— Ты посмотри — рассвет, закат ушел, обидно! Ну, здравствуй, или может быть, привет! Проснись, мне глаз не твоих видно!
Сон был таким сладким, таким желанным, но напев, донёсшийся из окна, оказал воздействие, словно ведро холодной воды — Рейнальд подскочил, запутался в одеяле и едва не упал на холодные плиты. После резкого пробуждения последовала усталость — сон в доспехах не самая удачная идея. Особенно после тяжелых вылазок. Даже если привык спать именно так в крестовом походе. Потирая затёкшие и занемевшие мышцы, крестоносец едва переставляя ноги поплёлся на выход.
У памятника под деревом бренчал какую-то мелодию скоморох Сиошес, явно в приподнятом настроении. Поговорка «что вижу — о том и пою» касательно его в данный момент была точна и не несла переносный смысл — солнце поднималось из-за горизонта, словно показывая некую победу света над тьмой. Мужчина невольно припомнил вчерашнее и встрепенулся не нарочно.
— Доброе утро, дружище! — окинул его скоморох. — Как ты? Каково это — попасть под озарение?
— Все мышцы болят, — пробурчал заспанный рыцарь. — Сколько я… отсутствовал?
— День. В поход уже ушли, забегая вперёд. Тебе бы просто отдохнуть, выглядишь ты… — Сиошес запнулся, глядя на облачённого в доспехи крестоносца. — Ну, помято, я думаю.
— Погоди… а как же…
— Хамедж? — скоморох кивнул за спину Рейнальда, на кладбище. — У него теперь тоже покой. Вечный. Эх… Вечная любовь…
Ком подступил к горлу. Не став слушать очередную песню скомороха, Рейнальд устремился к кладбищу. Найти свежую могилу с простым крестом, не составило труда. Мужчина осторожно опустился на колени и сложил руки в молитве.
— Упокой Господь его душу…
Заморосил мелкий, противный дождь. На душе кошки скреблись. Настроение стало скверным — под стать местному люду, пейзажу и тварям за городскими стенами. Дождь оборвал Сиошеса на полуслове, оставив мелодию не доигранной, а песню недопетой. Посетовав, скоморох пошлёпал в кузницу за своими делами.
— А ты сам сейчас откуда? — поинтересовался крестоносец у скомороха, пойманного у самых дверей. Тот лишь украдкой кивнул на второй этаж трактира и скрылся в дверном проёме.
Рейнальд припомнил достаточно странные, можно сказать даже
экзотические вкусы скомороха и что тот был частым посетителем борделя на втором этаже трактира, но людей не судят. В аббатство сейчас идти не было желания, на болезни жалоб не было, как и на плохое оружие или доспехи, и словно некая сила подтолкнула его в то самое место, из которого недалече вышел Сиошес и в которое он вряд ли бы зашел просто так или снять стресс…
На входе он едва не столкнулся с пышногрудой красавицей, разносящей напитки, от которой он рефлекторно отшатнулся, чтобы не сшибить её, несмотря на привлекательные формы и миловидное личико. У столика столпилось множество народу, следящего за засевшими за игрой в кости двумя типчиками, одного из которых крестоносец знал. Хорошо, или, по крайней мере, он на это надеялся.
Оба трясли игральными стаканами, готовые к броску. Ещё мгновение и кости упали на стол — первый игрок бросил свой жребий. На одной игральной кости выпала единичка, на другой двоечка. Паршивый расклад, но игрок не спешил разочаровываться — это стоит делать, лишь когда второй бросок будет совершён. Второй бросок — и дубль: по единичке на каждой из костей. Второй игрок сокрушенно схватился за голову, в то время как довольный первый сгрёб все монеты, расфасовав их по карманам куртки.
— Дисмас.
— Ба, какие люди! Какими ветрами? Неужели надоели эти монотонные молитвы? — усмехнулся разбойник, пожимая руку старого товарища.
— Ты тоже не брезговал пару раз укрыться в молельной комнате, — подметил крестоносец.
— Иногда тот ужас, что мы встречаем в тех проклятых коридорах не смыть выпивкой, игрой да красивыми девками, — Дисмас кивнул на выход и, освободив место для нового игрока, мужчины прошли к входу.
Дождь всё усиливался, но это не отменяло факта, что разбойник привык курить трубку у входа. Всегда, словно какой-то ритуал, сродни его кратким молитвам и проверке печатей чистоты.
— Странно это…
Разбойник опустил шарф на шею, прикурил от огнива собственного пистоля и затянулся дымом тлеющего в трубке табака.
— Мы многое прошли. Давно прикрываем друг другу спины, — продолжил Рейнальд. — Некромант, пророк, гигантский свинорыл…
— Короче, — прямоту и грубость Дисмаса можно было понять — род ранней деятельности поспособствовал и Рейнальд не обижался.
— Почему ты с нами? Со мной? Что побудило тебя бороться со злом?
Разбойник молчал, но его лицо перестало быть таким же радостным, как несколько минут назад. Кажется, его выигрыш стал ему поперёк горла.
— Если… если не хочешь, не говори, я… — Крестоносца прервал сам Дисмас, кивнув на барную стойку.
— Но только ты угощаешь, — заметил тот. — И выпьешь со мной.
— Но я…
— Или пьём или никакой истории, — он замер с хитрой ухмылкой в ожидании, что пересилит — любопытство или устои. Но когда крестоносец тряхнул головой и направился к барной стойке, довольно усмехнулся, пусть и ненадолго.
— Э-э-э… — Рейнальд не знал нужных слов, но товарищ прервал его, постучав по столу, а затем показав бармену два поднятых вверх пальца. Затем он показал уже товарищу потирая большой палец об указательный и средний, что нужно заплатить. И когда монеты оказались у него, точным движением большого пальца подбросил прямо в раскрытые ладони налившего две кружки пива мужику. Рядом оказались кое-какие закуски.
— Только знай, что это крайне дерьмовая история, — начал Дисмас. — В ней того, что любят эти придурки — избытка напыщенной гордости, ратных подвигов, благородства…
— Вся наша жизнь — сплошное отсутствие благородства, — подметил крестоносец.
— Твоя правда, дружище. Твоя правда…
***
Подул холодный ветер и Дисмас недовольно поёжился, схлопнув куртку посильнее. Прячась в этом клятом лесу, за этим чёртовым деревом он ждал очередной экипаж. Грабитель, разбойник и душегуб, он никогда не сожалел ни об одной отнятой им жизни. Морали пусть церковники читают, а ему жить надо!
Впрочем, от мыслей его отвлёк стук копыт — очередные жертвы. Когда скрип колёс стал различим среди шелеста ветвей и завывания ветра он резко вышагнул на дорогу. Взвёл замок, прицелился. Оглушительный хлопок и один из кучеров падает со своего облучка, второй остановил экипаж, но далеко убежать не смог и уже лежит с перерезанным горлом под деревом. Шорох в самом экипаже заставил все рефлексы напрячься, и меткий выстрел прекращает всё.
— Вот и всё, цыпочки.
Дисмас подошел к экипажу и заглянул через разбитое стекло.
— Твою мать…
Внутри сидела уже мёртвая, истекающая кровью молодая и красивая женщина. Ему приходилось убивать женщин и ранее. И красивых тоже, да, жизнь такая. Но…
— Твою мать…
На её руках лежал ребёнок. Мальчишка, сосунок ещё, видать только едва ходить начал сам.
— Твою мать!
Мёртвый. Ребёнок. Убитый той же пулей, что и женщина.
— ТВОЮ МАТЬ!!!
***
— Да, я душегуб. Убийца, разбойник, мразь, сын шалавы и собаки последней. Но я не детоубийца. Я. Не. Убиваю. Детей… я… Господи…
Дисмас замолчал, его тело бросило в холодную мелкую дрожь, пальцы заплясали на ручке кружки. И Рейнальд мог его понять — да, в крестовом походе чего только не было. Что это — запоздалое раскаяние? Искупление? Совесть? Впрочем, крестоносец знал одно — это не его дело. Не стоит лезть в чужую душу и плевать в неё. У каждого есть свой секрет, своё слепое пятно, больное место, на которое давить не стоит. Он лишь молча поднял свою кружку и через несколько мгновений, отойдя от печали, разбойник поступил так же.
— Выпьем по кружке пива…
— За то, что ещё живы…
Двое мужчин осушили свои кружки сразу, одним залпом.
— Эй вы! — неожиданно Дисмас хлопнул кружкой по барной стойке, да так сильно, что остальная посуда подпрыгнула на месте. — Танцуйте джигу! Сегодня мы ещё живы, чёрт побери! Ха-ха-ха!!!
Крестоносец Рейнальд ещё так никогда не напивался — за всю свою жизнь так он напился впервые…
