you will be mine

На следующий день Чонгук решает выведать у отца, насколько правдиво известие о его предполагаемой «женитьбе», из-за которой так расстроился Чимин. Немощный император в это время находился в тишине собственных покоев, которую изредка нарушал личный доктор и болезненные вздохи Ёнхёна. Дождавшись, пока врачеватель покинет императорскую комнату, Чонгук, учтиво справившись о здоровье, сразу же перешел к делу: – Отец, ты знаешь, что новости и сплетни у нас распространяются до каких-либо официальных подтверждений, а вчерашним вечером мне стало известно, что намечается заключение брачного контракта с будущим правителем Ломмарра. Это правда? Пользуясь завидной репутацией любимого сына, Чонгук мог беспрепятственно задавать подобные вопросы и требовать немедленного ответа. Сложно представить, как на нечто похожее отреагировал бы правитель, спроси его о том же Хосок. Хотя он навряд ли бы сделал это – кротость и послушание позволяли ему безропотно принимать все, что готовит судьба. Ёнхён захватил в свои холодные ладони руку Чонгука и с тенью слабой улыбки негромко произнес: – Я благодарен тебе, сын, за твой мудрый совет не идти войной на Ломмарр, это действительно разумное решение – мы заключим с ним выгодный торговый договор и скрепим его брачным контрактом, который вступит в силу через полгода, когда будущему правителю этого государства исполнится семнадцать. Тайный совет постановил, что необходимо отправить нашу дипломатическую экспедицию в Ломмарр. И знаешь, что? – глаза отца вмиг просияли. – Мне донесли, что там согласны заключить с нами торговый договор, а значит, что и от контракта им не уйти, – хотел было окончить тяжеловатую для него реплику император, но, встретившись с крайне скептическим взглядом Чонгука, поспешил прибавить, – сын, ты же знаешь, что делается это исключительно ради общего блага. Чонгук ясно понимал, ради какого такого блага проворачиваются эти трюки – догадаться несложно – отнятие у Ломмарра самостоятельного будущего путем лишения его наследников, что категорически не устраивало Чонгука, о чем он не побоялся в открытую заявить: – Да, а еще я знаю то, что для дальнейшего развития и процветания Ломмарра ему следует выдать замуж одну из принцесс, если имеются подходящие, и мы можем предложить потенциальной невесте кандидатуру Хосока – нам ведь тоже не помешают наследники. Столь смелое заявление нисколько не удивило отца, ибо он вполне привык, что Чонгук редко соглашается с генеральной линией, бесстрашно высказывая собственную точку зрения и обладая своенравным характером, решительно добиваясь своего, поэтому Ёнхён с тяжелым вздохом заметил: – Как всегда, не могу не согласиться с тобой. Но давай повременим с этим. Сейчас с Ломмарром ведутся переговоры о брачном контракте, так что я не думаю, что двойной нажим есть уместная затея. Но я обязательно вынесу данный вопрос на рассмотрение совета, можешь не сомневаться. А спустя сутки достоянием гласности стали радостные вести о том, что буквально на днях в Катао прибудут послы Ломмарра, которые все-таки привезут с собой своего наследника. Ёнхён ликовал в душе – его искусная дипломатия вновь добилась потрясающе успешных результатов. Привыкший получать все, что захочет, не приемлет отказа. Видимо, сию черту унаследовал и Чонгук. Он регулярно навещал отца, настойчиво напоминая ему о важности созыва совета для рассмотрения и утверждения нового, секретного пункта договора – будущая женитьба Хосока на ломмаррской принцессе, так как просочились известия о наличии младшей сестры правительницы, на чем не мог не сыграть Чонгук. Под его несгибаемой волей Ёнхёну пришлось сдаться – любимый сын не часто вмешивался в государственные дела, однако когда это случалось, с его мнением нельзя было не считаться, даже если оно противоречило интересам правителя.

***

Чонгука нисколько не взволновало сообщение о том, что чужеземное посольство достигло, наконец, берегов Катао – юный принц был чрезвычайно доволен тем, что добился поставленной цели, склонив отца на свою сторону; своеобразные смотрины уже не особо беспокоили душу Чонгука, так или иначе примирившегося со своей долей. Однако старый правитель и придворная знать думали в совершенно противоположном направлении и с раннего утра ревностно подготавливали дворец и Чонгука ко встрече с будущим женихом, дабы произвести на Ломмарр уничтожающее впечатление, во всей красе показав величие и мощь империи Катао. Придворные выуживали из старинных, нередко запыленных сундуков лучшие и дорогие одеяния, несказанно довольные возможностью щегольнуть ими перед иностранцами, и внимательно выслушивали указания по поводу того, как вести себя с заграничными дипломатами. Что касается заупрямившегося Чонгука, то он сопротивлялся до последнего, прежде чем на него все-таки натянули ненавистную ему мантию; Чимин и Хосок, бывшие свидетелями непростого процесса, недоумевали, почему Чонгук не жалует традиционные одежды, так как, по меткому замечанию Чимина, принц выглядел «просто бесподобно» в своем длинном роскошном одеянии; его лицевая сторона была бордово-красного цвета с черно-золотыми витиеватыми узорами, а изнаночная – белоснежно-белого. Более того, мантия как нельзя лучше гармонировала с иссиня-черными густыми волосами, разделенными на пробор таким образом, что была видна молочная кожа лба. Чонгук вообще обладал бледной как полотно кожей, которая становилась предметом зависти придворных дам, вынужденных интенсивно пудриться, дабы замаскировать несовершенства. Когда мучительные приготовления, наконец, завершились, и посланники вступили в пределы дворца, начались долгие переговоры о выработке условий договора; в многолюдном громадном зале, заставленном высоченными канделябрами с несметным числом свеч, откровенно скучая, поодаль от вершителей судеб, сидели будущие супруги. Когда Тэхен прознал о брачном контракте, то, признаться честно, заметно расстроился, а в голове пронеслась мысль о том, что стать вынужденным гомосексуалом – не иначе как очередное наказание свыше, ибо наследный принц никогда не обнаруживал за собой подобных наклонностей. Мало того, что в наследство достается неокрепшее государство с невероятным числом проблем, так теперь к ним прибавится дополнительная. Тэхен до последнего лелеял надежду, что подобная участь – династический брак с юношей – не коснется его. Однако, как и Чонгук, он понимал, что избежать фортуны ни одному из них не удастся. Проходя в зал заседаний, Тэхен, восхищенно озираясь по сторонам, только успевал закрывать рот от удивления – настолько архитектура дворца была помпезна и величественна, и, казалось, она опережает свое время, хотя, быть может, Тэхен думал так потому, что нигде особо не бывал и ничего особо не видел. В любом случае, разглядывать окружающую со всех сторон красоту хотелось, не моргая. Тэхен послушно уселся на стул с высокой спинкой и мягкой обивкой, на который ему указали, и принялся дожидаться торжественного открытия совещания, по-прежнему глазея налево и направо. Однако вскоре его взор остановился на обворожительном молодом человеке в бордовой мантии, который с достоинством вышагивал, смотря прямо перед собой и краем уха выслушивая какого-то человека, семенящего рядом. Они неумолимо надвигались на Тэхена, которому не терпелось увидеть вблизи эту изящную фарфоровую куклу; исполненное благородства лицо Чонгука приняло оценивающее выражение, стоило им остановиться, а переводчику начать представлять юношей друг другу. Языки, на которых разговаривали жители Катао и Ломмарра, являлись совершенно разными, однако как Чонгук, так и Тэхен едва ли не с детства разучивали язык, корни которого уходили в седую древность, и благодаря которому все страны их региона имели возможность понимать друг друга. Так что переводчик представлял собой лицо в высшей степени формальное. В то время как он исполнял свою функцию, Тэхен готов был провалиться сквозь землю из-за накатившего смущения, ибо Чонгук слишком пристально его рассматривал, тогда как Тэхен метнул на своего будущего жениха всего несколько отрывистых взглядов (хотя, честно, хотелось чуточку больше и дольше), ибо полагал, что нарушит правила этикета, освященные традицией, если бесцеремонно уставится на человека; Чонгук, судя по всему, нарушать подобные запреты очень даже любил. Он был приятно удивлен, увидев перед собой прехорошего юношу примерно одного с ним роста, с большими красивыми глазами необычного разреза и каштановыми блестящими волосами (свет падал прямо на них, причудливо переливаясь). «Что ж, стоит отдать должное отцу, в голову которого нередко приходят весьма и весьма неплохие идеи – Тэхен довольно хорош собой. К тому же, выглядит он вполне покорным – надеюсь, он не собирается от меня бегать» – вел внутренний монолог Чонгук, во время совещания многократно поглядывая на точеный профиль. Тэхен же испытывал смешанные чувства – пока молодые люди не беседовали, сложно было составить какое-либо представление о Чонгуке, но, судя по внешнему облику, Тэхен не мог не признать, что принц выглядит заметно старше своих лет, что добавляет его образу мужественности и красоты. А глубокие, затягивающие, гипнотизирующие черные глаза и вовсе потрясное, ни с чем не сравнимое зрелище; все это, однако, не отменяло того факта, что Чонгук – юноша; в глубине души Тэхен осознавал, что не сможет принять его быстро – для этого потребуется время. Сколько – Тэхен не ведал. Но задумываться над этим сейчас решительно не хотелось. Когда совещающиеся перешли, наконец, к предварительному оформлению брачного договора, единственным желанием порядком уставшего Чонгука было поставить свою подпись и удалиться в тихие покои, подальше от безобразной суеты. Однако прежде чем ему удалось осуществить замысел, составители принялись разъяснять ему и Тэхену очевидные вещи, отчего Чонгук готов был взорваться, не понимая, к чему такие долгие формальности – поставили бы подписи – и разошлись, наконец, по своим делам. Именно поэтому он не видел себя в роли императора – его терпение лопнет на первом же совещании. После того как на длинном свитке расцвели замысловатые символы, связавшие не знающих друг друга принцев если не навсегда, то надолго, Ёнхён объявил, что устраивает для дорогих гостей изобильный ужин, однако Чонгук, сославшись на усталость и любезно извинившись за свое отсутствие, в том числе и перед Тэхеном, ретировался в уютную спальню. Мысленно Тэхен лишь поддержал подобное решение – за прошедший вечер он ощутил на себе немалую порцию взглядов Чонгука, так что, если бы он продолжил испепелять его за столом, Тэхен явно не выдержал бы такого непривычного напора. Во взорах этих не было заключено ничего пошлого (если только самую малость); скорее, преобладал любопытный интерес, с которым пытливая натура Чонгука не в силах совладать.