when the smoke is going down.

Первое условие бессмертия — смерть. Лец Станислав Ежи.

Что если наша жизнь – не реальна? Вы никогда не думали об этом? Просыпаемся - чтобы снова уснуть, вдыхаем - чтобы снова вдохнуть. Мы рождаемся, учимся, работаем, заводим семью и внуков, а после видим крышку от гробовой доски. Ты этого хотел? Разве в десять лет, ты думал о смерти? А в двенадцать? Может быть в семнадцать? Смотри, ты видишь ее? Я вижу. Ох, она чудесна. Какое разнообразие, сколько роскоши и блеска; пурпурный, оранжевый, алый. Каким богатством цветом сопровождают осень, но увы, этот блеск лишь знаменует упадок всеобщей красоты, как жаль, но изменить что-либо мы не в силах. А ты пытался? Пытался изменить хоть что-то? Может следовало начать с себя? В падении каждого листа я вижу предвестие смерти. Твоя молодость увянет, ты медленно, но верно, двигаешь к могильной плите. Нормально ли это? Стоит ли мне бояться? Ох, мой дорогой, все будет хорошо, я обещаю тебе, смерть – лишь начало конца, готов ли ты к заходу своего солнца? Устроим же пир во время чумы, давай! Продадим этот гнусный мир за гроши. Прошу, останься со мной. Не покидай меня. Твой голос все еще у меня в ушах, твой голос, этот прокуренный чертов голос, отдается звоном в моей черепной коробке. Глаза полны печали, я знаю, что не должен смотреть, но не могу отвести взгляда, в них можно утопиться, могу ли я умереть именно таким образом? Вкус твоих губ по прежнему смердит мятой и табачным дымом, с легкой отдушиной металла. Худощавое тело истощено до невозможность, сквозь груду одежды, на три, четыре размера больше, виднеются тонкие как проволока запястья, и выпирающие как лезвие ключицы, которые, кажется, сейчас треснут на пополам от этой тяжелой джинсы, которая тянула обладательницу вниз, заставляя сутулится. Достав пачку сигарет из кармана той самой куртки, она зажала табачный сверток меж губ, и сделав не большую затяжку, ударилась в нирвану. Сказать, что ей стало лучше? Нет, ей не стало лучше. Табак – давно не задевал клетки ее головного мозга, никотин – не отбивал в висках, и она просто курила, будто так и надо. Это стало частью ее, и это единственное, что не изменилось с тех времен. Каждый день, в одно и тоже время она крутила его слова у себя в голове, вспоминая последнюю ночь 4-ого апреля 1994 года. Коробка со шприцами, обожженные ложки, небольшой кусочек черной смолы – казалось бы, еще один день прожит, но они ошибались. Она ошибалась. Он ошибался. Да, все мы совершаем ошибки, но порой некоторым они стоят жизни. Та самая обладательница тонких запястий и ключиц, сейчас сидела во дворе психиатрической лечебнице Вуденда, в городе Амбердин. Кортни, именно так зовут эту особу, смотрела на высокий забор, который был ростом почти с кленовое дерево. Само дерево, росло буквально в пару метрах от этой высокой стены. Сигарета почти дотлела, но девушка оставалась в таком же замутненном состоянии, лишь изредка откликаясь на вопрос журналиста о ее бывшей пассии. «Я заметил что-то похожее на манекен, - именно эту фразу сказал электрик, который прибыл в дом Куртка Кобейна, на утро 5-ого апреля,- я подошел ближе и увидел кровь, оружие на груди.» - Мисс Лав, я прекрасно понимаю, что вам тяжело говорить об этом.. - журналист запнулся, было видно, что им овладевает страх, сняв очки, он начал судорожно смотреть по сторонам, но набравшись в легких воздуха, все таки вытянул из себя пару фраз. - Я бы хотел услышать от вас правду, ходит много слухов о смерти вашего молодого человека, - он снова одел очки, черт, в очках он выглядел еще более нелепо чем без них. С Кортни они беседовали около часа, если это можно было назвать беседой, ведь она пропускала мимо ушей все его слова, лишь изредка поглядываю то на молодого человека в очках, то на листья, которые ветер вздымал вверх. Но когда она услышала в словах журналиста имя своей бывшей пассии, ее будто обдало кипятком. Она оторвала свой прикованный взгляд от забора, и вонзила его прямо в очки мужчины. Под ее острым, как лезвие ножа взглядом, стало бы не комфортно даже самому заядлому скептику. Затушив остаток сигареты об тыльную сторону ладони, Мисс Лав, все таки, вымолвила фразу, первую фразу за всю их «беседу» - Что ты хочешь от меня услышать? – девушка отвечала настолько без эмоции, что становилось страшно, затишье перед бурей ни к чему хорошему не приводит. Поерзав на лавочке, она поджала ноги под себя, и положив руки себе на колени, вымолвила. - Я бы никогда не убила его, тем более таким блядским способом. Это настолько омерзительно и гнусно, что меня начинает тошнить. Ты ничего не знаешь о наших с ним отношениях, ты никогда не сможешь понять этого, понимаешь, никогда. Я не знаю, что случилось ночью 4 апреля, не знаю и никогда не буду знать. – у нее началась истерика, тон из тихого, полу не слышного, перерастал в более громкий, набирая тональность и тембр, было видно, что ее нервы сдали. А может они давно были не в порядке? Или только сейчас? Сложно было сказать, безумцы всех умней, давно доказанный факт. - Мисс Лав, я прошу вас, не кричите, – журналист нервничал еще больше Кортни, положив свой блокнот, он хотел дотронуться до нее, успокоить хоть как-то, но он не успел даже прикоснуться к ней, два мед брата подошли к ней и хотели увести, но Джейк не допустил этого, ответив, что все в порядке. - У вас есть 40 минут, не больше. – сухо сказал один из амбалов в белом халате и отошел буквально на пару метров. Девушка снова смотрела в одну точку, еще на протяжении минут десяти, журналист было начал собираться, ибо дождаться ответа от Кортни было очень сложно, да, что там ответа, хоть пару слов, но она все же выдавила из себя это ненавистное предложение. - Я расскажу тебе, что случилось 4 апреля 1994 года. Никто не знал, что заставило ее поведать день из своей жизни, то ли не желание снова быть в четырех стенах, то ли свои личные мотивы, но история ожидает быть долгой.