Ветряные мельницы

Вопреки всеобщему мнению у Джеймса Мориарти есть чувство такта. Ему знакомы такие понятия как скромность, ненавязчивость, толерантность и право предоставления выбора. Другое дело в том, что непревзойденный гений предпочитает играть на публику, даже искренние просьбы маскируя под приказы холодным взглядом и колкими интонациями. Это же его конек, проходной билет в богемный мир собственного превосходства. Однако Джим все же умеет приглашать, не порываясь даже перегрызть глотку в случае отказа. Ставя на стол две чашки кофе; подбирая именно те дела, которые будут интересные его снайперу, которые смогут заставить урчать его внутреннего кровожадного зверя; интересуясь мнением о должной сумме для оплаты очередного блестяще выполненного заказа; предлагая остаться на ночь в доме, выделяя целый этаж, что бы не тащиться посреди промозглой ночи на другой конец города – всем этим Джеймс приглашает. Приглашает войти в собственную жизнь. Себастьяна Морана воротит от возможности подобной прерогативы. Его потряхивает только от одной мысли о том, что этот мелкий паршивец подбирает поводок, иллюзорно отпуская его полностью. Полковник не хочет подходить еще ближе даже на полшага, он хочет ласкать свою девочку-винтовку и много денег, которыми его босс эти ласки оплачивает. Врет ли блондин себе самому в подобных желаниях? Скорее всего. Джим перечитывает Мигеля де Сервантеса с его двухтомным романом, а затем начинает звать себя Дон Кихотом, раз за разом повторяя судьбу этого героя. Поначалу отказы его не тревожат, он просто отмахивается, на следующий же день снова выводя витиеватым почерком приглашение на траурно-расписной открытке. Но вот потом нечто липкое все же оседает в груди. Это похоже на скуку, она тоже вяжет, горчит и заставляет постоянно сглатывать, только вот нежелания шевелиться здесь однозначно больше. Теперь, выставляя на стол кружку, Джеймс поглаживает ее по ручке большим пальцев в сомневающимся жесте, прежде чем отпустить и подтолкнуть к сидящему напротив Морану. А тот лишь поднимает свой холодный, ничего не выражающий взгляд и качает головой. - Я не люблю кофе, - отвечает он, возвращаясь к разложенным на коленях бумагам и мысленно добавляя: «из твоих рук». Вслух это произносить не обязательно, гений на то и гений, сам догадается. Мориарти неспешно цедит виски из слишком неудобного и тяжелого для тонких пальцев стакана, - вообще, брюнет предпочитает коньяк, а лучше легкое вино, но вот за то время, что он пытался приучить полковника к себе, сам приучился к отвратительно сводящему скулы дорогому пойлу, - а затем медленно прикрывает глаза. - С чего вдруг такая перемена в политике ведения дел? - Тебе есть разница? У меня приступ филантропии. - Как скажешь. В принципе, в то, что Джиму не нужен больше личный снайпер, Себастьян не поверил. Зато поверил в ненарочитую усталость в жестах. Брюнет в целом стал вести себя как-то тягуче плавно, лениво, это видно в каждом движении. Если бить по ветряным мельницам слишком слабо, они только насмешливо притормаживают, что бы затем раскрутиться еще быстрее; если слишком сильно – собственное запястье сводит звоном от треснувших костей. Джеймс искренне хочет иметь этого хищника под боком. Что бы можно было не только говорить «фас», но и протягивать руку в желании запустить пальцы в густую полосатую шерсть. Он готов чесать за ухом и пересчитывать темные полосы на великолепной шкуре, покорно дожидаясь, пока животное сменит гнев на милость, безразличие на участие и замурлычет. Да только вот пытаться надоело. Легкие давно заломило от накопившейся в них вязкой патоки, вытекающей из собственных сахарных улыбок, поэтому теперь хочется только плеваться на дорогие ковры под ногами. Себастьян вздыхает, наблюдая за тем, как Мориарти отстраненно кидает на край стола плату за ставшую очень редкой работу, и жалеет только об одном – о том, что ему ничего не жаль. Так есть возможная вероятность того, что хотя бы один из них останется на плаву, ведь в противном случае на дно пошли бы оба.