Двадцать один

- Шевели своими замечательно длинными ногами, Ойкава, давай, - Ханамаки толкал своего, благо, пошла великая четверка в один университет, капитана в спину, пока Матсукава бодро шагал, придерживая того за локоть, - нашему мальчику наконец исполнился двадцать один годик, у нас уже совсем взрослый малыш, правда, папочка Иссей? - Конечно, любимая мамочка. - А вы всем своим детям на глаза повязки надеваете? И вообще, вы не родители, наша мамочка до скончания веков Ива-чан. - Не умничай, мы приготовили тебе сюрприз. Жаркое июльское солнце пекло головы нещадно, так что слепо шагать под ручки с Матсуном и Маки не казалось Тоору лучшим проведением своего дня рождения. Сегодня был его день, его поздравили все его знакомые, улыбка – в прочем, практически как и всегда – не сползала с его лица. Ну, почти все. Но о тяготах отношений со своими кохаями, тем более, плохими кохаями и совсем не его учениками он старался не думать. Ива-чан сегодня впихнул ему в руки старый детский альбом с их фотками, огромного плюшевого инопланетянина по их старой традиции – дома у Ойкавы уже пятнадцать игрушечных пришельцев и все любимые – и просто ради смеха, а еще пакет обожаемых им булочек из молочного хлеба. Тоору чуть не расплакался. Киндаичи и Куними подарили диск с нарезкой лучших моментов их совместных матчей и все тот же молочный хлеб, а еще Акира даже не очень вредничал, когда их «старый, рассыпающийся» капитан приобнял парней за плечи. Все же, пусть те и были первокурсниками другого университета, семпаи из школы навсегда ими и останутся. Кьекен-чан под чутким наблюдением улыбающегося Яхабы, совершенно недвусмысленно держащего бурчащего что-то себе под нос Кьетани за талию, впихнул в руки именинника коробку в пестрой подарочной бумаге. Внутри оказались маленькие плюшевые копии всех игроков волейбольной команды Сейджо. Тогда Ойкава действительно чуть не разрыдался. Ватари притащил целую тарелку им же испеченных печенек с мятной глазурью, Канео, Мотому и Хейсуке скинулись на коллекцию пластинок его любимых исполнителей. Напрягали неизвестностью только Иссей и Такахиро, загадочно ухмыляясь и перешептываясь. А самое обидное – Ива-чан явно знал, но на все расспросы только закатывал глаза или фыркал, иногда бросая на неразлучную парочку неодобрительные взгляды, а потом и вовсе ушел на свидание с «девушкой». Естественно, Ойкава, Матсукава и Ханамаки прекрасно знали, что той его «высокой красоткой» был никто иной, как бывший капитан Некомы, но щеголять своими знаниями перед дико счастливым и настолько же смущающимся Хаджиме никто не хотел. Пусть их местный заботливый конспиратор порадуется своему таланту. И вот сейчас не особо сопротивляющегося парня ведут непонятно куда, пока тот пытается хотя бы приблизительно понять, что ему уготовано. Но никакие расспросы и даже шантаж из посмеивающихся мучителей не помогают вытянуть хотя бы намек на надвигающийся ужас в лице подарка. - И тебе привет, - Ханамаки где-то за спиной тихо прыскает, вталкивая Ойкаву в какое-то помещение, - можешь снимать повязку, герой. И не думай удивляться, вы со своими влюбленностями на пару с Иваизуми возомнили себя конспираторами. С праздничком! Тоору с непривычки шугается, оборачивается, чтобы взглянуть в наглые глаза, но так и неснятая повязка делу не особо-то и способствует. Он чертыхается, сдергивает преграду его прекрасному зрению и оглядывается. Комнатка как комнатка, в каком-то богом забытом отеле в европейском стиле, хоть и достаточно престижном и уютном, чтобы мусор или, он злорадно хмыкает, кости бывших посетителей не глодали в углу крысы. В прочем, самая обычная комната, зачем его сюда приволокли – неясно. Раз уж та была довольно приятной, то его явно не заперли в отвратительном месте ради смеха, так? Вот какие-то картины, явно пришпиленные сюда совсем не к месту и просто «ради декора». Чайный столик, на нем телефон, меню и даже стопка журналов. Кресло, затесненное в угол и там скромно ютящееся, настенные часы, лампы, кровать, на которой с испуганным видом восседает Кагеяма Тобио, небольшой телевизор… Минутку, что? - Тобио-чан?! – в ответ лишь гневное мычание, складывающееся в осуждающее «Ойкава-сан». Ойкава удивленно рассматривает заклеенный рот, секунду назад еще нахмуренные в страхе, а теперь в злобе брови, связанные руки и форму Карасуно, волейбольную форму, которая непонятно как оказалась на нем. Еще непонятней было то, как и зачем третьегодка сам оказался здесь и зачем Тоору сюда приволокли Матсун и Маки. Хотя последнее было вполне очевидно. В их скромном квартете давно ходили байки о романтичной и трагичной истории влюбленности отрицающего все и вся семпая в скромного кохая, что хотел превзойти своего учителя. За такие шутки пара шутников отхватывала по оплеухе, потому что никто влюблен не был и хватит им уже чушь пороть, а Ива-чан удостаивался таким умоляющим взглядом, что сам тяжело вздыхал и просил заткнуться вообще всех. А после обязательно добавлял, что «вообще, звучит вполне правдоподобно, если посмотреть на твои краснеющие скулы и отнекивания». И после этого они, между прочим, все еще лучшие друзья! - Какого черты ты тут… А, сейчас, погоди минуточку, - Тоору опомнился, подходя непозволительно близко к оторопевшему было парню, но когда тот поднимает напряженный взгляд, то в ответ получает только усмешку и дикую боль. - Да кто так скотч отлепляет, больно ведь, Ойкава-сан! - Прости-прости, мой нежный кохай. И я все еще жду, - именинник буквально мурчит, комкая в руке кусок скотча и отбрасывая его в сторону, - ответ на свой вопрос. Весь яростный запал Тобио куда-то делся, он что-то вяло промямлил полу, спрятав взгляд и покраснев. Снова посмотрел он в смеющиеся карие глаза только после того, как кое-кто весело пропел «Я жду, Тобио-чан». Пока Кагеяма пытался набраться решимости, взгляд Ойкавы внезапно упал на валяющуюся рядом открытку с размашистым и до боли знакомым почерком. «Твой подарок на день рождения от нас, наслаждайся и подыгрывай в разговоре, тебя ждет кое-что интересное!» сбоку не менее знакомые буквы, но написанные уже другой рукой несли неловкое и смущающее послание, гласившее «смазка под кроватью». Придурки. Но подыграть Тоору с радостью согласился. - Так что там, Тобио-чан? - Ханамаки-сан и Матсукава-сан слышали то, что не должны были, а потом силой приволокли меня сюда, - господи, этот мальчишка, видимо, никогда и не пытался врать, - о, а еще с днем рождения вас. Последняя фраза прозвучала до того тихо и задушено, что Ойкава чуть было не стал волноваться за здоровье своего кохая. Но, видимо, просто тому было стыдно или неловко. Какой милый. - И что же они услышали? Испуганный взгляд синих с серым вкраплением глаз на момент задерживается, а потом тонкие брови снова хмурятся, явно показывая свое нежелание делиться секретами. Тобио в своей манере спесиво поджимает губы, чуть отворачивая голову. В голове Ойкавы, в то время, ворочаются и лениво толкают друг друга не совсем правильные мысли. Да и не совсем культурные. Во-первых, вся эта упрямость и показательное нежелание разговаривать как всегда на раз выводило его из себя, так что ехидничать и злорадствовать хотелось вдвойне. Во-вторых, черт, эта гребанная форма явно была особым сервисом от его друзей, знали ведь, как распинался на одной из вечеринок Тоору о том, что та смотрится весьма горячо и даже как-то эротично, алкоголь, кстати, с тех пор не в числе его самых близких друзей. И третье, самое позорное, возможно, все те байки, - господи, хоть себе-то не ври (шептал где-то ядовитый голос его сознания)- были отчасти правдой. - Не хочешь говорить? Тобио-чан, игнорировать старших невежливо. Ты ведешь себя, - Ойкава слегка смеется, половину его лица рассекает косая усмешка, в глазах потирают руки черти, - как ребенок, а детей за непослушание наказывают, ты в курсе? Он с удовлетворением смотрит, как кадык медленно прокатывается вниз-вверх под тонкой бледной кожей, и замечает две родинки аккурат рядом. Где-то возле солнечного сплетения хвостом крутится сладкое чувство удовлетворения. - Я все равно не скажу. Собственно, а что ожидалось? В голове Тоору молнией проскакивает мысль, что Кагеяма всего-то хитрит и нарывается, прощупывает почву, сколько и как долго его ненавистно-любимый семпай будет терпеть природную вредность, а потом до оторопевшего мозга доходит, что этот смущенный до покрасневших ушей мальчишка с все еще связанными руками на такое просто не способен. Такие многоходовочки скорее в духе самого Ойкавы. - Ну что же, - уже совсем взрослый студент пожимает плечами и прикрывает глаза, будто бы совсем не он виновен во всех своих последующих действиях, словно сам Тобио оскорбил всех здесь своим молчанием и нежеланием поддержать диалог. А после Тоору легко садится на кровать рядом, отчего пружинки тихо скрипят, глаза в обрамлении густых темных ресниц глядят настороженно. Как зверушка рядом с хищником, ей богу, - ты был предупрежден, мой непослушный кохай. Кагеяма даже возмутиться не успевает, как его дергают на себя, парень теряет равновесие и грузно заваливается на коленки Ойкавы, приглушенно выругнувшись. После нехитрых манипуляций он оказывается в весьма компрометирующей позе, отчего кровь приливает к скулам. Поглаживающая оголившуюся поясницу рука не сильно помогает. Парень елозит, пытаясь уйти от прикосновений, но этим вызывает лишь тягучий и мягкий смех, отчего-то напомнивший ему мед, и чувствует вторую руку, придерживающую его на лопатках, чтобы уж точно не смог подняться. Пах очень неудобно оказался точно на коленках Тоору. - Ты своей вертлявостью соблазнить меня собрался? – Ойкава сглатывает ставшую вязкой слюну и слишком легко для себя признает, что уже соблазнен этой тощей задницей, но, святые небеса, что он сейчас творит, - Я же говорил, непослушных деток наказывают. Рука, до этого мягко поглаживающая его поясницу, внезапно и громко приземляется точно на его ягодицу. Кагеяма взвизгивает от неожиданности и прогибается в спине, а еще краснеет так, что больше, кажется, уже нельзя будет. Ладонь замерла точно на месте удара, Ойкава медленно тарабанил по коже пальцами, второй рукой водя по позвоночнику и задирая и без того чрезмерно оголявшую его тело майку. Тобио чувствовал, что резинка шорт в этот раз чертовски его подводит и теперь Ойкава точно видит кромку его трусов. От стыда у него, кажется, закружилась голова. - Все еще не хочешь рассказать? Тобио-чан, последний шанс. Тот лишь упрямо мотает головой в разные стороны, зажмуриваясь и растрепывая свои волосы. Ойкава выдыхает так, будто бы и не ждал от Кагеямы неповиновения. Будто бы на губах его не расцвела многообещающая улыбка. Будто бы вовсе не он забирается пальцами за кромку шорт, а после и боксерок, стягивая их вниз и выводя на копчике уткнувшегося носом в простыни парня лишь самому Тоору известные узоры. «У бедного мальчика покраснела даже шея, - Ойкава невольно осматривает сжавшуюся фигурку, ласково улыбаясь своим мыслям, - и это так заводит». Второй шлепок приходится на до этого не страдавшую ягодицу, Кагеяма приглушенно ругается куда-то в кровать. Бледная кожа под напором покраснела, признаться честно, на эту красноту Тоору даже засмотрелся, обводя ее длинными пальцами и только спустя секунд пятнадцать понимая, что это все, вообще-то, в сугубо воспитательных целях. Удар идет за ударом, кожа ощущается приятным бархатом под безжалостными касаниями, вся задница парня уже до жути красная, кое-где проглядываются оставшиеся отпечатки ладоней, Ойкава даже не пытался считать, самозабвенно опуская руку то на одну, то на другую половину упругой задницы. Когда он заметил упирающийся в бедро стояк и что Кагеяма уже не кричит, а стонет, Тоору и сам не совсем понял. Он резко дергает шорты и белье Тобио еще ниже, до колен, вынуждая того оторвать голову от исслюнявленной простыни и что-то залепетать себе под нос. Его стоящий член мажет джинсы Ойкавы смазкой, оставляя влажный след, а у ехидно усмехнувшегося студента во рту, кажется, сама Сахара. - Что, - голос его спускается до ершистого шепота, мягко покалывает тонкими иголками по рукам и ногам, в голову Кагеяме заносится мысль, что голос семпая его обволакивает, словно темнота, горячая темнота, - кое-кто любит погрубее? Он даже ответить не успевает, как ладонь снова с оглушительным шлепком приземляется на его задницу, Тобио кусает губы в который раз, что-то неясно выстанывая и ощущая кисловато-металлический привкус на языке. Стоит у него уже чуть ли не болезненно, а грубая джинса нежной коже приятных ощущений особо не доставляет. Язык во рту путается, что-то внятное сказать не получается, а кожа под прикосновениями горит огнем, практически лопается, когда холодные пальцы выводят какие-то символы. В мареве мелькает глупая мысль, что символы те были кельтскими. И явно приворотными, хотя слепое обожание давно сменилось томящей л… О слове на «л» даже подумать в отношении Ойкавы не получается. Тоору, тем временем, сам сжимает колени вместе еще сильнее, невольно шикая на собственное возбуждение. Подумать только, завестись от трясущегося на его коленях Тобио, с оттопыренной отшлепанной им же задницей, тихо стонущим в простыни и пачкавшим его – между прочим, любимые! – джинсы истекающим предэякулятом членом, да еще и со связанными руками и покрасневшим до кончиков волос. Так, ладно, в такой формулировке его упирающееся в ширинку собственное достоинство было вполне обоснованным. Неловкости от сложившейся ситуации его бесстыдной душой не ощущалось от слова «совсем». Он любовно оглаживает подрагивающие бедра, невесомо касается особенно сильно покрасневших мест и склоняется чуть ниже, чтобы Кагеяма уж точно его услышал. - Неужели ты настолько сильно меня любишь, Тобио-чан, что возбудился из-за того, что я тебя отшлепал? – Ойкава хотел пошутить, уколоть, но когда он чувствует, как парень замирает, весь съеживается и закрывается, а нос еще глубже зарывается в настрадавшиеся простыни, то глаза его смешно округляются, а встает, кажется, и того крепче. Он попал в самое яблочко. В десятку. В точку. Тобио-чан его любит. От такого приятного сюрприза кровь бурлит вдвое сильнее, а мозги, кажется, отключаются. Вот и шути после такого. Тонкие, узловатые, длинные, да и просто восхитительные, думается Кагеяме (да чтоб он хоть раз такое вслух сказал!), пальцы кольцом обхватывают его член, медленно оглаживают по всей длине, дразнят уздечку и повторяют рисунок каждой выпирающей венки, большой палец надавливает на тонкую щелку, собирая каплю смазки и размазывая ее по головке, вырывая из грудины Тобио утробное урчание и неясный шепот. Тот оказался неожиданно разговорчивым. Свободной рукой Ойкава убирает свои упавшие на лицо волосы, гладит везде, где достает, лопатки, поясница, снова лопатки, шея, короткими ногтями царапает линию роста волос, ведет по позвоночнику, касается измученной кожи на ягодицах, а второй рукой все еще водит по напряженному стояку, дразнит, не позволяя достигнуть разрядки и доводя до полного исступления. Веревка на запястьях натирала, отчего ощущение удовольствия ворочалось внизу живота еще яростнее. Лишь миг – и Тобио выгибает, семя выплескивается, пачкает джинсы, руку Ойкавы, собственную волейбольную форму. Напрягшийся парень выдыхает и размякает, расслабляется в таких знающих руках. Но Ойкаве мало. Собственный организм срочно требовал разрядки, а гадкая (и, разумеется, секретно влюбленная в эти подрагивающие плечи) натура надрывно шептала, что растекшееся по его коленям тело очень даже притягательно. Спорить никто и не думал. На глаза внезапно попались две трогательные ямочки на пояснице и россыпь крошечных родинок на лопатке, складывающиеся в созвездие дракона с парочкой побочных «звезд». Их, неожиданно для себя, захотелось выцеловывать долго и упоительно. Но Тоору лишь мазнул по ним губами, обещая себе еще вспомнить об этих созвездиях, удобней переместил не особо противящегося парня удобней, чтобы склониться и выцепить из-под кровати бутылку лубриканта. На скулах лихорадочно горел румянец. Как только Тобио вернули на место его наказания, тот заметно напрягся, заинтересованно пытаясь разглядеть, что там вообще собрался делать Ойкава. Он успокаивающе поглаживал спину и ноги, попутно открывая крышку. Персиковый запах? Гребанный Ханамаки. - Тобио-чан, не волнуйся, - он снова шепчет, просто вынуждая Кагеяму снова осесть в его руках, - мне развязать тебя? Больно? Внезапная забота кольнула по живому, Тобио нахмурился, молча приподнимая руки и позволяя ловким пальцам отвлечься от поглаживания плеч и развязать тугой узел. Ноющие потертости тут же обожгло воздухом, но парень только благодарно кивнул, подтягивая руки к себе и пряча в них пунцовое лицо. Кажется, решительно против действий Ойкавы он не был. От такого открытого дозволения тот чуть не замурчал. Пальцы снова легко поддразнили опавший член, заставляя Кагеяму снова поерзать и сдавленно что-то промычать. Тоору склонился, целуя куда попадет. Грубость, внезапно сменившаяся щемящей нежностью, вызывала у Тобио смешанные чувства. - Выдохни. На бедра по промежности потекло что-то холодное и вязкое. Кагеяма сдавленно вскрикнул, пока заботливые пальцы размазывали лубрикант и задевали чувствительное колечко мышц. Тоору шептал успокаивающие слова, но никто и не пытался слушать. Все ощущения сосредоточились на возбуждающих касаниях к мошонке, полувставшему члену, животу, на поглаживающих пальцах, круживших вокруг его ануса, на стекающих по внутренней стороне бедер каплях смазки. Палец внезапно вошел легко, отчего аккуратные брови вопросительно изогнулись, а карие глаза посмотрели на, похоже, покрасневший и еще ниже опущенный затылок. В голове о стенки черепа билась пьянящая мыслишка. Язык быстро прошелся по сухим губам, взгляд недобро блеснул в темноте. Представить, что Тобио-чан, этот вредина, доводящий Ойкаву до белого каления, чертов кохай, зачастую казавшийся безэмоциональным булыжником, что именно этот Кагеяма Тобио дрочит, растягивает себя, шепча его имя, жмурится, бормочет, самостоятельно доводя себя до оргазма. И кончает, снова проговаривая его имя. Все это пьянило не хуже любого алкоголя или даже самого злющего саке. - Тобио-чан, да ты развратник, - хриплый смешок прокатывается в звенящей тишине, - расскажешь потом, как ты это делал? Ты растягивал себя аккуратно? Медленно? Или давно привык к таким развлечениям? Ойкава дразнится, черт. Стояк у Тобио был уже практически каменный, пальцев было так мало, а зажатый у основания член так не давал того нужного. Парень уже скулил, хныкал, перебирая руками смятые простыни, сжимаясь. Он же и сам чувствовал, что семпай хочет, что уже и ему тяжело терпеть, но он все дразнился, отчего мозги превращались в желе. В заднице двигались уже три пальца, пошло хлюпая, постоянно задевая простату и, казалось, доставая до самого желудка. Каждое попадание в ту самую точку награждалось надрывным стоном, расползающимися ногами и тщетными попытками сохранить рассудок здравым. На очередной жалобный стон Кагеяме ответили тихим фырканьем. - Ты чего-то хочешь, Тобио-чан? Пристыженное молчание и сжатые в кулаки пальцы. - Попроси, и получишь все, что угодно. У Кагеямы даже выдыхать получается просяще, он чуть приподнимается и подмахивает бедрами, насаживаясь на пальцы. Сглатывать слюну становиться чертовски трудно. - О-Ойкава-сан, - тот шикает, стонет, снова подаваясь бедрами и расставляя ноги шире, -пожалуйста, просто…. Пожалуйста. - Чертов паршивец. Тоору чуть ли не скидывает его со своих колен, быстро поднимаясь и снимая мешающие вещи. Майку, испачканные джинсы, белье, выпутывается из вороха, отпинывает все это куда-то в угол. Единственной одеждой на них остается нацепленная на Кагеяму футболка от комплекта волейбольной формы. Шорты и его трусы валяются где-то рядом с одеждой Ойкавы. Тобио елозит, переворачиваясь на спину и смущенно отворачивая лицо. А не поздно ли смущаться, думается Ойкаве, но для шпилек не остается и места, желание сжирает его нервы, мешает с тихим хихиканьем правильно и трезво мыслить. Тоору притягивает парня ближе, нависнув над ним и вынуждая закинуть ноги себе на талию. Кагеяме думается, что такой семпай – с напряженным взглядом, без далеко не всегда искренней улыбки, гуляющими под кожей желваками, напряженной челюстью, растрепанный, нависающий над ним и склоняющийся все ниже - именно такой он является настоящим. Капелька пота задерживается на кончике носа Ойкавы, падает куда-то на грудь Тобио, когда он чувствует горячее дыхание на своих губах и раздвигающий горячие стенки член. Тоору медлит, сдерживается, терзая губы Кагеямы и глуша его стоны, мягко оттягивает нижнюю губу, гладит языком, проводит по кромке зубов, убирает от лица попадающую в глаза чернильную челку и ждет. Разрешения. Дыхание захватывает с небывалой силой. Когда Тоору сам уже дышал медленно и прерывисто, Кагеяма чуть кивнул, сам двигаясь навстречу и насаживаясь. Острые ногти впились в лопатки, явно оставляя там однозначные царапины. Прошибающая боль заставила Тоору сдавленно ругнуться, прикрыть глаза. Тормоза снесло окончательно. Ойкава рыкнул, изгибаясь, впился губами в выпирающую ключицу, толкнулся вперед, грубо проезжаясь по простате и заставляя вскрикнуть. Он кусался, покрывал шею и щеки поцелуями, прикусывал мочку уха, держал руки, чтобы Тобио точно не закрыл лицо, не спрятался от вездесущего взгляда карих глаз. Он впитывал, впитывал, впитывал. Парень оказался зажатым, спрессованным между горячим поджарым телом и скрипящей на каждом толчке кроватью. Ойкава впился в его бедра пальцами, явно оставляя синяки, толкнулся особенно сильно и плавно, явно нарочно не давая даже дотронуться до собственной эрекции. Кагеяма практически плакал. Он извивался, мычал, стонал, когда Тоору вдалбливался с особой садистской выдержкой и жмурился, если тот слишком сильно сжимал зубы на тонкой коже. Шея и грудь расцвели многочисленными засосами. Ноги постоянно соскальзывали с влажной кожи, так что в итоге Ойкава шикнул, немного отодвигаясь, выходя из Тобио, забрасывая его ногу себе на плечо. И сразу входя на всю длину под таким нужным и правильным углом. Кагеяма стонет особенно громко, хватаясь за изголовье кровати, бесстыдно подмахивает, чувствуя, что совсем скоро кончит снова. Тоору поворачивает голову, крепче перехватывая стройную ногу и целует ее куда-то в косточку, тихо шипя. Невозможно было не хотеть этого демона под ним. Такого бесстыдного, томно дышащего от перевозбуждения, так невинно и стыдливо сжимающегося вокруг него. - Черт! Воздух сдавливает в легких, горло словно изодрано изнутри кошками, по позвоночнику проходится электрический разряд, стекая куда-то в пах. Ойкава быстро накрывает ладонью капающий на живот Кагеямы смазкой член, дроча в ритм быстрым толчкам. Раз. Два. Три. Тоору запрокидывает голову, рыча совсем по-животному и насаживая вскрикнувшего Кагеяму до конца, изливаясь в него. Он медленно выходит, валясь совсем близко и притягивая кончающего парня к себе, чтобы обнять и вяло ткнуться губами куда-то в его висок. - Тобио-чан, а ты все еще не хочешь сказать мне, что там услышали Матсун и Маки? – уже через каких-то полчаса Ойкава хитро блестит глазами, вытирая живот и бедра Кагеямы от подсохшей спермы, - просто мне теперь до жути интересно, за какую тайну мой милый Тобио-чан стал таким развратным. Под испытующим взглядом смеющихся глаз только успокоившийся Кагеяма снова вспыхнул маковым цветом. -Они услышали мой старый секрет. Что мне симпатичен один отвратительный человек, Ойкава-сан. -О, правда? Мне надо бы передать одному заносчивому вредному малолетке, что я тоже его люблю. Ойкава задорно смеется, целуя опешившего Тобио в нос и снова притягивая его в теплые объятья. Пожалуй, лучше у него дня рождения никогда не было.