Depth

Согласно обязательному условию - в темноте, они летели без пилота. Иными словами - падали с высоты, срывались из-под купола атмосферы. Сдирая кожу там, где давным-давно не стало крыльев. Соединяясь в линиях и пропуская согревающийся воздух сквозь изгибы. Горячие губы смазали влагу вверх по шее и прикоснулись к ушной мочке. Надрывающийся грубый шёпот донёс: — Я хочу твой член в себе. И чувственный розовый ротик искривлён в улыбке. Юнги выглядел настроенным серьёзно, чувствовался весомой массой, указывающей подушечками пальцев на вожделение. Намджун решительно не хотел отпускать его таким развязным вовне, прощать ему соблазнительные выверты и хоть как-то избегать неминуемое. Он изрешетил поцелуями его шею, опробовал на вкус ключицы и, разминая плечи, разгладил спину, не любящую держать осанки. Его уставший хён нёс на плечах годы депрессий, он заперт там, глубоко внутри, и Намджуну приходится его извлекать, заманивая полюбовной лаской, втягивая в длительные бессовестные поцелуи и не давая продохнуть. В конце концов, они понимают, что делают. В который раз. Всего-навсего сбегают от солёной реальности в десертную параллельную. Этому непрерывному бегу и паянию шесть долгих лет. Юнги не видит смысла доверять кому-то сильнее. Но его нежность всегда чуть неумелая, оборванная и жжёная по краям, как древняя бумага, и Намджун пишет на ней воздухом, чтобы не проколоть и не истрепать. …Закусив губу, Юнги выгнулся и томно вздохнул, не переставая тереться о пах, суховатые пальцы сползли с плеч Намджуна, но как только тот коснулся сосков - вскинулись до волос, вторгаясь в ухоженную укладку. Разумеется, он мог лениться, робеть или стесняться в жизни, но в постели Юнги не знает, что такое «стоп», и он покрывает поцелуями лицо Намджуна, наслаждаясь нежной кожей и привкусом тоника. Намджун на тысячу оттенков темнее, но сейчас ничегошеньки не видно, и они равны. Они равно гениальны и безупречны, совсем немного надломлены в объятиях, где становится жарче. Намджун уронил его на лопатки и проскользнул раскрытыми ладонями по бёдрам, перехватил за сгиб коленей и плавно раздвинул ноги в стороны. Юнги вскинулся, сжав простынь пальцами, высмотрел влажными глазами очертания его уверенного лица и задрожал. Намджун - его остов, причал, и если бы не его губы и ночи, утешающий глубокий голос, однажды он мог бы не вернуться на берег. Намджун расцеловал мягкий живот, облизав пупок, и спустился ниже. Каждый раз он проделывает этот фокус неторопливо и искусно, заглатывает и добавляет пальцы, и каждый раз точно знает, что доводит Юнги до полуобморока. Хён не виноват, что родился настолько чувствительным. И надрывно стонет, скрещивая запястья у рта, старательно приглушая громкость, о которой всем, конечно же, известно. На несколько минут Юнги оторвался от земли, держась одной рукой за шевелюру Намджуна и ритмично вскидываясь кверху… Сотрясение одно за другим, сквозь прищур видно плывущую темень потолка, а ниже сплошной туман, обволакивающее тепло. Юнги не выдерживает и, заходясь простуженным басом, кончает, попутно колотя кулаками матрас. Намджун резво поднялся, наваливаясь на него и запуская руки под лопатки. Юнги с охотой обсасывает его пухлые губы, измазанные спермой, и ощущает плотные грудные мышцы, жёсткость пресса и твёрдость его эрекции. С тех пор, как они выросли и возмужали друг у друга на глазах, впервые Юнги так остро почувствовал жажду перейти в состояние, не предполагающее разделения вообще. Близкое к медитации, переходящей в нирвану. Ещё ближе к состоянию долгожданного смертного покоя. Сев и расставив ноги, Намджун подождал, пока Юнги опомнится и подползёт поближе. Он вскинул голову, бросив вызывающий взгляд, и прижался к головке губами, Намджун ощутил его ухмылку и надавил пятернёй на макушку. Узенькая тёплая глотка, верткий язык. Затрепетали сырые ресницы. Юнги всасывает по основание на несколько мгновений, до подкатившего позыва, и, освободившись, шмыгает заложенным носом, слушая волнующие вздохи. Набрав воздуха в грудь, он делает так ещё несколько раз и вылизывает мошонку. Прервав, Намджун тащит его выше и вмазывается в губы, охватывая талию. Юнги чуть отстраняется и смотрит лисьими лукавыми глазами, а потом в груди отслаивается солнце за солнцем, и под пристальным взором Намджуна он кристально чист и почти невинен, белокожий и хрупкий, готовый на жертвы. Прощённый. Вылив на низ живота холодную лужицу лубриканта (чуть больше положенного), Намджун небрежно смазал половину ниже, снова обхватил член Юнги, быстро наливающийся кровью, подвигал вверх-вниз, слыша ворчание и скулёж. Юнги не представляет, как он красив и опасен, когда Намджун занимается лёгкой степенью издевательства и замедленно вводит пальцы, продолжая другой рукой массировать плоть, надавливать на головку. — Блять… — Юнги зажмурился, вцепляясь в его предплечье и спешно выдыхая: — Намджун… пожалуйста, пожалуйста. Нам-м… Обходительный Намджун вдоволь набаловался и, перевернув подтаявшего Юнги на живот, проехался членом по липкой из-за смазки промежности. — Ты хочешь этого? — он хрипит где-то у виска, и крохотный Юнги становится ещё меньше, поджимаясь и сосредотачиваясь в одной точке. — Скажи, как папочка любит. Побираясь мурашками от его голоса, Юнги отвечает своим пафосным иностранным: — Fuck me. Опершись на локти, Намджун надавил на мышечное колечко и медленно вошёл наполовину, встречая выпад Юнги прикусыванием его сладкой шеи и заводя его руки над головой, сплетая с ним пальцы. Рыкнув, Юнги стерпел прилив боли, прогибаясь в спине и двигаясь навстречу. В отличие от обыденности, от всех тех реалий, что были вне их мира, здесь Намджун становился другим, технично правильным, без единого изъяна. Он бережёт Юнги и доказывает, что его подача не от животного «ебаться», не от колкого «трахаться» и даже не от славного «занятия любовью», Намджун подбирал слова другого порядка. Он любовь источал повсеместно и давал Юнги прочувствовать нутром. С его талантом к лирике, и со способностью Юнги воспринимать скрытые смыслы, они становились совершенными. ...Шлепки по ягодицам контрастировали со стонами утопающего, Юнги искал его губы и, найдя, прихватывал зубами, Намджун оттягивал его волосы и оставлял на шее засосы. Юнги хотел ещё, не понимая, как можно насытиться в один подход, в один захват. Как у потенциального фотографа, у него возникало желание поместить их в кадр, под стекло, увековечить и перенести в будущее такими же безбашенно влюблёнными. Хотя он сомневается, что им присущ ветер в голове. Уже не влюблённость. Поэтому так страшно и вместе с тем хорошо. Взмокшие и растрёпанные, они катались по кровати, пока Юнги снова не дал себя взять. Разозлившись, Намджун вклеился между его бёдер, смял ягодицы руками. Юнги сжал его и подтолкнул пятками, заставляя рухнуть на себя и переплестись целиком. Намджун мокро изучает его рот, наращивая темп, прессует, и беспрерывные стоны льются патокой. На грани оргазма, вынуждающего полосовать спину Намджуна вдоль и поперёк, Юнги ошарашен новой взрывной мыслью. Погружённые в естественные жидкости, словно напичканные в банку с формалином, они точно такие же подопытные в эксперименте, не имеющем начала и конца. Не справляясь с тяжестью дыхания, Юнги кричит и принимает его в себя, забрав последний мучительный стон, доверенный с поцелуем. Нет ничего поверхностного. Чёрт возьми, это настоящая глубина.