная, что Бали-бей женат на той, которая так запала в душу. Не мог избавиться от этих мыслей, снова и снова вспоминая тот злополучный день. О Аллах, за что ты послал своему рабу такие испытания? Быстрыми шагами он подошел к столику, где все еще стояла шкатулка с серьгами. Симисшах, любимая, неужели это произошло? Неужели твой любимый Ахмед снова потерял голову от любви? О Всевышний, дай сил и терпения. Закрыв глаза, он снова вспомнил день своей свадьбы. Все, как сегодня, — один весел, второй хмур как туча, только на этот раз братья поменялись местами. Хотя в случае с Бали-беем, это может быть и показное веселье — все-таки он старший и обязан строго следовать обычаям. Время расставит все по местам, — думал Ахмед, проваливаясь в сон. Если им предначертано быть вместе, это исполнится. *** 1540 год, декабрь. — Прошу прощения, я должен срочно отбыть в столицу, — холодно отчеканил Бали-бей, даже не взглянув на нее. — Приказ Повелителя. Девлетшах промолчала. Затем лишь подошла к нему, не поднимая глаз, и пожелала счастливой дороги. Все, как учила мать. Сейчас она, должно быть, уже давно дома, вместе с сестрой. Едва ощутимо он коснулся губами ее лба и тут же быстро вышел, оставив наедине со своими мыслями. Нет, тот встречавший оказался не ее женихом, а его младшим братом. Старший, несмотря на свой возраст, все еще был хорош собой, но образ того, первого, чьи большие глаза так удивленно смотрели на нее в тот пасмурный день, до сих пор был свеж в памяти. Нельзя, грех, теперь она замужем, и думать о нем даже не позволено. Но как же хотелось, чтобы все сложилось иначе. Нет, нет, хватит, все это греховные мысли. Давай, Девлетшах, возьми пяльцы, укрась узорами еще один платок и перестань думать об этом человеке. Прошел почти год со свадьбы, а она все еще не была беременна. После брачной ночи муж делил с нею ложе очень редко и совсем мало общался. Все его время занимал мальчик лет семи, с черными, как у отца, кудрями. На Девлетшах он глядел недоверчиво, исподлобья, стараясь лишний раз с ней не заговаривать. Если раньше Бали-бей хоть как-то мог скрасить ее тоскливые дни, то теперь жизнь уж точно будет серой и однообразной. И в молитвах Девлетшах-хатун обязательно попросит побольше терпения, чтобы вынести эту разлуку, когда привычное вышивание уже совсем надоест. Только один человек жаждал встречи с ней. Пытался как бы случайно встретиться на пути, наблюдал издалека за тем, как она гуляла по местному базару, искал любые способы попасть в ее покои — но тщетно. Все попытки оборачивались неудачей. Ахмед не находил покоя уже который день. Он понимал, что этот брак не принес счастья ни брату, ни его жене. И что после его отъезда она осталась здесь совсем одна. Но как узнать, взаимны ли их чувства? Если она не испытывает ничего, то зачем зря тешить себя пустыми надеждами? Бормоча под нос что-то невнятное, он не заметил, как свернул не в тот коридор и вдруг услышал вдалеке шаги. Быстро спрятавшись в одной из комнат, бей через приоткрытую дверь выглянул в коридор — она! Она шла сюда со служанкой, неся в руках расшитый узорами платок. Две толстых черных косы спускались по плечам, украшенный тесьмой кафтан был подпоясан широким поясом. Остановилась у покоев. Тишина. Осторожно Ахмед приоткрыл дверь — предательский скрип! — и тут же закрыл назад. Не хватало еще, чтобы его увидели тут, среди женщин. Стараясь дышать как можно тише, он поймал себя на мысли, что не попадал в такую ситуацию даже перед знакомством со своей первой женой. Там брак по расчету принес им обоим много счастья. И столько же боли. Послышались голоса. Ахмед прислушался и попытался расслышать разговор. — Он очень хорош собой, правда. И мне не на что жаловаться. — А как Вам его брат? Красив, не так ли? Вот если бы я была бы его женой… Госпожа, что с Вами? Вы краснеете? — Он… да, он… Я не могу это сказать, Мелек. Мне и взглянуть на него теперь грешно. — Но Вы очень хотели бы, — на этих словах Ахмеду привиделось, что время остановилось. Мгновение до заветного «Да» показалось целой жизнью. Вот служанка уходит. Они одни. Больше никого, но очень скоро кто-нибудь обязательно появится. — Я люблю Вас, — стоя у стены, бей с трудом переводил дыхание, разглядывая своды потолка, стены, мозаику на полу, все что угодно, только бы не смотреть на нее. — Это, наверно, безумие. Глупость. Но я люблю Вас. И снова она посмотрела на него так же, как и в тот холодный день. Глазами, полными надежды. *** 1543 год. Шум во дворце стоял с самого утра. Сюмбюль-ага, ошарашенный утренним известием, спешил в покои султана. Он должен был сообщить эту новость. Весь гарем шептался — что так его встревожило. Даже калфы и евнухи отложили дела и решили все разузнать. — Повелитель, — проговорил ага дрожащим голосом, — Пове-литель… — повторил он уже медленнее. — Тут такое… — Говори, Сюмбюль, — султан, встревоженный, поднялся на ноги и встряхнул евнуха за плечо. — В чем дело? — Наша госпожа, — его лицо вмиг побледнело. — Хюррем Султан, она… — и, не удержавшись, разрыдался. — Она теперь в раю. Земля под ногами пошатнулась — только вчера Сулейман похоронил своего любимого сына, еще не утихла боль в сердце от потери дорогой сестры, как тут новая утрата. На мгновение показалось, что не хватает воздуха. Жестом приказав Сюмбюлю-аге уйти, султан вышел на балкон. Хайреддин-паша не нашел ее. Не смог. Не выполнил приказ. Сложно принять решение, когда на душе так тягостно. Хюррем. Любовь, радость, центр мироздания, законная жена Хюррем Султан — теперь она в раю, вместе со своим старшим шехзаде. Как же рано Аллах забрал ее, как скоро разлучил их — даже не позволил проститься. Ладонь все еще сжимала перстень с изумрудом. На большом камне появилась глубокая царапина — видимо, падая, Хюррем ударилась рукой о край камня. Теперь такая же рана будет и в сердце Повелителя. Если оно все еще сможет биться, как раньше. Барбаросса хорошо помнил тот день. Послание Бали-бея он получил и быстро понял, где нужно искать. Заброшенная лачуга на берегу одного из островов — здесь раньше останавливались его реисы, чтобы пополнить запасы пресной воды, но сейчас источник на острове иссяк, и местные жители покинули остров. В семи днях пути от Хиоса, в порту которого в это время стоял его корабль. Едва получив послание Бали-бея, Хайреддин ринулся в погоню, но когда прибыл, все уже было кончено. Он нашел ее в одном из углов, все такую же красивую, но уже замолчавшую навеки. Глаза не мигая смотрели в потолок, на щеке виднелась тоненькая влажная дорожка. Яд. Шехзаде Мустафе она теперь уже не сможет причинить вреда. Но султан будет безутешен. Наложницы — ни одна не сможет стать для него такой, как эта рыжая ведьма. Успей Хайреддин на день раньше, Хюррем Султан была бы еще жива. Тогда, рано утром, ей в последний раз принесли еду и предупредили о скором отплытии в столицу — мол, поручился за нее богатый купец, согласный за вознаграждение доставить к султану. Она увидела его всего раз — в отражении зеркала. Чужеземец в сером кафтане, одетый не по-османски, но язык он знал в совершенстве. И несколько перьев, украшавших головной убор. Это было последнее, что она смогла рассмотреть. Похороны прошли очень пышно, как и полагалось для жены султана. Весь гарем был в трауре, да что там гарем — новость быстро разлетелась по столице и санджакам. В тот день плакало даже небо. Однако среди людей кто-то скорбел вместе с султаном, а кто-то и злорадствовал. Но никого это событие не оставило равнодушным. Только одно событие Сюмбюль-ага упустил в тот злополучный день — слишком опечалило его известие о смерти госпожи. Вот и пришлось Рустему-паше уйти ни с чем, так и не войдя к Повелителю — впрочем, в то время все равно было не до всяких там докладов и сообщений. Теперь ни на шаг нельзя будет отойти от Михримах Султан и приложить все усилия для того, чтобы шехзаде Мустафа не смог претендовать на престол. К счастью, султан усилил охрану своих покоев — после гибели жены он стал ужасно мнителен и подозревал любого, кто мог угрожать его власти. Особенно старшего наследника. Письма. Донесения. Записки. За окном дул холодный ветер и лил непрекращающийся дождь. В пламени догоравшей свечи исчезало прошлое. Все было кончено. Отсветы пламени озаряли мрачное лицо Рустема. Он смог распутать этот клубок, но исход его совсем не радовал. Впереди новые испытания, даже возможный развод и опала. Ведь теперь Михримах обрела еще большую власть и сможет делать все, что пожелает. Даже управление гаремом перешло к ней в руки — матери рядом больше нет. Скрипнула тяжелая глухая дверь темницы — сидевший в углу поежился от ворвавшегося порыва ветра. Рваные лохмотья уже не спасали от холода, и, едва поднявшись на ноги, он зашелся в приступе кашля. — На рассвете тебя казнят, — коротко бросил Рустем, торжествующе глядя на узника. После чего, кивнув стражникам, вышел из крохотной каморки.