Молоко и Чёрная Магия

- Мама! – он успевает привстать с низкого дивана ровно настолько, чтобы уткнуться носом в тёплую, мягкую грудь. Катаной по горлу – её запах: сладкие Magie Noire* и молоко. Его накрывает с головой; и надо напрячься, чтобы не забыть выдохнуть и снова вдохнуть. Пять ему, пятнадцать, или сорок пять – мама для Такеши всегда будет пахнуть молоком. Молоком и чёрной смородиной. Едва закроешь глаза, и запахи рисуют на сомкнутых веках её портрет: светлая кожа и волосы цвета спелых ягод; огромные глаза такого же, как у него, оттенка молодой коры; белый поварской колпак и, внезапно - зелёная униформа. Такеши было десять, когда она, в летнем камуфляже, с автоматом и громоздким вещмешком, разбудила его в половине третьего ночи, чтобы поцеловать и наказать быть хорошим мальчиком и слушаться папу. Скоро исполнилось бы пять лет, как она пропала. Такеши поднимает голову; на лицо падают редкие, горькие капли. Кирисаме. Изморось. Одна из его атак; и одна из его причин постоянно помнить о ней. - Боже, Такеши, - всхлипывает женщина. – Как же ты вырос! За спиной что-то падает, громко звеня о каменные плитки пола. Выросший на кухне Такеши может определить на слух: большая разливательная ложка. Гокудера вечно повторяет: «Упала ложка – жди женщину». В кои-то веки одна из его смешных примет - сбылась. - Ева, - хрипло говорит отец. – Я ждал, Ева. Каждый день. На кухне жарко от неостывших плит и очень светло; они выходят туда, не сговариваясь – словно привычное, любимое всеми место чудесным образом вернёт их в прошлое. В тогда, когда они ещё были вместе. Когда они были счастливы. Они жадно разглядывают друг друга; Такеши и отец наперебой, в два голоса изумляются: она совсем, ни чуточки не изменилась; а потом просто слушают; всем телом, как иссохшая губка, впитывая тёплое течение её голоса. Особым заданием спецагента ЦЕДЕФ Ямамото в тот раз стало испытание устройства перемещения между мирами. Её твёрдо заверили, что это безопасно; просто займёт, возможно, несколько недель. В какой-то мере это было правдой: Ева совершенно не пострадала при переходе; и для неё прошло всего лишь три месяца. Вот только Цуёши постарел, кажется, лет на десять; а Такеши из беззаботного младшего школьника внезапно превратился в долговязого, выше её на голову, очень красивого парня, который сам теперь может носить её на руках. Древо Исхода и Древо Бытия; загадочная болезнь, превращающая плоть в металл; магические куклы и талисманы; запертая во времени принцесса Хаказе и могущественный антимаг Джуничиро… Всё это кажется лишь сказками в духе любимого Гокудерой Джона Рональда Руэла Толкиена, пока не взглянешь на кольцо на своём пальце; пока не вспомнишь, как жил эти пять лет. Пять лет без мамы. Она не знает, как надолго магия Кусарибе смогла переместить её во времени и пространстве; почему её вообще не распылило на атомы; сколько ещё они будут видеть, слышать, чувствовать друг друга. Ева спешит собрать как можно больше воспоминаний. - Расскажи, Такеши! Волшебные кольца и магия воды; Пламя посмертной воли; аркобалено и фамилиары из коробочек. Кажется, Семья Вонгола хранит не меньше тайн, чем Клан Кусарибе. Тсуна, Гокудера, Рёхей, Хибари,Сквало, Каору… У её мальчика так много друзей; это замечательно. Прижавшись к обнимающему её Цуёши, Ева разглядывает фотографии в мобильнике сына; гладит появившуюся из воздуха весёлую собаку; с восторгом смотрит на превращение биты в катану. Спохватившись, женщина достаёт что-то из потайного кармашка коротенького, довольно откровенного платья. - Ты всегда хотел щенка; помнишь, даже сшил мне пуделя на День Девочек, на уроке в третьем классе? – на ладони у Евы лежит маленькая, довольно грубо вырезанная из дерева фигурка пёсика какой-то неопределённой породы. – Прости, мама не слишком дружит с ножами. - Если это не ножи для разделки рыбы, конечно, - улыбается одними губами Цуёши. - Не так красиво, как твоё ожерелье Дождя… - Спасибо, мам! – спрятав подарок в карман, Такеши обнимает Еву, наконец-то найдя для этого подходящий повод. – Завтра купим для неё цепочку! - Завтра, - беспомощно кивает Ева. – Завтра. Они говорят обо всём сразу - мешая важное и неважное, не имея сил остановиться; пока, в какой-то момент, тело Евы не начинает мерцать голубыми дождевыми искорками. - Я вернусь, обещаю! – она очень хочет в это верить; они все хотят. - Мы будем ждать, мама! – он не помнит, когда в последний раз плакал; но будет помнить теперь. - Ева, - беззвучно повторяет Цуёши. – Ева. Ева. Евангелина Ямамото, «для друзей – фройляйн Ямамото, двадцать восемь лет, безработная», исчезает, оставив лишь запах чёрной смородины и болезненные воспоминания. Ах да, и выструганную швейцарским армейским ножом маленькую фигурку собачки. Такеши откидывается в кресле, обречённо закрывая глаза. Сейчас лучше ничего не говорить. Утром он просыпается первым. Отец, неловко свернувшись, спит на слишком коротком диванчике; на улице очень солнечно, и начищенная кухонная утварь сверкает так, словно вот-вот загорится. Не синим пламенем, нет. Обычным. Такеши выходит на пробежку; вместо обычных пяти километров он нарезает круги вокруг квартала до тех пор, пока не начинают противно гудеть ноги, а напечённая солнцем голова не делается тяжёлой. В душе он, не глядя, открывает кран, подставляя запрокинутое лицо тёплым, горьким струям. Как ты там, мама? Молоко сегодня кажется слишком холодным. Больно глотать. Такеши надевает школьную форму; перекладывает собачку в нагрудный карман. Потом, подумав чуток, продевает сквозь петельку-держалку какую-то верёвочку. В школе просто попросит у Гокудеры одну из его цепочек. Он убирает под рубашку ожерелье Дождя; задерживает пальцы на подарке матери. Интересно, что сделал бы на его месте безоговорочно верящий в чудеса Гокудера? Ямамото Такеши задумчиво трёт собачкин нос. - Доброе утро, мама, - негромко говорит он. В глазах собачки загораются голубые искорки. - Получилось, - выдыхает пахнущий молоком женский голос. – Доброе утро, Такеши! *марка духов; верхние «ноты» их аромата – листья и ягоды чёрной смородины.