Люблю не за что-то, а вопреки всему

— Нет, нет, совсем не лгала. Я никогда не лгала! — он, казалось, не слышал этих оправданий. — Люси… — Сказала, что она приняла яд — она приняла. Никогда не говорила, что она умерла (Ну да, конечно. Чего не скажешь, когда жить хочется.). Бедняжка выжила… — Я вернулся домой опять… — Бенжамин нежно погладил жену по руке, а я была готова сама себя убить за то, что обманула его. Ужасное зрелище… Она — уродливый труп, а Баркер смотрит на любимую так, словно это всё та же восемнадцатилетняя Люси, которую он оставил много лет назад! — Но стала слаба на голову. Всё, что она делала месяцами — лежала в кровати. Ей бы в больницу, а попала в дурдом, бедняжка… Ну да, был грешок, упекла я её на несколько недель в психушку, думала, помогут, а стало лишь хуже. — Было лучше, если бы ты думал, что она умерла! — ну и при странных же обстоятельствах я впервые назвала его на ты! Я старалась говорить быстрее, так как мне почему-то показалось, что времени на объяснения у меня почти не осталось. Нужно скорее всё рассказать, пока передо мной ещё Баркер, а не убийца! — О мой Бог… — простонал Бенжамин, поднимаясь на ноги, и по его щеке скользнула слеза. Впервые после возвращения с каторги вижу его плачущего… И тут я не выдержала. — Да, я лгала, потому что люблю тебя! — вот я и сказала это. Столько лет эти слова были готовы сорваться с моих губ, сколько раз я давала понять о своих чувствах, но теперь я призналась в своей любви Тодду. — Люси… — Я была бы вдвое лучшей женой чем она! Я люблю тебя! — это был крик души. — Разве могла эта заботиться о тебе, как я?! — Что я наделал?! — столько боли и отчаяния было в его голосе! Тодд, а это опять был он, резко развернулся на каблуках, и я в ужасе отпрянула. Чёрные волосы почти что дыбом стоят, взгляд безумен, по лицу стекает кровь Тёрпина, а, может, и Люси. Возможно, это всё игра моего воображения, но глаза брадобрея показались мне не просто чёрными с красным отливом, как обычно, а тёмно бардовыми, как черешня. Проклятье, ну и облики даёт печка! — Миссис Ловетт, вы кровавое чудо! Невероятно практичное и целесообразное, как всегда! — в глазах демона полыхал такой огонь, что я не переставала быстро отступать назад. Суини Тодд двигался ко мне медленно, как хищник, крадущийся к своей жертве. Не спеша, продумывая каждое движение, будто выжидая удобный момент для броска… Сердце ушло в пятки, я, как завороженная, отходила и отходила назад, не в силах отвести глаз от этого пугающего, но такого чудовищно красивого человека. Хотя, человека ли? — Как вы и говорили всегда, нет смысла зацикливаться на прошлом. Я уткнулась спиной в стенку и вздрогнула. Вот и всё. Одно движение сейчас перечеркнёт мою жизнь! — Нет, иди сюда, любовь моя… Он поманил меня обеими руками, в одной из которых была кровавая бритва. Я вжалась в стену. — Всё, что я делала, я делала, думая… — Нечего бояться, любовь моя! Может, обойдётся? Кто знает, что он решил? Хотел бы убить, я бы уже валялась с перерезанным горлом, это же Тодд! Возможно, он простил меня? — Что это к лучшему, поверьте мне! Я убеждала себя, что все страхи позади, я позволила цирюльнику схватить меня за талию, хотя и вздрогнула от резкого выпада в мою сторону. — Что умерло, то умерло! — Мы по-прежнему можем пожениться? — я захотела уточнить, прощена ли. В ответ мистер Ти вдруг принялся вальсировать. Не так, как когда-то в пирожковой, — торжественно, будто мы король с королевой, решающие судьбы людей. На этот раз у меня возникло ощущение, что сама смерть закружила меня в своём безумном танце… — История этого мира, моя малышка… — Вы имеете ввиду это? Господи, ради всех Святых, пусть он уже внесёт определённость! В ответ брадобрей лишь сделал очередной танцевальный элемент и закружил меня в центре подвала. — О, мистер Тодд, о мистер Тодд, оставьте всё и будьте со мной! — …учит прощению и забвению. Где-то в глубине своего сознания я понимала, что мне конец. Но так хотелось верить, что любимый всё прощает! Так хотелось думать, что его улыбка — это не оскал… Наверно, нужно было вырваться и побежать прочь, но… Я просто улыбалась Суини и любовалась им. Вскоре мне удалось убедить себя, что всё обошлось. Он понял меня и простил. Что может быть лучше?! Теперь мы будем счастливы! И Тобби не пострадал, как всё замечательно вышло! — На берегу моря, мистер Тодд будет удобно и уютно! На берегу моря, мистер Тодд, где ни один любопытный… Я верила в то, что говорю. Именно так и будет! Слишком долго мы оба страдали, теперь всё будет иначе! Только он, я, и море! Мы будем счастливы! Я нежилась в объятьях Суини и была уверенна, что теперь так будет вечно. — И жизнь для живых, моя дорогая, так что давайте жить дальше! Просто продолжать жить! — Просто продолжать жить! — впервые за этот вечер я была счастлива, буквально светилась, так как верила, что всё будет хорошо. А как мой любимый улыбается? По-хитрому, будто что-то скрывает! Обычно он так на меня смотрел по ночам, перед тем, как наброситься… Неужели действительно всё простил? — На самом деле жить! — нежный, обольстительный голос внезапно превратился в рык… Но даже тогда я не догадалась, что именно Тодд планирует сделать… Лицо исказилось нечеловеческой гримасой, глаза в свете печи (хотя, не факт, что поэтому) стали огненными, руки, бережно держащие меня за талию, неожиданно сжались так, что у меня рёбра захрустели. А в следующую секунду я вдруг оторвалась от пола… Несколько мгновений полёта, за которые я успела понять, что произошло, и моё тело охватило пламя: я оказалась в печи. Сначала меня ослепила такая боль, что я была способна только кричать и извиваться, как уж на сковородке. Раскалённые противни впились в кожу на шее, плечах, руках… Огонь стал лизать моё тело со всех сторон. Волосы вспыхнули в первую очередь, обжигая голову и вытесняя все мысли из оттуда. Боль, боль, боль! Существовала только она! Причём я не знала, какая сильнее — телесная, или душевная. Как он мог так меня убить?!! Глядя в глаз, видя в них лишь себя, швырнуть меня в печь! После всего, что я для него сделала! Да, я виновата, но не заслужила такого! Я опрокинула пару противней и горячее, как в адских котлах, масло с них полилось на меня. Всё тело обхватил огонь. Я опять закричала во всю силу лёгких и, кажется, сорвала голос. Перед тем, как вновь потерять рассудок от мук, я успела увидеть Его глаза. Без намёка на сожаление. Лёд, разочарование и презрение — вот, что в них отражалось. Дверь со скрипом захлопнулась, и я опять увидела Его очи в маленьком окошечке. До того, как боль захлестнула моё сознание окончательно, я успела протянуть руку в сторону любимого. Последний взгляд глаза в глаза, и он уходит. Смешно. Даже сейчас я лелею надежду, что сейчас он одумается и спасёт меня… Вырвет из лап смерти, обнимет, прижмёт к себе… Я прощу всё! Я буду ползать у Суини в ногах, вымаливая у него снисхождение, буду благодарить за каждое мгновение, проведённое со мной, скажу, насколько сильно люблю его! Я всё ещё не верила, что я умираю на самом деле! Не верила, что больше никогда не увижу Его, не прикоснусь в белоснежной коже, не прошепчу в нежные губы слова обожания! А потом Боль вытеснила всё. Я никогда не думала, что она бывает такой разнообразной и такой сильной! Страдания составляли какую-то невероятную симфонию. Я чувствовала, как кожа надувается пузырями и лопается, как расползается, оголяя мясо, чувствовала, как откуда-то всё ещё капает масло, сжигая моё правое плечо до костей, чувствовала, как огонь лижет моё мясо, как оно сжимается и чернеет. Чувствовала, как лопаются сосуды, и как солёная кровь заполняет ожоги, делая страдания просто нереальными. Чувствовала, как все нервы пронзают моё тело сеткой, и каждый из них посылает в мозг импульсы боли. Ткань корсета быстро сгорела, и его раскалившиеся до предела стальные рёбра врезаются в меня при малейшем движении. Во рту пересохло, горло саднит от дыма и беззвучных криков. В нос сильно бьёт гарь и вонь горящей плоти, заставляя меня терять всякое ощущение реальности. В глаза сыплются искры с растрепавшихся волос, а лицо лижет огонь… Время растягивается. Кажется, что прошла вечность с тех пор, как я почувствовала первые ожоги. Одно радует, я очень быстро надышалась дыма и стала терять сознание. Болевые ощущения притупились. Теперь я просто лежала в огне. Вернее то, что от меня осталось — изуродованное тело, в котором ещё каким-то чудом теплилась жизнь. Я уже не видела печь, перед глазами пролетала вся жизнь. Как-то отстранённо я подумала о том, что левая рука, кажется, сгорела почти до костей и почернела, что сердце ускоряет и ускоряет свой ритм, а режущая боль в нём становиться всё сильнее, будто оно вот-вот разорвётся. Кажется, у меня лопнули глаза, но я не могла поручиться. Я же видела что-то. Я видела Его. В полузабытье потрескавшиеся, в чёрных корках запечённой крови, растянутые в мерзком подобие улыбки, губы беззвучно звали Его. — Суини… Бенжамин, Бенжамин, Бенжамин!.. Тодд… Баркер… Люблю… Я не слышала свой голос — из ушей давно капала кровь и я вообще ничего не слышала. Лишь в голове билась единственная мысль — всё равно люблю!