Nothing new, how about you?

Криденс прошел в спальню Персиваля, цепляясь взглядом за родные и приятные глазу мелочи: по-прежнему задернутые шторы, не пропускающие в комнату солнечный свет, примятая с правого края постели подушка с глубокой выемкой от плеча, складками сбившееся одеяло, которое Грейвс еще не успел аккуратно расстелить после сна, неплотно прикрытая дверь гардеробной, выдвинутое из-за стола кресло. Криденс облокотился на столешницу, улыбаясь своей фотографии в простой деревянной рамке, стоящей рядом с ноутбуком, невольно вспоминая недоумение и легкое волнение на лице Персиваля, когда подарил ее. Ощущения того дня до сей поры не выветрились из его памяти: в воздухе витал аромат еловой хвои, терпких пряностей, сладкой выпечки и цитрусовой бодрящей свежести. Криденс с трудом отгонял мысли о том, как ровно год назад в канун Рождества он проснулся в своей постели, выслушав очередную порцию колкостей от парней, с которыми жил в комнате. Криденс никогда не любил каникулы, пока жил в приюте, особенно до того момента, пока не решился дать отпор своим обидчикам. Он не ждал чего-то особенного от того дня, когда все обычные люди собирались семьей за праздничным столом в ожидании первой звезды, готовили друг другу подарки, обегая магазины в последний момент, либо доставали уже давно упакованные коробки из шкафов и ящиков, чтобы ночью незаметно подложить их под праздничную ель. Криденс не верил, что когда-нибудь будет испытывать подобную радость от праздника... А потом в его жизни появился Персиваль. Грейвс подсел к нему, заговорил первым, очевидно не особо надеясь на ответную реакцию. Криденс перетрусил тогда, ведь с чего бы взрослому и состоявшемуся человеку интересоваться таким, как он? Но Грейвс был открыт и терпелив, не желая проявлять давление, и Криденс сразу почувствовал себя особенным хотя бы потому, что Персиваль выбрал именно его. Это чувство было в новинку. Он даже не сразу осознал, что изменилось, пока Грейвс не ушел поговорить с Мэри Лу. Но после он понял, что это были тепло и странное и непривычное удовлетворение. Его выбрали, его заметили, его хотели слушать и понимать. Криденс помнил, что подарки получают только наутро, но ему хотелось, чтобы Грейвс получил свой именно сейчас, пока ночное небо было окрашено ночной иллюминацией в грязно-сливовые тона, и они еще не успели лечь спать. Рождество Криденс с Персивалем справили вместе с сестрами, Ньютом и Якобом и уже ничего не планировали на вечер, но и задерживаться надолго в гостях не собирались. Грейвс все еще называл их «твои друзья», однако Криденс не мог не заметить, что Персивалю комфортно в их компании, пусть тот и пытался каждый раз отрицать сей факт. Куинни немного расстроилась, но после согласилась, что Грейвсу и Криденсу важно провести остаток Рождества наедине, поскольку для них это был не просто праздник, но и отправная точка, с которой изменилась их жизнь, перевернувшись с ног на голову. Она счастливо и трогательно рассмеялась, наградив их объятиями на прощание, и даже решилась поцеловать Грейвса в щеку, отчего тот впервые искренне смутился на людях и погладил ее по плечу. — Что ты там прячешь? — с легкой усмешкой спросил Грейвс, войдя в гостиную и заметив Криденса, стоявшего коленями на диване и прятавшего что-то за спиной. В свободном углу комнаты, величественно расправив густые широкие лапы, высилась красавица-ель, украшенная разноцветными шарами и лентами электрических гирлянд, и от нее шел одуряющий запах праздника и перемен, забиравшийся в ноздри и круживший голову. — То, что все это время прятал от меня ты, — с проказливой улыбкой ответил Криденс, и сердце Грейвса сладко сжалось, видя его таким – в пижаме, растрепанного, солнечно улыбавшегося посреди зимы. Совсем иного по сравнению с мальчиком, что встретил в прошлом году. Криденс сильно вырос за это время, изменился. Не только в духовном и моральном плане, но и внешне. Скулы его заострились, улыбка была естественна, словно не сходила с губ никогда, прилипнув намертво, и это было так не похоже на прежнего Криденса – смущенного, кроткого, стеснительного. Грейвс прошел в комнату, заложив руки в карманы джинсов, и застыл напротив Криденса, вновь и вновь упиваясь возможностью просто смотреть на него – долговязого и неусидчивого. Криденс переступил с колена на колено от нетерпения, решительно выдохнув, и достал из-за спины тонкий бумажный сверток, по очертаниям напоминавший книгу. Грейвс подошел ближе, так что голова Криденса оказалась вровень с его плечом, и взял в руки подарок, не спеша разворачивать. Одна из поверхностей была плотная и твердая. Персиваль задумчиво оттянул вверх уголок губ и надорвал бумагу с одного края под пристальным и нетерпеливым взглядом Криденса, следящего за его пальцами. В руках Грейвса оказалась рамка для фотографии. Он перевернул ее, и его взгляд прикипел к скрытому под стеклом снимку. Приоткрыв в удивлении рот, он взглянул на Криденса, крепче сжимая фоторамку в руках, будто безуспешно пытаясь прочесть его мысли, но лицо того было непроницаемо, излучая лишь лукавое удовлетворение. — Откуда? — только и смог выдавить он, вновь смотря на снимок. — Из твоего телефона, очевидно, — самодовольно ответил Криденс, словно изобличил тайный заговор. Грейвс задумчиво провел пальцем по чуть смазанной фотографии, повторяя очертания Криденса, стоявшего на самом краю паркового пруда, где у берега столпились жадные утки в ожидании, пока им бросят хлеб. — Ты залез в мой телефон, — прокомментировал Грейвс очевидное, но в его голосе не звучало и тени осуждения. — Знаю, это скверно, — согласился Криденс после некоторого раздумья. — Но и снимать втихаря тоже нечестно, — подметил он. — Я сначала думал возмутиться, но потом вспомнил тот день. Я тогда рассказал тебе о приемной семье, которая хотела взять меня, о жестокости людей. И потом я вспомнил тебя, ты не судил меня. — Мне и не за что было тебя судить, — мягко возразил Грейвс, и Криденс понимающе опустил глаза, едва заметно качнув головой вперед. — И я не смог обидеться, — продолжил Криденс, пристально смотря на фотографию, — потому что понял, если бы у меня была возможность – я бы тоже сфотографировал тебя себе на память. Так что пусть это фото будет твоим по праву. Грейвс слушал его, затаив дыхание. Он уже почти забыл про эту фотографию, прежде воровато открывая ее в телефоне. Теперь же, живя вместе, он предпочитал живого Криденса любым снимкам. — Спасибо, — поблагодарил Грейвс, и Криденс с улыбкой склонил голову набок, нетерпеливо ожидая, что получит в ответ. — У меня для тебя тоже есть подарок, — признался Грейвс, выходя из комнаты, чтобы спустя пару минут вернуться с похожим свертком. — Это больше символический подарок, нежели... — попытался растолковать Грейвс, но тут же махнул рукой, прерывая свои мысли. — Просто посмотри, ты сам все поймешь. Криденс принялся разворачивать упаковочную бумагу, все еще стоя перед Грейвсом на коленях, пока не достал книгу. — «О всех созданиях» Джеймса Хэрриота, — удивленно произнес Криденс, увидев обложку. — Та самая, которую... — подхватил Грейвс и снова замолчал. — Она должна будить неприятные воспоминания, возможно, но я посчитал... Криденс качнул головой и посмотрел Грейвсу в глаза. — Я так и не успел ее дочитать, — смущенно признался он. — Спасибо. — С Рождеством, — хмыкнул Грейвс. — С Рождеством, — согласился Криденс. Персиваль еще несколько мгновений смотрел на него, словно до сих пор не веря, что происходящее реально, а потом склонился, придерживая голову Криденса у основания шеи, и прикоснулся к его губам. Он прикрыл глаза, не в силах держать их распахнутыми, и услышал, как Криденс шумно втянул носом воздух, схватившись за ворот его рубашки. Книга с глухим стуком упала на диванную подушку, и Грейвс, не глядя, осторожно опустил рамку с фотографией на журнальный столик, чтобы в следующий миг присесть рядом с Криденсом, увлекая его в свои объятия. На губах и языке Грейвса чувствовалась пряная терпкость вина, а ладони плотно легли на скулы, пока Криденс целовал его в ответ: мягко, осторожно и как-то отчаянно, словно они могли в любой миг раствориться в воздухе, и это был их последний шанс выразить захлестывавшие чувства. Криденс улыбнулся своим мыслям, будто до сих пор ощущал нежные, но требовательные поцелуи, чувствуя себя совершенно счастливым в этот миг. Он охотно продолжил исследования, блуждая взглядом по столу Персиваля, и от его внимания не укрылся концертный билет, что торчал из-за фоторамки. Криденс потянулся, с легкой дрожью взяв его в руки, и на него вновь нахлынули воспоминания... Он тогда жутко перенервничал перед выступлением, получив одну из главных ролей второго плана в школьной постановке Бриолина почти накануне премьеры из-за того, что один из центральных актеров слег с температурой. К тому же их руководитель решила добавить оригинальности, показав новый взгляд на мюзикл, сменив пол всех персонажей, так что Криденсу предстояло впервые в его жизни соло спеть песню Риццо «There are worse things I could do» вместо того, чтобы играть на задних планах Марти. Криденс рассказал об этом Персивалю почти в самый последний момент, когда дальше откладывать было уже невозможно. Он молча протянул ему билет на постановку, надеясь, что Грейвс сможет выкроить время и прийти. Это должен был стать его второй визит в школу помимо того раза, когда они оформляли документы о переводе. — Тебе не обязательно идти, если не хочешь, — тут же заверил он Грейвса, заметив задумчивый взгляд. — Просто я подумал... вдруг ты хотел бы. Криденс неопределенно повел рукой, не зная, как верно выразить мысли. — Нет, я приду, — пообещал Грейвс, и Криденс с облегчением выдохнул. — И кого ты будешь играть? — Риццо, — с легким волнением произнес он. — Разве это не женская роль? — нахмурился Грейвс. — Насколько я помню. — Уже нет, — усмехнулся Криденс. — Сэнди тоже будет парнем, а Дэнни – девушкой. Двадцать первый век. — Тогда я точно должен это увидеть, — с улыбкой ответил Грейвс, заботливо потрепав его по волосам. Криденс старательно высматривал в темном зале Персиваля, украдкой выглядывая из-за кулис. На нем были сценические облегающие джинсы, черная футболка, а замысловато уложенные волосы не давали возможности нервно почесать в затылке без риска испортить прическу. На нервах его подташнивало весь день. Криденс с трудом смог затолкать в себя завтрак под бдительным контролем Грейвса, зато весь обед слонялся по полупустым коридорам, не находя себе места вплоть до генеральной репетиции. Однако стоило ему впервые выйти на сцену, как что-то внутри него перевернулось: он больше не ощущал волнения, едва различая лица в погрузившемся во мрак зале. В нем будто проснулся совсем другой человек, Криденс больше не был Криденсом, он был Риццо. Жил его прошлым и настоящим, проблемами и надеждами, рассказывал его историю. Софиты на несколько мгновений ослепили Криденса, когда он вышел на центр сцены. У него было мало времени, чтобы выучить песню из-за перемен в актерском составе, и еще ему было сложно абстрагироваться от смысла текста, поскольку сам он был совершенно другим. Хотя в том и заключалась суть погружения в другого персонажа: он пытался привить себе новые привычки – походку, жесты, манеру говорить, раствориться в своем герое. И у него было на это преступно мало времени. — There are worse things I could do*, — прикрыв глаза, пропел Криденс, застыв на сцене. Ему казалось, что голос подводит его, хотя он не добрался еще даже до конца куплета. — Than go with a boy or two… Even though the neighborhood thinks I'm trashy and no good, I suppose it could be true, but there are worse things I could do. Устремив взгляд в зал, он глубоко вздохнул, набирая полные легкие воздуха и стараясь петь текст на автомате, не задумываясь о словах. — I could flirt with all the guys, — раскатисто продолжил он, надеясь, что его неопытная сексуальность выглядит правдоподобно. — Smile at them and bat my eyes, press against them when we dance, — Криденс чуть качнулся на месте, плавно поведя плечами, — make them think they stand a chance, then refuse to see it through – that's a thing I'd never do... Криденс практически не сходил со своего места, это был его момент, его откровение. Откровение Риццо. Все эмоции, отчаяние, разрушенные надежды он вкладывал в мимику и бесплотные движения рук. — I could stay home every night, wait around for Mr. Right! — громогласно протянул он, словно это был призыв о помощи спасти его. Спасти Риццо. Призыв, который никогда не будет услышан. — Take cold showers every day and throw my life away, — потухшим голосом закончил он, — on a dream that won't come true... Песня почти не оставляла пространства для маневра, перетекая в новую часть повествования и резко сменяясь без малейших переходов, чтобы исполнитель и слушатель могли осознать происходящее. Напор, позволявший едва успеть перехватить порцию воздуха, чтобы продолжить. — I could hurt someone like me... out of spite or jealousy! — во время всего исполнения Криденс всматривался в зал, и в какой-то момент ему показалось, что он заметил Персиваля. Сердце пропустило удар – Грейвс слышал его, видел раздиравшее его негодование. — I don't steal and I don't lie, but I can feel and I can cry! — с надрывом пропел Криденс, до боли сжимая кулаки и чувствуя, как напряжена шея. — A fact I'll bet you never knew... — он зажмурился, не в силах выдерживать боле яркие огни прожекторов и блюзовые стоны инструментов. — But to cry in front of you, — печально и почти навзрыд выдохнул он, — that's the worse thing I could do... Криденс свесил голову, погружаясь в тишину стихающих звуков оркестра, глубоко дыша носом и чувствуя, как внутренности наливаются свинцовой тяжестью. Он боялся сдвинуться с места до тех пор, пока не послышались несмелые аплодисменты. Открыв глаза, Криденс заметил озиравшегося по сторонам Чарли, словно тот искал поддержку у зала, а потом он стал хлопать громче, подбадривая исполнителя и вызывая ответную реакцию у остальных присутствующих. Он смутно помнил, как ушел за кулисы, не оправившись от выступления. В тот момент ему казалось, что хуже и быть не может, потому что зал не принял его, а он не смог донести до зрителя мысль. Но осознание накатило на него, когда он оказался после постановки в кабинете директора вместе с Грейвсом и руководительницей их школьного театра – миссис Эспозито. — Молодой человек, вы хоть представляете, какой фурор произвели на сегодняшнем спектакле? — хмуро спросил директор. Миссис Эспозито неуютно переминалась на месте, а Грейвс сидел, задумчиво прикрыв рот рукой, чтобы не сболтнуть лишнего. — Мне дали текст – я его выучил, — возмущенно проговорил Криденс, широко распахнув глаза. — Не верите? — спросил он и потянулся к рюкзаку. — Я покажу вам распечатку. — Это моя вина, господин директор, — не своим голосом произнесла руководительница. — Я отправила Криденсу не тот файл... оригинал песни, а не тот, что с исправлениями. У нас произошли изменения, и не было времени... — Не было времени, — истерично хохотнул директор. — Это я должен сообщить разъяренным родителям, которые привели с собой детей и не ожидали увидеть, как один из героев будет петь о любви к людям своего пола? — На дворе двадцать первый век, — хмуро заметил Криденс, оставив рюкзак в покое, и в знак протеста сложил руки на груди. Грейвс молча наблюдал за разворачивавшейся драмой, не зная как помочь в этой непростой ситуации, пока директор сам не переключился на него. — Мистер Грейвс, — обратился он к Персивалю, — разве вы не знали, что репетировал ваш сын? — Честно говоря – нет, — честно признался Грейвс, и Криденс, поджав губы, взглянул на него, пронзая взглядом подобно рентгену. — Вы и сами слышали – у них произошли изменения. — Да, — недовольно кивнул директор, громко опустив локти на стол. — Но Криденс же должен был понимать, что именно он учит! — Понимаете ли, песня звучала для всех в оригинале знакомо и привычно, — попыталась объяснить миссис Эспозито. — Никто на репетиции не заметил подвох. — Но его заметили зрители! — вскипел директор. Нервы Грейвса понемногу начинали сдавать. — Лучше подумайте над тем, что спектакль быстро забудется, но Криденсу необходимо еще больше года находиться в стенах этой школы, — сурово прокомментировал Грейвс, и Криденс с благодарностью посмотрел на него, и все же по-прежнему продолжал сохранять нейтралитет, не желая уступать никому из присутствующих. Когда они, наконец, закончили, Криденс почти пулей выскочил из кабинета директора и едва не налетел на Чарли, ожидавшего под дверью. Следом появился Грейвс мрачнее тучи и тихо прикрыл за собой дверь. — Как все прошло? — потеряно спросил Чарли, переводя взгляд с друга на его опекуна. — Неприятно, — с нажимом произнес Криденс, обняв себя руками, и привалился к стене. — Ты отлично справился, — попытался подбодрить Чарли, положив ладонь на его плечо. — Это просто ханжество. Они все упустили главную суть. — Пойдемте отсюда, — велел Грейвс, легко подтолкнув Криденса в бок в сторону выхода. — Ты же видишь, что все начинается по кругу? — зло усмехнувшись, спросил его Криденс, когда они вышли на парковку. Чарли недоуменно посмотрел на Грейвса, который неопределенно повел плечом, снимая сигнализацию, и распахнул дверь машины. — Подбросить тебя, Чарли? — спросил он, и Чарли, благодарно кивнув, залез на заднее сидение вместе с Криденсом. — Что начинается? — спросил Чарли, когда Грейвс завел машину. Криденс молча выставил ладонь около лица, прерывая все вопросы. Иронично поджав губы, он болезненно скривился и отвернулся к окну. — Криденс сам расскажет, когда будет готов, — пообещал Грейвс, следя за дорогой и иногда поглядывая на парней на заднем сидении. — Вот, что начинается, — резко ответил Криденс, едва не подпрыгнув на месте. Он говорил быстро и дергано, чрезмерно жестикулируя. Грейвс нечасто замечал за ним подобное, только в редких случаях, когда Криденс был чем-то сильно взволнован. — Когда я жил в приюте, меня хотела усыновить пара геев, после чего меня стали дразнить, будто я тоже... А теперь выходит, будто я публично сделал каминг-аут! Чарли позволил Криденсу выговориться, после чего без лишних слов остановил его мельтешащие в воздухе руки и обнял за плечи. Тяжко выдохнув, Криденс позволил притянуть себя в объятия и быстро затих, уткнувшись лицом в плечо друга. Чарли грустно посмотрел на Грейвса и поймал его взгляд в зеркале. Персиваль согласно кивнул, и Чарли набрался смелости погладить Криденса по спине. — Уверен, миссис Эспозито сделает официальное заявление, — заверил их Чарли, продолжая обнимать несопротивлявшегося Криденса. — Объяснит, что вышло недоразумение. — Но такую мысль будет сложно вытравить из умов, раз она там уже появилась, — ответил Грейвс вместо Криденса, дернувшегося на этих словах в руках Чарли. — Провал в день премьеры – просто великолепное начало! — не сдержавшись, съязвил Криденс.

~ ~ ~ ~ ~

Повертев билет в руках, Криденс спрятал его обратно за рамку, поражаясь тому, что Персиваль хранил его до сих пор, хотя с той поры прошло уже больше года. Он прекрасно помнил, как они вернулись тогда домой, и Грейвс попытался его утешить, когда на них больше не были направлены любопытные глаза посторонних людей. Вот только Криденс не желал разговаривать в тот момент. Он хмуро пожелал спокойной ночи, хотя было еще довольно рано, и скрылся в своей спальне. Криденс забрался на кровать прямо в одежде, не потрудившись включить свет, и свернулся калачиком, уткнув лицо в подушку. Сон не шел, он смотрел в окно как по густо-синему ночному небу медленно плывут низкие белые облака, и волнение потихоньку отступало, но не покинуло его совсем. Он различил тихие шаги Грейвса, проходившего мимо комнаты несколько раз, и пытался прислушаться к себе, чтобы понять, что именно его смущало и возмущало в сегодняшнем вечере. Криденсу было дико обидно, что вместо того, чтобы копнуть и задуматься о его выступлении, зритель предпочел самую простую и легкоусвояемую пищу для восприятия – скандал. Вернее скандалом это не было, но вполне могло им стать. У него было всего несколько дней, чтобы заучить свои реплики и выучить песни, он мало спал в последние дни, чтобы не ударить на премьере в грязь лицом. Миссис Эспозито занималась финальными этапами перед выступлением и почти не присутствовала на последних репетициях, так что и возможности заподозрить неладное у нее почти не было. Криденс знал, что виноват, потому что, ища суть и характер героя в словах песни, не задумался о самом главном – для кого вообще исполнялась эта песня. Единственное, что радовало Криденса – завтра был выходной, а, значит, он мог оправиться за уикенд, чтобы вернуться в школу в понедельник с гордо поднятой головой. Он был очень благодарен Чарли за его хладнокровие и поддержку – его не смутило произошедшее, не отвратило от Криденса. Он поступил так, как сделал бы настоящий друг. Возможно, что не каждый заметил бы подобное поведение в пылу собственных эмоций, принял, как должное, задумываясь в первую очередь о себе, но Криденс не забыл то время, когда всем было наплевать на него. Он помнил, каково это – быть одному, не иметь возможности поделиться переживаниями и получить в ответ крепкие объятия. Криденс ценил, что в его жизни есть Чарли. Когда уже перевалило за одиннадцать, он услышал тихий стук, словно Грейвс до сих пор не был уверен, стоило ли приходить. Персиваль тихо отворил дверь, заглядывая внутрь. Он казался черным силуэтом на фоне ярко освещенного коридора. — Спишь? — шепотом спросил Грейвс, распахнув дверь пошире, и вошел в комнату. — Я пришел еще раз пожелать тебе спокойной ночи. Тут бы можно было повторить «спокойной ночи» в ответ, и никто не посмел бы сказать, что Криденс игнорировал Персиваля, но он не хотел, чтобы тот уходил. Он продвинулся ближе к левому краю постели, освобождая пространство, и Грейвс, поняв все без лишних слов, прошел внутрь, вновь закрыв дверь, и лег рядом на свободное место. Криденс неосознанно подумал, что тогда был самый первый раз, когда они оказались на одной кровати, и не смог сдержать довольной улыбки, живо воскрешая в памяти менее невинные моменты, когда они были в этой самой постели. Но тот раз, самый первый, был для него особенным по иным причинам. Стоило Грейвсу опуститься поверх одеяла рядом, как Криденс тут же повернулся к нему лицом, едва различая в темноте давно изученные черты лица. Он отчетливо помнил родинки на щеке и мог, казалось, найти их, даже если бы закрыл глаза. — Чарли прав, — тихо сказал Грейвс. — Эти люди понимают все слишком поверхностно. Ты отлично справился, и мне очень понравилось твое выступление. — Черт с ними, — вздохнул Криденс, подложив под щеку ладонь. — Может быть так и правильно. В конце концов, это недалеко от правды. Мне же... нравится мужчина. Грейвс ничего не ответил, мягко улыбнувшись, и убрал с лица Криденса волосы, заслонившие лоб. — Я знаю, что ты сделал это не специально, — проговорил он, зеркально повторив позу Криденса: их колени едва соприкасались, а головы покоились на соседних подушках. — Я не знаю, что мне теперь делать, — потеряно прошептал ему Криденс. — Если станет совсем плохо – перейдешь в другую школу, — предложил Грейвс. — Опять? Криденс не хотел в другую школу. Он только за более чем полгода привык к этой. К тому же тут был Чарли. Криденс лучше будет терпеть унижения в его компании, чем снова окажется в одиночестве. — Знаешь, что происходит? — спросил Грейвс, и Криденс едва заметно покачал головой. — Ты как зверь скалишь зубы, проверяя, как далеко тебе дадут зайти, исследуя новый мир. Проверяешь всех на прочность, чтобы захватить власть. Криденс смешно фыркнул и задумчиво облизал нижнюю губу. — Проверяю на прочность? — Меня в том числе, — подтвердил Грейвс, приподняв левый уголок рта в намеке на кривую улыбку. — Делаешь это неосознанно, но я уже почти готов покориться. — Почти, — со смешком вновь повторил за ним Криденс. — Ты не боишься всеобщего осуждения, хоть и уверяешь в обратном, просто делаешь это по инерции после приюта, потому что там у тебя не было поддержки. Но теперь она есть. Криденс заворожено слушал его, едва не забыв, как дышать. Персиваль тонко чувствовал его настроения, будто они были написаны у него на лбу. — Я люблю тебя, — просто сказал Грейвс, и сердце в груди Криденса разбилось на мелкие осколки. — Я тоже люблю тебя, — ответил он вмиг пересохшими губами. И в это мгновение мир застыл на месте, потому что все остальное было бессмысленно и неважно. Никакие слова не требовались, чтобы дать понять, что чувствовал один и что думал другой, только часы на стене тихо и нерасторопно отмеряли течение времени.

~ ~ ~ ~ ~

Сквозь портьеру пробивался мягкий утренний свет. Солнце еще только поднималось над городом, небо было затянуто сероватой дымкой, и Криденс невольно вспомнил похожее утро в начале весны, когда в предрассветные часы земля еще промерзала тонкой льдистой коркой, и можно было смело ходить, не боясь увязнуть в грязи. В тот день их преподаватель английской литературы заболел, так что у Криденса выдались два свободных часа до следующих занятий, которые он мог бы провести вместе Чарли, но по печальному стечению обстоятельств того тоже не было в школе. Университет Ньюта находился неподалеку от школы, и, не особенно рассчитывая на успех, Криденс написал ему, предложив составить компанию. К его большому удивлению тот оказался свободен, и спустя полчаса они уже сидели в маленькой уютной кофейне, заняв столик возле окна. Утреннее солнце нещадно слепило в глаза Криденса, и он постоянно щурился, прикрывая лицо ладонью. — Я рад, что мы смогли куда-то вырваться вместе, я давно тебя не видел, — отметил Криденс, и Ньют слегка улыбнулся ему, понимающе кивнув. — Диссертация, практика – я почти не бываю дома, — объяснил Ньют, разведя руками, словно извинялся за подобную оплошность. — Однако с Тиной вы видитесь, — лукаво поддел его Криденс, хитро посмотрев поверх чашки. Ньют ничего не ответил, смутившись, и Криденс расплылся в довольной улыбке. — Мы с Тиной просто... — попытался растолковать Ньют, не смотря на своего собеседника. — Встречаетесь, — подсказал Криденс, стараясь не думать о том, как бы чувствовал себя на месте Скамандера, если бы и его точно также поставили перед фактом насчет их отношений с Персивалем. — Тина очень хорошая девушка, — подчеркнул Ньют, барабаня пальцами по столешнице. — Она умная и привлекательная. Что плохого в том, что... — Что она тебе нравится? — закончил за него более решительный Криденс. — В этом нет ничего плохого, вы отлично смотритесь вместе. Криденс с любопытством наблюдал за переменами на его лице. Неловкость сменилась догадкой. Прежде отводящий глаза Ньют посмотрел на него с надеждой, словно не верил в то, что услышал, но отчаянно хотел, чтобы Криденс повторил только что сказанное. — Ты правда так думаешь? — наконец тихо спросил он, будто Криденс мог отказаться от своих слов, но в глазах его читалось облегчение. — Конечно, — подтвердил Криденс, улыбнувшись. Он с грустью думал о том, что им с Грейвсом было на порядок сложнее, ведь реакция на правду об их чувствах могла быть неоднозначной. Криденс понимал, что его друзьям было бы тяжело принять перемены, когда воспринимаешь двух мужчин как семью, старшего и младшего, связанных теплыми и дружескими отношениями, но после выясняешь, что их любовь совершенно иного рода, выходящая за любые рамки, которые только могли воздвигнуть между ними.

~ ~ ~ ~ ~

Криденс отодвинул плотную штору и, выглянув в окно, пораженно затаил дыхание – улицы утонули в густом молочном тумане, который пронзали фары автомобилей. Соседние дома походили на призраков, выглядывая из белого морока, съедавшего видимость. Криденс поежился от подобной постапокалиптической картины и навалился на подоконник, жадно рассматривая затопивший Нью-Йорк туман. Небоскребы и высотки вырастали из этой пелены затаившимися стражами, приковывая к себе внимание наполненными светом окнами. — Ты чего тут стоишь? Грейвс возник на пороге своей спальни, но Криденс даже не шелохнулся, не отрывая прикипевшего к панораме города взгляда. — Подойди, — попросил Криденс, и Грейвс послушно приблизился к нему, отдергивая в сторону портьеру и впуская в комнату утренний поблекший свет. — Красиво, — согласился Грейвс. Смотрел он, впрочем, не за окно, а наслаждался живым любопытством Криденса, будто пытавшегося впитать в себя этот миг до последней капли. Грейвс уже давно перестал себя сдерживать, чтобы обнять Криденса, насладиться его теплом, от которого до сих пор екало сердце, прикоснуться к нему губами, чтобы почувствовать, как тот дрожит от охвативших его чувств и желаний. Он был податлив, как пластилин, и напряжен, как гитарная струна. Грейвс приблизился вплотную, заглядывая сбоку, чтобы лучше видеть его лицо. Криденс, почувствовав пристальное внимание, скосил на Персиваля глаза, смешливо улыбнувшись, и протянул руку, ухватившись за его ладонь. Тихо и мягко хмыкнув, Персиваль прижался губами к уголку его рта, и Криденс безотчетно прикрыл глаза, чтобы прикосновения ощущались острее и ярче. Он тут же выпрямился, расслабившись, и Грейвс притянул его боком к себе за талию, уткнувшись носом в висок. Губы почувствовали едва ощутимую мягкую щетину на скулах, пробившуюся со вчерашнего дня. Криденс был уже таким взрослым, хоть и продолжал оставаться в душе ребенком... Грейвс помнил, как пару месяцев назад застал Криденса в его спальне, пристально изучавшего свое отражение в зеркале, после чего тот пожаловался, что выглядит глупо с «этим». Грейвс тогда по-доброму усмехнулся, до сих пор не веря в то, что собирался сделать. Он отвел Криденса в свою ванную, велел умыться горячей водой, чтобы распарить кожу и намылить лицо пеной для бритья, а потом выудил из стаканчика одноразовый станок. Грейвс подвел Криденса к зеркалу, встав напротив него, и, низко опустив ручку, провел лезвиями над верхней губой. — Всегда веди сверху вниз, — объяснил он, сосредоточившись на бритье и не обращая внимания на то, как Криденс смутился. — Тебе может показаться, что наоборот будет чище, — продолжил Грейвс, — но у тебя еще слишком нежная кожа, и может быть раздражение. Он усмехнулся, заметив, как Криденс мученически вздохнул, закрыв глаза, однако не порывался выхватить у Грейвса бритву, чтобы продолжить самому. Станок прошелся от виска вниз по щеке, медленно описал изгиб скулы, и Криденс все же решился приоткрыть один глаз. — Все же у совершеннолетия есть свои минусы, — фыркнул он, и Грейвс хитро сощурил глаза, отчего в уголках лучиками собрались мелкие морщинки. — Какие-то должны быть, — резонно заметил Грейвс, проведя ладонью по его щеке, чтобы стереть пену.

~ ~ ~ ~ ~

— Ты собрал вещи? — сказал ему на ухо Грейвс, и по телу Криденса прошла легкая дрожь. Он испытывал ее всякий раз, когда Персиваль оказывался слишком близко, и так и не научился контролировать себя рядом с ним. Криденс согласно кивнул, неохотно думая о том, что не желает никуда ехать, и предпочел бы провести остаток каникул перед Джульярдом** дома вместе с Грейвсом, но они уже дали свое согласие семье Ковальски и Ньюту с Тиной, что в конце августа они устроят совместный отдых, так что выбора у него не было. Во всяком случае, теперь им не нужно было больше скрывать свои отношения. Состоявшийся почти полгода назад разговор до сих было сложно вспоминать без внутренней дрожи, но Криденс еще никогда не испытывал подобного облегчения, выдав самый опасный и непредсказуемый секрет в своей жизни. Им с Грейвсом каким-то неведомым образом удавалось с успехом скрывать свои отношения ото всех, что изрядно выбивало из колеи, поскольку невозможно было без грусти думать о том, что они были лишены самых обычных и естественных для пар вещей. Они не могли проводить вместе время на публике, как делали это влюбленные – ни объятий, ни прикосновений, ни малейшего шанса даже держаться за руки, как бы отчаянно не хотелось перебороть себя, чтобы дотронуться до того, кого любишь. Осторожные ничего не значащие взгляды в то время, как внутри бушевал ураган – Криденсу давалось это намного сложнее, чем Грейвсу. Прежде более сдержанный и скрытный в самом начале их знакомства, теперь же он не знал, чем заглушить рвущиеся из него чувства, принимавшие пугающий и разрушительный масштаб. Вкусив запретный плод, Криденс желал насладиться им в полной мере, сметая границы, окружившие его со всех сторон. Он жаждал свободы психологической и тактильной, чтобы не оглядываться по сторонам из страха заметить чей-то внимательный осуждающий взгляд. Однако позволить себе быть собой Криденс мог только переступив порог дома. Грейвс же был терпелив и сдержан, постоянно контролируя свои эмоции и поведение Криденса. Его организм уже давно не был подвержен гормональным всплескам, и самообладанием он владел намного лучше, хотя иногда ловил себя на мысли, что забывался, просто оказываясь рядом с Криденсом. Возможно, именно последний год стал самым сложным для Грейвса. Если прежде ему удавалось держать себя в руках, когда о чувствах, которые он испытывал к Криденсу, не было неизвестно никому, кроме него самого, то теперь, когда секрет они разделили на двоих, – совладать с собой становилось на порядок сложнее. Криденс больше не был невинным ребенком: он хотел нравиться, хотел притягивать к себе взгляд Грейвса, пока еще неумело пользуясь своей сексуальностью. Ему хотелось быть желанным и любимым, быть единственным, затмевая всех остальных. Криденсу было невдомек, что это заведомо невозможно, потому что он был тем, ради кого Грейвс просыпался по утрам последние пару лет. Он вдохнул в его безликое существование жажду жизни. Они вели себя, как влюбленные подростки. Оба. Врываясь в квартиру после совместной прогулки, они смеялись, наперебой пересказывая друг другу о том, как чуть не попались, адреналин будоражил кровь, и возможность быть пойманными только подогревала азарт от их игры. А потом они замирали на месте, чуть успокоившись и часто дыша, смотря друг другу в глаза, и Грейвс целовал Криденса, прижимая его к себе. В губы, в шею, в висок, боясь, что если отпустит, то отпустит навсегда, напрочь забывая, что самого Криденса, получившего над ним власть, никакая сила уже не могла остановить. Они ходили по грани, оказываясь рядом. Криденс рос умелым провокатором, скрывая под маской невинности свое истинное желание сделать наконец-то первый шаг, но Грейвс каждый раз одергивал их обоих, стоило им слишком увлечься, понимая, что если они сделают этот шаг, то назад дороги уже не будет. Ее и так не было... Но что-то чарующее и волшебное оставалось в том, чтобы вести себя вновь как подросток, скрывавший свои шалости от родителей. Облегчения это Грейвсу не приносило: ему все чаще приходилось запираться в душе, чтобы сбросить копившееся в нем неудовлетворенное желание, которое засасывало все глубже на дно, и он твердо знал, что Криденс испытывал то же самое, оставаясь наедине с собой. После совершеннолетия Криденса проще не стало, ведь если раньше у Грейвса были веские причины для того, чтобы не преступить запретный рубеж, то больше этих границ не осталось, и все держалось исключительно на его выдержке. Он правда боялся, что это будет уже чересчур, и они оба утонут с головой, а скрывать свое влечение друг к другу станет почти невозможным, но Криденса это только подстегивало провоцировать Грейвса пуще прежнего неосторожными взглядами, двусмысленными фразами и смелыми вопросами. Он превращался в сущего дьявола, когда речь касалась Грейвса, и тот не мог им не восхищаться. Криденс открывал ему новые грани своей сущности, выдавая очевидное соблазнение за напускную неловкость. И однажды Грейвс просто сдался. Они смотрели какой-то не отложившийся в памяти романтический фильм, расположившись на диване в гостиной... вернее на диване расположился Грейвс. Криденс же, ни капли боле не стесняясь, удобно устроился подле него, время от времени ерзая и совершенно не давая покоя: он прекрасно знал, какое влияние оказывал на Персиваля и учился этим пользоваться в своих интересах. Криденс постоянно отвлекался сам и отвлекал Грейвса, наваливаясь спиной на его грудь и подталкивая к неизбежному, пока Персиваль, наконец, не выдержал, поставив фильм на паузу. — Криденс, не лежи на мне. Пожалуйста, — взмолился он, прекрасно понимая, что это не даст никакого эффекта. — Почему? — искренне удивился Криденс. Либо, скорее, изображая искреннее удивление. — Это нехорошо, — сквозь зубы произнес Грейвс и попытался улыбнуться. — Врешь, тебе хорошо, — пожурил Криденс, развернувшись в его объятиях, и теперь пристально смотрел в его глаза. Между кончиками их носов было не более четырех дюймов. — Ладно, мне хорошо, — сдался Грейвс. — Но это может нехорошо закончиться. — Это не может нехорошо закончиться, — лукаво произнес Криденс, не решаясь приблизиться. Грейвс был твердо уверен, что он делал это намеренно, подталкивая его все ближе и ближе к пропасти, однако оставляя за ним возможность самому сделать последний шаг в бездну. — Мы больше не будем смотреть фильм? — ни капли не расстроившись, решил уточнить Криденс. — А ты хочешь? — невпопад спросил Грейвс, смотря в его глаза, которые почти не мигали, вновь и вновь изучая его лицо. — Хочу, — отчего-то хрипло произнес Криденс, скользнув взглядом по его губам и сглотнув застрявший в горле ком, отчего призывно дрогнул кадык. С глухим стоном Грейвс приподнялся, так что Криденс соскользнул с него на диван, и накрыл его губы своими, пытаясь удержать равновесие, чтобы не навалиться сверху. Криденс с жаром ответил, притягивая его к себе за шею, так что Грейвс все же на него упал, но тот лишь весело усмехнулся ему в губы, продолжив поцелуй. За неимением более взрослых развлечений, он стал слишком искушен в поцелуях, заводя Персиваля, уже отчаявшегося находить себе оправдания, с полуоборота. Его руки не решались опуститься ниже плеч, но Грейвсу уже было достаточно того, как пальцы с мягким напором проезжались по коротко стриженым вискам, оглаживали затылок. Персиваль ласкал его лицо, водил подушечками по шее, обрисовывал ушную раковину, и Криденс тихо постанывал в ответ, беспокойно возясь под ним, пока не проник в его рот языком. Для Грейвса это стало откровением. В грудной клетке ширилась легкая космическая пустота, и его охватывало все большее волнение. То, с каким отчаянием и жаром Криденс завладел его губами, с каким напором его язык толкался в рот Персиваля... Он был готов к их близости давно. И кто знает, каких мук ему стоило сдерживать себя до сей поры. С большим трудом Грейвсу удалось отстраниться, прервав поцелуй, и он приподнялся на дрожащих руках, теряя последние капли спокойствия, стоило ему увидеть тяжело дышавшего раскрасневшегося Криденса под ним. Его грудь часто вздымалась, губы заалели, а взгляд был шальной и совершенно безумный. — Персиваль, — с мольбой прошелестел он, откинув голову назад и обнажая напрягшуюся шею. — Встать сможешь? — прохрипел Грейвс, едва удержав себя на ногах, когда поднялся с дивана. — Что? — опешил Криденс, бездумно блуждая взглядом и, наконец, фокусируясь на его лице. — Идти. В спальню, — объяснил Грейвс, протягивая ему руку. Криденс без лишних слов резко подскочил на диване и позволил увлечь себя за собой, переводя дыхание, но не собираясь продолжать это безумство, пока они не добрались до постели. Грейвс решительно распахнул дверь спальни, и Криденс моментально стащил с себя футболку, бросив на пол. Он нетерпеливо отступил к кровати спиной вперед, с вызовом смотря на Грейвса. Под пижамными штанами безошибочно угадывалась эрекция, а сам он имел вид абсолютно сумасшедший. Персиваль, ухватив футболку в районе лопаток, стащил ее через голову одним движением, жадно изучая худую крепкую фигуру, опустившуюся на его постель. Узкая грудь с мягкими волосками и такой же порослью ниже пупка, темные возбужденные соски, маленькая родинка на правом плече. Грейвсу хотелось продлить этот момент, насладиться им. Он знал – надолго их не хватит, нет даже смысла затевать что-то серьезное. Вначале надо было снять напряжение, чтобы уже после можно было говорить об их первом сексе. Грейвсу казалось, что после такого продолжительного ожидания ему хватит и пары движений, чтобы сорваться в оргазм, как какому-нибудь перевозбужденному подростку. Грейвс приблизился вплотную к кровати и, стащив с Криденса мягкие домашние штаны вместе с бельем, от волнения ласково прикусил кожу на бедре. Криденс с хрипом простонал, прогнувшись в позвоночнике. Дальше растягивать нетерпение было уже физически невозможно. Грейвс выскользнул из остатков одежды и упал поверх одеяла рядом с Криденсом, который тут же приник к нему. Вначале он несмело положил ладонь на талию Грейвса, развернувшись к нему всем корпусом, и вновь поцеловал его губы, сразу пытаясь завладеть ситуацией и пуская в ход язык. Грейвс счастливо рассмеялся ему в рот, позволяя Криденсу руководить, и притянул его ближе к себе, удобно устроив ладонь на пояснице. Он чувствовал, как его кожа взмокла, покрывшись испариной, и была нестерпимо горячей под пальцами, позвонок за позвонком поднимавшимися вверх по хребту. Криденс сдался первым, не выдержав собственного напора. Он вновь откинулся на спину, глубоко и часто дыша, и Грейвс припал губами к вздувшейся на шее вене, наконец-то сжав в кулаке член Криденса у самого основания. В ответ тот взбрыкнул бедрами, толкнувшись в ладонь, и Грейвс коротко и рвано усмехнулся ему в шею, плотно прижавшись пахом к его ноге. Глаза Криденса закатились, он как-то весь затих, учащенно дыша сквозь зубы, и Грейвс удерживал его бедра на месте, пытаясь задать хоть какой-то ритм, но спустя пару тройку движений губы Криденса распахнулись, образуя букву «о», по телу прокатилась легкая дрожь, и он застыл, пачкая семенем руку Грейвса. Персиваль склонился над ним, целуя соленую от пота кожу чуть ниже ключицы и продолжая тереться членом о его бедро, скорее желая найти облегчение, нежели кончить. Спустя минуту Криденс нашел в себе силы, чтобы приподняться на локтях, и бездумно уставился на Грейвса затуманенным взглядом. — И это все? — хриплым непослушным голосом спросил он, и Грейвс не удержался от смешка, спрятав лицо на его груди. — А чего ты еще ждал? — с трудом проговорил Грейвс, поцеловав кожу над соском. — Не знаю, чего-то... ух! — ответил Криденс, начиная смеяться вместе с ним. Грейвс подтянулся на руках, подползая ближе, и чмокнул его в припухшие приоткрытые губы. — «Ух» будет потом, — честно пообещал Грейвс, устраиваясь рядом и держа навесу испачканную ладонь. Криденс скосил глаза вниз и охнул. — Ты не... — смущение не позволило ему договорить предложение. — Мы же с тобой не в порнофильме, — весело подколол он Криденса, и тот отвернулся, чувствуя, как на щеках поступил румянец. — Я сейчас, — предупредил Грейвс, звонко поцеловав его в плечо, и скрылся в ванной. Обратно он вернулся с упаковкой салфеток и бросил их на кровать рядом с Криденсом, за которыми тот сразу потянулся, чтобы стереть с живота неприятно подсыхавшую сперму. Грейвс прошел в комнату, ничуть не стесняясь собственной наготы, и устроился рядом с Криденсом, блаженно вздохнув. Лежать рядом полностью обнаженными оказалось неловко и странно, но они определенно оба были готовы к этому привыкнуть. — Когда ты потерял девственность? — внезапно спросил его Криденс, повернувшись на бок, и подпер голову рукой, внимательно рассматривая его лицо. — Что?! — опешил Грейвс от внезапного вопроса, широко распахнув глаза. — Для тебя это проблема? — Криденс заинтересованно выгнул бровь, едва заметно усмехнувшись. — Нет, вовсе нет... — уже спокойнее ответил Грейвс, задумавшись над ответом. — Мне было шестнадцать. Это была девочка с моей школы на год старше меня. — И как? — прозвучал следующий вопрос, и Грейвс хмыкнул, поражаясь и одновременно восхищаясь подобной бестактностью. — Ужасно, — он взял его за руку, изучая запястье большим пальцем. Заглядывая заворожено наблюдавшему за ним Криденсу в глаза, Персиваль коснулся губами тонких голубых вен. — Я продержался еще меньше тебя. Криденс дернул руку, пытаясь вырвать ее из захвата, но Грейвс, усмехаясь, не позволил ему этого сделать. — Ладно-ладно, не сердись, — с улыбкой попросил Персиваль, и Криденс насупился в ответ, по-детски скривив губы. — Только не говори, что ты ждал чего-то большего от первого раза. Криденс промолчал, уткнувшись лбом в его плечо, и Грейвс задумчиво погладил его по растрепавшимся волосам, прислушиваясь к голосу совести, но та молчала, не желая и дальше тревожить его. — Ты занимался этим с другими мужчинами? — прозвучал еще один вопрос, и Грейвс даже приподнял голову, чтобы посмотреть в глаза Криденсу, выглядевшему крайне спокойным. — Это допрос? — вместо ответа спросил он, и тот невозмутимо пожал плечами. — Да, но давно. В колледже, — признался он, задумчиво проведя ладонью по груди Криденса, который прерывисто вздохнул, откликаясь на его прикосновения, но явно не собирался отступать так просто. — То есть можно предположить, что это вообще не считается? — хитро спросил он, и Грейвс начал догадываться, к чему он клонит. — Если тебе от этого будет легче, — согласился он, опустив ладонь на впалый живот, желая отвлечь Криденса от бесконечного потока мыслей. Он заставил его откинуть голову назад, вновь приникая к шее и оставляя легкие поцелуи поверх родимого пятна. — Как думаешь, мы будем вместе и через пятнадцать лет? — с легким волнением спросил Криденс, кося глаза вниз, но видя только темноволосую макушку Персиваля. — Да, если прекратишь задавать глупые вопросы, — шутливо пригрозил Грейвс, отрываясь от его горла, и опустил ладонь ему между ног. Криденс сдавлено охнул, непроизвольно сводя колени. На этот раз Грейвс позволил себе размеренно и долго изучать его тело, что сильно смущало Криденса, но он упрямо пытался загнать все свои страхи куда-нибудь подальше и сосредоточиться на долгожданных ощущениях, которыми грезил последний год. В голове роились обрывочные мысли: он нужен Персивалю, и тот хочет его, так же, как и сам Криденс хотел Грейвса, хотел принадлежать ему, отдавать себя без остатка и получать то же самое в ответ. Он был вновь возбужден, но в этот раз его возбуждение не ощущалось столь болезненным, по телу разливалась приятная нега, Криденс чувствовал гармонию внутри себя. Желание раскрепоститься и предоставить себя на милость Персивалю тесно и органично сплеталось с яростными порывами взять контроль в свои руки, окружить мужчину, которого он любил, чувственными и напористыми ласками, подчинить его себе. Криденс мягко, но настойчиво отстранил от себя Грейвса, надавливая ему на плечи, чтобы тот покорно лег на спину. Ему хотелось выражать свою любовь без слов, используя только язык тела, показать Персивалю всю ту гамму чувств, что бушевала в нем каждую минуту. Больше Грейвс не отвлекался на смешки, его глаза потемнели от возбуждения, когда Криденс откровенно лег на него, вжимаясь возбужденным членом в его пах. Он настойчиво притянул Криденса к себе, чтобы поцеловать, одной рукой надавливая на поясницу, и тот в ответ толкнулся бедрами, вынуждая сдавленно зашипеть в приоткрытый рот. Не до конца отошедший после их первых ласк и так до сих пор и не получивший разрядки, Персиваль почти мгновенно возбудился вновь под ласками Криденса, который, казалось, хотел получить от него на этот раз все без остатка.