Кайтар Гарри Поттера

Прошу прощения за долгое молчание, очень много дел навалилось в последнее время. Больше постараюсь так надолго не задерживать продолжение. Глава про Беллу выходит большая, поэтому я ее делю на две части, так что следующая тоже будет про нее же. Не бечено! __________________________________ Я стояла, прислонившись к стене у какого-то кабинета, и мрачно размышляла о том, как докатилась до жизни такой. Нервно расхаживающая туда – сюда Гермиона, кажется, занималась тем же самым... Наведя порядок в медицинском отделении, та пародия на женщину, в розовых одеяниях, выпнув по дороге Грейнджер, вылетела прочь, неся дальше свет добра и любви, назначив перед этим нам обеим некую отработку в ее кабинете, оставив меня одну, приходить в себя, от столь стремительной смены событий. Значит, я снова Поттер... А Поттер – шустрый малый! Ишь, шалун какой, успел снюхаться с этой Чжоу... Очень интересно. Если память мне не изменяет, то совсем недавно она встречалась с моим... Ладно, тогда еще не моим, Седриком, и вот, на тебе – уже ей что-то там «понравилось» с Поттером! Надеюсь, они не... Я содрогнулась. Нет, не буду об этом думать, иначе свихнусь. Рядом кто-то тихонечко фыркнул. Я подскочила от неожиданности и огляделась. Прямо над моей кроватью висел пейзаж: на фоне мрачного, темного леса, как полная противоположность, была изображена очаровательная, освещенная ярким солнечным светом лужайка, покрытая удивительно точно прорисованными, потрясающей красоты цветами и изумрудной нежной травкой. Посреди полянки, едва касаясь травы изящными копытами, стоял ослепительно белый единорог, посверкивая словно бы хрустальным, рогом, и насмешливо смотрел прямо на меня. Его белоснежная грива мягко переливалась волнами, когда ее ласково шевелил легкий ветерок. Кажется, с этой живой картины до меня доносились запахи цветов, листвы, и приятный, ненавязчивый дух здоровой коняги. Всегда обожала лошадей... Была без ума от их красоты, грации, да даже запаха! Единорог подошел ближе и снова фыркнул, выводя меня из странного транса, в который я, оказывается, успела впасть. Ну, надо же! Заколдовал, жеребец нарисованный! Затрясла головой, стараясь сбросить наваждение, и тут же поплатилась за это: едва заживший шрам на лбу, мстительно дернул резкой болью, грозя вновь раскрыться молниеобразной раной. Такое ощущение, будто оттуда рог единорожий растет... Я осторожно коснулась больного места ладонью, и, ойкнув, отдернула ее. Что за... Обо что я могла уколоться?! Тупо глядя на картинку, я боязливо поднесла руку ко лбу вновь и застыла, снова зацепившись взглядом за белоснежного пакостника. Тот словно бы ободряюще подмигнул, поддав воздух сверкнувшим искоркой, рогом, и неожиданно опрокинулся на спину, задрав к нарисованному небу все четыре копыта. Бесстыдно выставив внушительное свидетельство своей мужественности: а ведь и впрямь - жеребец! единорог трижды перекатился с одного бока на другой, и вдруг, подернувшись дымкой, поднялся на ноги. На две. Вовсе не на четыре! На две человеческих, обнаженных, как, впрочем, и все остальное, ноги. Парнишка, только что бывший единорогом, тряхнув блондинистой, разметавшейся по плечам, шевелюрой, и фыркнув совершенно по-лошадиному, неспешно, вальяжной походкой, периодически бессовестно поигрывая ягодицами – этот мерзавец явно был осведомлен о женской сути единственного зрителя, - направился куда-то вглубь леса. Прежде чем скрыться за деревьями, он знакомо покосился на меня через плечо, и, подмигнув, в одно мгновение снова превратился в единорога. Взмахнув на прощание шелковым хвостом, он исчез из виду. Выдохнув – оказывается, во время всего этого представления я почти не дышала, откинулась на подушку и устало закрыла глаза, пытаясь справиться с потоком информации и событий. Мелькающая в голове каша незаметно затянула меня в сон без сновидений. Впрочем, нет, один сон все мне запомнился. Мне снились стук копыт, шумное мерное дыхание, скорость и восторг... В памяти совершенно не остались ни пробуждение, ни выписка из медицинского отделения, ни встреча с однокашниками. Нет, болезненно – любопытные взгляды и вопросы, конечно, запомнились, равно как и бесконечные хлопки по плечам и спине – и как только Поттер это выдерживал? Но все это прошло мимо меня, я действовала словно в трансе, вроде бы все делала и отвечала правильно, и даже ни разу не сказала о себе, как о девушке. Судя по всему, я даже сумела полностью перейти на правильный английский язык, хотя возможно, именно этот самый транс мне и помог: тело Поттера словно взяло управление на себя, без поддержки разума, и говорило и делало то, что привыкло. Помню, как со мной очень старалась о чем-то поговорить Гермиона, делая страшные гримасы и типа, тайные знаки, которые не заметил только ленивый, но мне было все равно: с вежливой улыбкой я кивала, соглашалась, но продолжала заниматься чем-то, несомненно, очень важным, но хоть убейте, не могу вспомнить – чем. В памяти остались лишь обрывки воспоминаний: вот я зачем-то долго копаюсь в поттеровском сундуке, чего-то не нахожу и вяло сержусь. Не спеша иду в сопровождении все той же, крайне недовольной Гермионы, и как всегда, болтающего о квиддиче, Рона, в библиотеку. Не отвечая на вопросы, набираю стопку старинных потертых фолиантов, не обращая внимания на попытку одного из них укусить меня. Вот сижу на своей кровати, вытаскивая тот самый кусачий экземпляр из-под рубашки: по-видимому, я его просто нагло сперла из библиотеки. Отмахиваясь от бесконечно зудящего, словно комар, Рона, вчитываюсь в желтоватые хрупкие страницы, иногда их ласково поглаживая, на что книга довольно урчит, и кажется, даже ластится, стараясь прижаться к пальцам плотнее. Вот на совершенно пустой посреди книги странице, после очередного почесывания, вдруг возникают и тут же расплываются слова: «Veni mi unicornis. Nos simul in sempiternum», и сознание пронзает понимание: это оно! Что за слова, зачем они были мне нужны, не помню совершенно, будто мной, как марионеткой все это время кто-то управлял... - А, вот и вы, мои дорогие, - слащавый тонкий голосок подействовал на меня, словно разряд электричества, моментально вытащив из той нирваны, в коей я пребывала до сего момента. Кровь побежала быстрее по венам, в пальцах закололо, до сих пор они были как онемевшие, только – только начавший заживать лоб, отчаянно зачесался. Я вздрогнула, и быстро заморгав, попыталась сфокусироваться на источнике звука. Невысокая розовая гуманоидная тумбочка, ехидно глядя на нас, приглашающе распахнула дверь кабинета, около которого мы с Грейнджер, проторчали, кажется, часа два. А что мы вообще тут делали все это время? А, точно, вот эта, розовая, тогда налетела на нас и с бухты – барахты назначила нам таинственную отработку. А за что, собственно? Кстати, почему бы и не поинтересоваться? - Проходите, дети, присаживайтесь, чувствую, вам тут предстоит провести немало времени, так что устраивайтесь поудобнее. Тяжело вздохнув, я прошла в небольшой кабинет и остановилась, изумленно глядя на многочисленные мяукающие изображения котят всех мастей, и не торопясь следовать приглашению присесть. - Миссис... э-э... – замялась я – из головы совершенно вылетело не только имя женщины, но и как тут положено было обращаться к преподавателям. - Миссис Э? – пораженно переспросила Тумбочка, а усаживающаяся за стол Гермиона, жестом отчаяния прикрыла глаза ладонью. – Мистер Поттер! Я вижу, что отработки были назначены вам очень вовремя! Такого оскорбления я еще никогда не слышала! Вы будете наказаны до конца учебного года! - За что, простите? – ошарашено застыла я, пытаясь понять, в чем успела провиниться, не успев при этом сказать практически ни слова. – Дело в том, что я только что с больничной койки, и у меня наблюдаются некоторые проблемы с памятью... Я всего лишь хотел уточнить, как к вам обращаться, извините, пожалуйста, мне эту забывчивость, оскорбить вас намерения не было... Гермиона подняла голову и изумленно уставилась на меня – очевидно Поттер не имел привычки извиняться, особенно, если был не виноват. Ну а мне не влом, я человек неконфликтный... - Кхе-кхе, - разгневанное лицо преподавательницы вновь приобрело явно более привычное слащаво – снисходительное выражение. – Что ж мистер Поттер, ваши извинения приняты. Но чтобы потренировать вашу память, и дабы смысл преподанного вам урока впечатался, вы сейчас напишете некоторое количество строчек. Присаживайтесь же, дитя мое. - Что? – не сдержалась я. – Строчки? Да у нас их только в начальных классах пишут! - У нас? - хмыкнула Тумбочка, наливая себе чай из чайника, расписанного розовыми розочками, в розоворозочную же чашку. Розовый чай! Это точно был не компот, пахло чаем, во всяком случае... – У кого это – у нас? В вашей маггловской школе, где вы имели несчастье учиться до того, как попали в Хогвартс? Я попрошу вас, мистер Поттер, не позорить столь уважаемое учебное заведение подобными сравнениями и воспоминаниями! Садитесь, мистер Поттер! Берите пергамент, мистер Поттер! И перо, мистер Поттер! Мисс Грейнджер, вас это так же касается! - Как ее зовут, черт подери? – яростно прошептала я, пытаясь расправить перед собой пергамент, на котором непонятно как надо было писать. - Профессор Амбридж! – сердито зашипела в ответ Гермиона, выдергивая у меня скрученный свиток, и одним движением выпрямляя его. - Попрошу без разговоров! – почти взвизгнула эта... Профессорша. Откуда они только берут таких профессоров? Что-то у меня огромные сомнения по поводу ее компетентности, как педагога... Хотя, если вспомнить Хагрида, Локхарта, Трелони и прочих преподавателей, о которых я пока только читала, но воочию пока еще не имела счастья лицезреть, то удивляться не приходится. А что, интересный подход: практически любой, кому взбредет в голову подзаработать, а заодно и приобрести всеобщее уважение, может прийти в школу и устроиться на работу преподавателем. Не нужно ни образования, не то что высшего или специального, а даже законченного: возьмем того же Хагрида - ни особых знаний, ни опыта, совершенно ни-че-го! И оп-ля: ты уже профессор! - ...шите. - Гарри, ты еще здесь? Очнись! – на уровне ультразвука засипела Гермиона. – Профессор Амбридж, но вы не дали нам чернил! - О, чернила вам не понадобятся, - заверила ее Амбридж с крохотнейшей смешинкой в голосе. – Вас, мисс Грейнджер, я бы попросила написать лишь одну фразу: «Я не должна нарушать правила», а вам, мистер Поттер нужно написать две: «Я не должен нарушать правила» и «Я должен уважать преподавателей». - Ничего не пойму, - возмутилась я. – Когда я успел нарушить правила и в чем заключается мое неуважение? В том, что я не смог вспомнить ваше имя? Неужели в расчет не берется то, что я только что едва не умер?! - Пишите, мистер Поттер! – вновь взвизгнула Амбридж. – Иначе вы предстанете перед судом по обвинению в неуважении к генеральному инспектору Хогвартса и представителя Министерства! - Да пишу я, пишу, чего так орать... – пробурчала я, примериваясь на удивление острым кончиком сухого пера к бумаге, то есть, к пергаменту. Котята с многочисленно тарелочек развешанных по стенкам кабинета, возмущенно мяукали, видимо, поддерживали недовольство своей владелицы бессовестным мальчишкой, то есть, мной. Постаравшись отключиться от внешних раздражителей, я старательно царапнула свиток и, конечно же, прорвала его. Одновременно с этим, рядом со мной послышался судорожный, явно болезненный, вздох. Я вздрогнула и уставилась на Гермиону. Перед ней, на ее куске пергамента, пламенела алая надпись: «Я не должна нар...», а на тыльной стороне судорожно сжатого кулака левой руки, набухало несколько капель крови. - Это... Это что такое? – растерялась я, глядя как подруга, дрожащей правой рукой, вытирает выступившие слезы. - Ничего – ничего, все в порядке, пишите, мистер Поттер, - масленым голоском пропела Амбридж, которая явно была в курсе происходящего и наслаждалась этим. Знать бы еще, чем... - Но Герм... - Пишите! – с нажимом повторила мерзкая тетка. Искоса глянув на девушку, которая трясущимся пером снова потянулась к пергаменту, я пожав плечами, снова попыталась сделать надпись. И у меня снова ничего не вышло: перо просто скользило по пергаменту, не оставляя никаких следов, если не считать процарапанной бороздки. Зато у Гермионы все получалось просто отлично. Краем глаза я видела, как у нее возникают все новые слова тревожного красного цвета. И я очень хорошо слышала, как она прерывисто дышит, судя по всему, борясь с рвущимся наружу, стоном. Уже не скрываясь, я повернулась к ней всем телом и увидела, как те же самые строчки, старательно выводимые ею на пергаменте, возникают на тыльной стороне ее ладони, словно их кто-то вырезает на ее коже ножом. - Какого хрена здесь происходит?! – возмущенно выкрикнула я, отшвыривая в угол проклятую перьевую ручку, и выдернув гермионину, отправляя ее туда же. Сомнений нет – мое перо точно такое же, как и у Грейнджер, и тоже должно было выписывать буквы на моей коже, если бы не моя сопротивляемость магии.