Люблю не за что-то, а вопреки всему

      Я считала отвратительным своё вчерашнее настроение? Ха, утром я была готова кого-нибудь убить самым жестоким и беспощадным образом. Нет, не кого-то, а одного конкретного человека — Альберта Ловетта, моего мужа перед людьми и перед Богом.       Знакомые часто сравнивали меня с фарфоровой куклой. Так вот, с утра я чувствовала себя разбитой куклой. Я буквально не могла встать с постели. Нет, Альберт, разумеется, старался быть нежным, но слово «нежный» как-то теряет своё значение, когда его применяют к кабану больше 100 килограмм. Хотя, какое там 100?! У меня рёбра так раскалываются, как будто он весит все 200!       При одном воспоминании о прошедшей ночи меня чуть ли не выворачивало наизнанку. Какая там «любовь»?! Это неуклюжее действие, что он произвёл со мной, едва ли можно назвать половым актом! Зато ворочался он на мне знатно — все кости теперь ломит. Из-за тупой боли между ног я даже ходить не могла. Так Альберт ещё и в ухо мне храпел всю ночь, припечатав к жирному вонючему телу своими лапищами!       Я даже не рыдала, слёзы просто текли водопадом, а я молча смотрела в стенку, не содрогаясь от плача. Любовь к мужу?! Я готова в петлю лезть! Я думала, что это будет отвратительно, но и не догадывалась, что настолько!       Единственное, за что я благодарю Бога, так это за то, что с раннего утра Ловетта вызвал компаньон на какой-то важный разговор. Как хорошо, что у него появились какие-то проблемы с поставкой мяса, что ли… В восемь утра он сорвался и убежал (хотя, с его габаритами это казалось невозможным), шепнув мне на ухо что-то невнятное про проблемы с начинкой для пирогов. Сказал, чтобы я ждала его к обеду.       Часов до девяти я просто лежала и рыдала до спазмов в лёгких. Затем меня подняла жажда — в горле пересохло, ужасно хотелось пить. В глазах поминутно темнело, но, сделав титаническое усилие, я всё же откинула одеяло и встала. Мутным взглядом окинула постель — на ней красовались красные пятна, напоминающие мне, что ещё вчера я была невинной девушкой.       Пошатываясь и опираясь на стену, я дошла до стула и натянула ночную рубашку, затем накинула сверху пеньюар. В голове зашумело, а перед глазами всё поплыло. Пришлось сделать небольшой привал и посидеть на стуле минут пять, пока темнота не отступила. В голове пульсировала одна мысль — пить! Вместе с этой мыслью были ещё маленькие молоточки, которые немилосердно стучали у меня в голове. Проклятое вино, не нужно было столько пить вчера, всё равно выпивка мне не помогла — я была в здравом уме и твёрдой памяти всю ночь!       Я всё-таки дотащилась до кухни, хотя пока я дошла туда, я мысленно успела проклясть Альберта Ловетта раз сто — так мне было плохо. Молоточки в голове отбивали какой-то дикий марш, под который, вероятно, пляшут черти в аду. Внизу живота и между ног болело так, что я едва могла идти, приваливаясь к стенам, как хмельная. Но всё-таки я добралась до кухни. Ощущение было такое, будто я путешественник, прошедший мили через пустыню и отыскавший, наконец, спасительный оазис. Но и тут меня ждал удар.       Благословенный источник влаги, прекрасный графин из хрусталя, полный искрящейся в лучах солнца живительной воды, столь вожделенный мною сосуд, был в руках вчерашнего красавчика — мистера Баркера. Вот сейчас я меньше всего хотела с ним сталкиваться! И так в голове что-то жуткое твориться, а рядом с ним, как я успела удостовериться вчера, мозг у меня просто не работает. Я уж молчу про то, какая я, наверное, сейчас «красавица». Новый приступ головокружения заставил меня привалиться к стенке. — Миссис Ловетт? Доброе утро, — цирюльник смущённо на меня посмотрел, кажется, он стеснялся того, что я не потрудилась нормально одеться. — Какое тут доброе… — пробурчала я. — Простите? — Отвратительное начало нового отвратительного дня моей отвратительной замужней жизни, — мрачно заключила я и прикрыла в изнеможении глаза. — Миссис, вам нехорошо? — обеспокоился собеседник.       Я заставила веки подняться. Весь идеальный, одетый с иголочки, красивый, аккуратный, свежий, не то, что я! У него-то всё в порядке! Счастливый брак, ожидание пополнения (судя по тому, как Люси вчера бегала в туалет через каждые полчаса), отсутствие головной боли и наличие хорошего настроения. В ушах опять зазвенело, а глаза застелила тёмная пелена дурноты и зависти. — Миссис Ловетт!       В ответ я позорно сползла по стеночке.       Дальнейшее я помню смутно. С уверенностью могу сказать могу только одно — сильные руки легко подняли меня и донесли до софы, стоящей у стола. Потом парикмахер убрал с моего лица растрепавшиеся волосы (какие у него всё-таки нежные руки!), и обрызгал лицо прохладной водой.       Я понемногу пришла в себя через добрых пять минут и слабо приподняла голову. — Пить… — простонала я.       Тут же Баркер аккуратно приподнял меня за плечи, приводя в сидячие положение, и сунул под нос стакан с водой. О, наконец то… Как же хорошо наконец промочить горло! Утолив жажду, я окончательно пришла в сознание. Цирюльник обеспокоенно на меня смотрел. Когда мистер Баркер понял, что мне полегчало, он выдал одну из тех нервных, неуверенных улыбок, что так часто появлялись на его открытом простодушном лице. — Надеюсь, вам уже лучше? Или стоит послать за доктором? — спросил он. — Благодарю за участие, но в этом нет необходимости. — Вы уверенны, что не больны? — уточнил молодой человек. — Вы очень бледны.       «Какой он добрый!» — подумала я. Не часто встретишь в чёрством Лондоне такого заботливого человека, не равнодушного к чужим проблемам. Жаль только, что такие, как он, не могут быть счастливы в больших городах, полных пороков, грязи и низко павших людей. Такие, как этот наивный брадобрей, буквально излучают свет, а выделяться из серой массы всегда тяжело… Грустно, но и он с годами очерствеет. — Да, уверенна. Просто мистер Ловетт не особо-то нежен, — горько усмехнулась я.       Ну да, я не самая культурная девушка в Лондоне — как ляпну что-нибудь, так сама потом в ужасе. Вот и сейчас я сказала, а потом подумала. «Да, Нелл, ты в своём репертуаре!»       Мистер Баркер немного покраснел и отвёл глаза. «Боже, какой он правильный, не испорченный!» — пронеслось в голове. — Ладно, не забивайте голову и извините меня за несдержанность. Умение держать язык в узде никогда не было в числе моих добродетелей. — я выжала улыбку.       В конец смущённый цирюльник уже не знал, как реагировать на мои реплики. — Не хочется вас утруждать, но боюсь, что сама я не дойду до своей спальни. Буду вам крайне признательна, если поможете. — О, разумеется, миссис Ловетт! — И ради всех святых, не называйте меня этой треклятой фамилией! Нинель, или Нелли, как вам будет угодно.       Моя немного раскованная манера общения смущала молодого человека всё больше, но, тем не менее, он согласился мне помочь. И вот я, прикрыв глаза, еду наверх на руках этого потрясающего мужчины. Он излучает такое тепло, что мне не хочется с ним расставаться никогда! Такой нежный, заботливый… Я ещё не встречала таких людей в Лондоне, в котором, казалось, каждому выпала двойная порция смертного греха. Мне казалось, будто само солнце греет меня в своих лучах, пока я была в его объятьях. Все проблемы, вся боль, все душевные терзания — всё куда-то улетучилось. В душе появилось спокойствие и свет.       Бенжамин Баркер положил меня на мою постель, всё тем же смущённым взглядом окидывая кровавые пятна на простыне. Видя, что я опять на грани обморока (видно всё из-за нервного напряжения и бессонной ночи), он крайне аккуратно опустил мою голову на подушку и заботливо укрыл меня. — Спасибо… — прошептала я, кажется, засыпая. — Был рад помочь, миссис Ло… Простите, Нинель.       Я слабо улыбнулась, и, приоткрыв глаза, невольно залюбовалась им из-под полуопущенных ресниц. — Вам точно не нужен доктор? — Не нужен. Я высплюсь, и всё будет хорошо. — Очень на это надеюсь, — он посмотрел на меня с какой-то жалостью и пошёл к двери. Уже взявшись за ручку, Баркер остановился и добавил: «Постарайтесь не унывать, и я уверен — Ангел осенит вас своей улыбкой», — на лице цирюльника опять проскользнула неуверенная смущённая улыбка, и он покинул мою комнату. — Он уже это сделал, — едва слышно прошептала я.       О, Бенжамин Баркер, зачем ты повстречался мне? Такой добрый, открытый, честный и прекрасный? Я оказалась будто бы прикованной к нему с этого дня. Сильнейшее впечатление, произведенное на меня накануне его внешностью, оказалось ничем по сравнению с тем, какой эффект возымела его внезапная доброта ко мне.       Всего несколько тёплых слов и немного заботы, — всё, что было нужно мне тогда и ты единственный — единственный! — дал мне это! Ни родители, ни подруги, ни тот же супруг, который якобы обожал меня, а почти незнакомый, молодой, стеснительный цирюльник. Понимающий взгляд и доброта, — всё, в чём я нуждалась. И он подарил мне это с лихвой, поделился тем внутренним светом, который таился в нём. Не ангел, нет, Бенжамин Баркер осенил меня своей улыбкой в тот день. В нём я увидела ангела, по какой-то ошибке живущего в этом презренном мире. А он и был для меня ангелом, посланным мне с небес, чтобы давать мне силы жить дальше, не смотря на все тяготы жизни.