Lost on you

Противный звук эхом впитывается в стены маленькой ванной комнаты, когда корзина с бельем грохает об пол, и пластик соприкасается с дешевым кафелем. Санти машинально складывает белье в барабан стиральной машинки, не очень заботясь тем, чтобы отделить белое от цветного, и вообще смотрит в другую сторону, пока ладонь не натыкается на маленькую гладкую коробочку на дне корзины. Санти рассеянно разглядывает пачку сигарет, которая оказывается наполовину пустой, вертит в пальцах, словно не понимает, как она могла здесь материализоваться. Она понимает, она помнит, до дрожи и мутной влажной пелены в глазах. Дым из едва приоткрытых, почти сомкнутых губ по утрам, с невидимыми прожилками кофейного аромата, как прелюдия к только что сваренному кофе на завтрак. Пальцы, с силой сжимающие сигарету, и нервно искривленные губы, как верный признак того, что сейчас "Не влезай! Убьет!". Рассеянные струйки кофейно-табачного дыма, путающиеся в волосах, когда двое прижимаются друг к другу на балконе, провожая взглядом умирающее солнце, кровавыми пятнами сползающее за горизонт над городом, как символ умиротворения и домашнего уюта. Сигарета, небрежно зажатая между губ, украшенных сытой ухмылкой, подрагивающие от только что пережитого концентрата удовольствия пальцы, которые тянут тлеющую заразу из покрасневшего рта, а изящные волны сизого дыма смешиваются с туманом в глазах, как подтверждение того, что секс был крышесносным. Санти не нужно закрывать глаза, чтобы вспомнить губы и пальцы, которые ласкали любимые сигареты так же чувственно, как и её саму. Санти больше не пьёт кофе и обходит стороной каждую кофейню, потому что ей хочется обманываться и думать, будто так будет легче забыть. Забыть о собственной убийственной глупости, о том, что навсегда потеряла по своей вине. В ядовито-зеленых глазах ехидство и вызов пополам с неприкрытым сумасшедшим желанием, а на скулах пылает румянец. Санти обхватывает пальцами лицо Мэгги и давит ими на щеки, заставляя усмехающиеся губы раскрыться навстречу своим нетерпеливым губам. Поцелуи с Мэгги сладкие и насыщенные, как дольче-латте с карамельным сиропом. Обжигающие и крепкие, как глоток горячего ристретто, много глотков ристретто, от которых плывет в голове и перед глазами, а сердце загоняется сбивчивым ритмом, отнимая дыхание. Ладони медленно, изучающе-заинтересованно скользят по бархату бледной кожи, губы следуют за ними, собирая кофейно-медовую сладость. Санти опускает голову, и кончики светлых волос задевают доверчиво широко разведенные бедра. Касания становятся ласкающими, дразнящими, возбуждающими, методично испытывающими выдержу Мэгги на прочность. Только выдержка Санти первой осыпается звоном возбуждения в ушах, она ныряет языком в горячее, влажное, пальцы, едва согнутые в костяшках с каждым движением выбивают хриплую дрожь голосовых связок Мэгги, заставляют шире раздвинуть ноги. Санти задыхается и хмелеет пока вплавляет себя в щедро податливое тело, которое ломано выгибается в позвоночнике, двигается навстречу, сжимая пальцы внутри, пока трясущиеся руки тянут за волосы и одновременно прижимают к себе. Санти пьёт терпкий вкус кожи Мэгги, дуреет от её аромата и вскрикивает вместе с непривычным звонким стоном, пронзающим плотный воздух спальни, растекается расплавленным металлом по разгоряченному телу. ...Щелчок зажигалки, Мэгги лениво и глубоко затягивается, ерошит растрепанные волосы у себя на затылке и выпускает длинную струйку дыма. Она с хитрой и сытой ухмылкой смотрит на подругу и молчит, золотистые искорки рассыпаются по болотной радужке глаз, оседая на дне. Санти не может дождаться, когда длинные пальцы с коротко стриженными, покрытыми черным лаком ногтями, которые сейчас любовно сжимают сигарету, будут грубо двигаться между ее ног. Она ловко забирает у Мэгги тонкую едкую отраву и слабо затягивается, впуская в легкие и перевозбужденное сознание переплетение кофе и никотина. — Ты говорила, что давно не куришь,— Мэгги щурится и беззастенчивым взглядом облапывает тело Санти. — Мне нравится запах твоих сигарет, — равнодушно сообщает Санти, небрежно ведёт пальцами по своему животу, пробирается между скрещенных бедер и смотрит на девушку, вопросительно выгибая бровь, приглашающе. Мэгги цепко ловит её взгляд, не реагируя на провокацию, отбирает окурок из бледных пальцев и втирает его в стеклянную пепельницу. — Знаешь, я люблю начинать утро с сигареты. — Ты считаешь, что я не захотела бы остаться с тобой до утра, не узнав этой информации? — Санти мазком языка касается кончиков собственных пальцев, облизывается, и вздрагивает от предвкушения, когда в глазах напротив вспыхивает желто-зеленое пламя. — Я считаю, что до утра ещё целая ночь, — Мэгги накрывает её тело своим, вжимая в смятую простынь, и выдыхает горьковато-кофейными губами в припухший рот: - Я считаю, что это утро начну не с сигареты. Плотно задернутые шторы на большом окне в кухне сгущают тени в и без того темной комнате. Санти все равно, что там за стеклом, вечерние сумерки или густая ночь. Узкая полоска тусклого света из коридора роняет блики в содержимое кофейной чашки, стоящей перед ней. Она долго прятала оставленную Мэгги чашку в самый дальний угол навесного шкафчика с посудой. Прятала от себя, будто боясь притронуться и обжечься, мысленно постоянно возвращаясь к ни в чем неповинной посудине, и каждый день обещала себе, что отнесет ее к мусорным бакам. Санти не хочет даже вспоминать о кофе, в квартире нет и намека на бодрящий напиток, а в чашке самая обыкновенная водка. Девушка буровит взглядом крепкий напиток, вливать его в себя не хочется, ей хватает горечи с избытком. Но хочется согреться, обжечься изнутри, хочется пьяного тяжелого тумана в голове, который не даст сосредоточиться на мыслях и воспоминаниях. Хочется уснуть, едва голова уткнется в подушку, и так до утра, без сновидений или бегущей картинки под закрытыми веками во время бессонницы. Санти думает о губах, которые так много раз касались этой чашки, бережно обхватывали тонкий белый краешек. Это даже нельзя назвать непрямым поцелуем, скорее глупым желанием добраться до знакомого вкуса, когда Санти делает маленький глоток. Глотку и голову мгновенно обжигает, и она выплевывает водку обратно в чашку, отодвигает ее дальше от себя. Ей не противно, просто она признается себе, что не хочет обрывать нить воспоминаний, не хочет забивать чем-то образ, что теплится у нее в душе. Щекой прижимаясь к холодной поверхности стола, Санти бездумно водит ладонями по гладкой столешнице, словно ищет вырезанные на ней слова, тайно оставленные послания, которые дадут надежду. Только сейчас запах кофе и сигарет, наполняющий кухню по утрам, кажется жизненно необходимым. Та, что создавала эту атмосферу, была и остается жизненно необходимой всегда, потерянной навсегда. Мэгги одним прыжком усаживается на стол, обхватывает Санти ногами за бедра, скрещивая их в лодыжках, притягивает к себе. — У тебя кофе остывает, — тихо мурчит Санти, обхватывая чужой затылок ладонями и пропуская темные прядки сквозь пальцы, кивком головы указывает на край стола, где сиротливо примостилась чашка с горьким дымящимся напитком. — Пусть, кофе не самое горячее, что есть на этой кухне, — Мэгги нахально улыбается, скользит пальцами обнаженной ступни вверх по ноге подруги, щекочет под коленом и поднимается выше, цепляется за подол короткой юбки, задирая ее. — Мэгс... — Санти прерывисто выдыхает, кусая губы и льнет ближе к гибкому телу, притирается между ног. Мэгги действительно горячая, обжигающая и манящая, настойчивая, гипнотизирующая, Санти теряется, тонет она рядом с ней или жадно пьет сама. Припасть сухими губами к шее, там, где под нежной кожей клокочет кровь, стучит о тонкие стенки артерии, где пульс отбивает частую дробь. Санти нравится, как открыто Мэгги подставляет шею, как стонет от укусов громче, чем от поцелуев, влажно и рвано дышит ей в щеку. Под ребрами у Санти непривычно тепло, чувства щекочут под ребрами так, что горло перехватывает судорогой, а внутренности бухают на уровень пяток. Санти отстраняется и смотрит в глаза Мэгги с нежностью и какой-то ненормальной преданностью, гладит по щеке, губы дрожат от нервного озноба. — Люблю тебя, — произносит Санти беззвучно, на одном только дыхании, утопая в разбушевавшемся зеленом океане глаз. На несколько секунд Мэгги выглядит растерянной, застигнутой врасплох и даже напуганной, а сердце Санти пропускает удар. Но она не успевает ничего спросить и даже подумать, потому что подруга втягивает ее в такой требовательный и глубокий поцелуй, словно рот Санти единственный для нее источник жизни и воздуха, словно она страдала от жажды и нашла оазис. Рука случайно опрокидывает кофейную чашку, но Санти только стряхивает холодные капли с пальцев и этой же рукой сжимает грудь Мэгги под рубашкой. Кофе больше не в приоритете, на ближайшие полчаса. Кровать кажется слишком широкой для одного человека, Санти сидит на полу возле платяного шкафа, кутается в рубашку Мэгги, обнимая себя руками и прижимаясь затылком к холодной стене. Для кого-то ночь, как спасительница, прячет все самое пугающее и неприятное в своей темноте, дарит временный покой, исцеляя сном. Для других все наоборот - ночь вытаскивает на поверхность весь скрытый мрак из самых потаенных уголков души, обнажает страхи и боль, подкидывает самые тяжелые эпизоды прожитой жизни, жужжит в подкорке мозга назойливой мухой, не давая уснуть, пока не выпотрошит тебя, вывернув на изнанку все самое мерзкое. Так и Санти сейчас чувствует себя старой тряпичной куклой, у которой от времени распоролось брюхо, и теперь вся вата изнутри вывалилась наружу гнилой грязной массой. И она противна самой себе, прячась подальше от посторонних глаз. Безмолвные стены не способны говорить, но у них есть уши. Днём они запоминают, что происходит внутри них, а ночью запоздалым эхом выбрасывают со своих твёрдых поверхностей то, о чем чаще всего хочется забыть. Голос Мэгги всегда будет звенеть в голове Санти, открытые стоны и хриплый шепот, небрежные слова обо всем на свете и хлесткие пощёчины фраз, брошенных в пылу злости. — Ты жуткая собственница! Ты душишь меня! Заставляешь врать тебе! Переделываешь под собственный комфорт и уют, а я не мебель. Я устала, ты не хочешь меня слышать. До тебя не доходит того, что я направляю в твою сторону. Слова Мэгги катятся от стены к стене глухим эхом, отскакивают от пола и потолка и впечатываются обратно. Даже если открыть окна настежь, от них не избавиться. Санти зажимает уши, забывая, что это не заглушит воспоминаний в голове. Она раскачивается из стороны в сторону и бормочет сама себе, не позволяя слезам взять верх над выдержкой: — Тупица. Тупица, Санти, так и не научилась плыть по течению. Вечно живешь прошлым или строишь планы на будущее и упускаешь настоящее. Ты самая ужасная дура на свете, Санти. Девушка затихает, она не спит, но дыхание ровное, не меняется, как и ее неподвижная поза возле шкафа. С наступлением утра слова обратно впитываются в стены, и те замолкают до следующей ночи. Санти невидящим взглядом изучает пол, уговаривает себя вернуться в настоящее, схватить за хвост последний шанс. Но от самообмана тоже еще никто не был счастлив. Санти забывает, что она заводила будильник, чтобы не забыть проснуться новым бесцветным утром. И сейчас будильник трезвонит так раздражающе, так громко. Санти игнорирует, не выключает примитивный аппарат, цепляется за резкий звук, чтобы взбодриться. Тщетно ждет, что его отключит кто-то другой. Но непрекращающийся звон вводит в транс и безболезненно вскрывает черепную коробку, тянет жилы из-под кожи. Наплевать, пусть горланит, пока стены не пропитаются этим звуком, вытеснив сожаления об ушедшем и несбывшемся.

***

— Мэгги! Ты слышишь меня, Мэгс? Мэ-э-эгги! — сознание девушки никак не желает сосредоточиться и выбраться из крепких лап сна, но настойчивый голос и упрямые руки будто тянут сквозь толщу воды на поверхность. Мэгги изумленно распахивает глаза и глубоко вдыхает. Близкий взгляд Санти обеспокоенный, она бережно держит ладонями лицо Мэгги и гладит большими пальцами по щекам, будто хочет успокоить, будто стирает невидимые слезы. — Плохой сон? — участливо интересуется Санти, пытливо заглядывая в глаза. — Мне показалось, что ты плачешь во сне. — Да? — Мэгги, спохватившись, проводит по щекам и глазам внутренней стороной ладони, как умывающаяся кошка, но на слезы нет и намека. — Ничего не помню. За окнами раннее утро, пасмурное небо пускает редкие солнечные лучи сквозь стекло, а городской шум монотонным гудением доносится с улицы, как и в любой другой день. Мэгги все еще дрожит после сна, которого она не помнит, и тянется к тумбочке за пачкой сигарет, но запоздало вспоминает, что недавно бросила курить. Возле будильника только чашка с гущей вчерашнего кофе. — Эй, все в порядке? — Санти перехватывает ее запястье и тянет к себе, прижимается щекой к ладони, а у Мэгги сердце замирает от нежности, и она молча кивает, на самом деле совсем так не думая. — Я с тобой, — шепчет Санти, прижимаясь губами к горячей щеке, — и это не изменится. Мэгги вздрагивает и хмурится, покоя не дает ощущение, будто кто-то или что-то пытается до нее достучаться, но она не знает, с какой стороны открыть. — Не хочу тебя потерять, — прерывисто выдыхает Санти, прижимаясь крепким объятием. А Мэгги никак не может понять, что девушка пытается ей сказать этой фразой, ведь они рядом, и никто не терялся. Мэгги усиленно старается вспомнить то, чего она не знает. Невидимый блок непробиваем, она не видит того, что кажется очень важным. — Ты моя, — низкий голос Санти мягко скользит по коже и успокаивает, отвлекает, Мэгги обнимает ее в ответ, сдаваясь и снова забывая то, чего помнить не должна.