И тем теплее, чем ближе к костру.

*** Съёмки-съёмки-съёмки. Отсыпной. Съёмки. Антон выкладывается, как не в себя, отдаётся весь. Только вот теперь к нему не подойти близко. Он отгородился настолько максимально, что даже Позов теперь за чертой. Нет. Нельзя. Нельзя привязываться, нельзя показать свою слабость. Арс зацепил его куда сильнее, чем мог полагать даже сам Антон. Арсений пробрался внутрь, разложился там по полкам и теперь ни за что не желал уходить. На площадке Шастун выкладывается под ноль, а дома… дома в полной тишине и привычной теперь темноте напивается, закусывая всё это только лишь крепкими сигаретами. Ему не хорошо и не плохо. Ему никак. Он уже услышал всё, что мог услышать. «Я не знаю, как правильно реагировать» В мозгу эта фраза пульсировала вот уже несколько дней. Как вообще такое можно понять? Как? Правильно реагировать. Господи! Это ж надо быть такой интеллигентной сукой! Для Шастуна было бы куда проще, если бы Арсений его избил. Или послал. Или сказал, что всё это гейское пиздоблядие должно исчезнуть нахуй. Но нет же! Арсений, словно мать Тереза, пытался понять и оставаться другом. Шаст бы и рад тоже стать ему другом, только… только вот себя не переделаешь. Ему всё так же больно внутри. И мерзко от самого себя. Нет, он всегда знал, что его обузданная ранее бисексуальность рано или поздно проявится, но он не ожидал, что вот так, что потянет его разрушать чужие семьи, что захочется чужого. Чужого, который стал вдруг своим, родным и тёплым. Очередные съёмки, очередное «меняй». Они стоят на сцене вдвоём, в менее чем метре друг от друга. Арс больше не пытается впихивать в работу личные диалоги, помнит, чем всё кончилось в последний раз. Вот уж воистину, сколько не жмись к стене, сквозь неё не пройти. Арс не проходит. Каждый раз после съёмок натыкается на непролазную, кирпичную кручу. Антон не бегает от него, нет. Он вообще больше не прячется, просто он настолько закрылся, что находясь рядом с ним вне сцены невозможно почувствовать вообще ничего. Попова это напрягает. Он не готов потерять Шаста, не готов лишиться человека, с которым ему было так легко и свободно. Пусть он и не может ответить взаимностью, пусть не может дать всего того, чего, возможно, хотелось бы коллеге, но быть ему близким — это всегда запросто. Паша прерывает их игру, которая как всегда была отменной, Арс жмёт руку Антона, обхватив второй ладонью локоть напарника, а потом резко тянет его к себе, обнимая и тихо выдыхая на ухо, так чтобы слышал только он: — Пожалуйста, прекрати это всё. Перед камерой Шастун никогда не срывается, на губах всегда улыбка. Он всё тот же Шаст, которым и был до травмы. — Прекратить что? — вскидывает бровь парень, похлопывая Арсения по плечу, понимая, что просто так сорваться нельзя, хотя и хочется, — Любить тебя? Арсений замирает. Впервые за всё время Антон так открыто говорит о причине их маленького разлада. Вот так просто, словно предлагает покурить. Им приходится оторваться друг от друга, Антон идёт к своему пуфу, безошибочно считая шаги и даже не запинаясь больше о ступеньку. Он выучил. Внутри всё снова клокочет. И он рад, что вскоре объявляют перерыв. Прихватив Позова, Антон идёт в курилку, где заговаривает с ним впервые, пожалуй, за несколько дней: — Он смотрит на меня с отвращением? — тихо интересуется парень, закуривая, не держа на лице маску. Ему действительно страшно, что его теперь презирают. — Кто? Арс? — хмурится Дима, — С чего ты взял? — Тогда как? Дим, скажи мне, я должен знать. — Смотрит так, словно пытается что-то понять, расковырять и разобраться. — Заебись блять, — выдыхает он шумно, закусив губу, мелко подрагивая. На коже до сих пор горят ощущения от короткого объятия импровизатора. И всё вокруг кажется таким холодным. — Знаешь, — продолжает он тихо, опустив голову, — на днях мне приснилось, что я ведьма. Вокруг святая инквизиция. И он, — голос дрожит от смешка, а сигарета ходит в пальцах ходуном, — он во главе всего этого. И вот, день казни. Меня привязывают, разводят огонь, а он стоит так близко, зачитывает обвинения. Я уже не помню деталей, но что-то про безнравственность, порочащие деяния и разложение морали. Огня я не вижу, а Арс так близко, так рядом, что кажется, будто он и есть моё наказание. И вместо боли и страха я испытываю совсем не то… Тем теплее, чем ближе к костру. И знаешь, Дим, он и есть мой персональный костёр. Он весь. Даже сейчас! Он ведь просто обнял, как обычно, — качает головой Шастун, тяжело вздыхая, — а мне теперь холодно. Я отвык от него, отвык от его тепла. Мне этого не хватает. Арсений стоит за дверью, слушает, почти не дышит. Кажется, Антон начал оттаивать, начал что-то осознавать. Только вот… почему ему самому — Арсению — от этого не становится легче? Почему он ловит каждое слово и впитывает все эмоции? Антон скучает по нему, вот что вычленяет для себя Попов. Скучает по тому, что было раньше, но боится отпустить себя и наделать глупостей, боится, что его чувства встанут между дружбой. Осознание — второе на памяти актёра, касающееся Шастуна, — приходит легко и просто. Он нужен Антону не как любовник. Арсений нужен ему в принципе. И Антон готов принимать от него даже простую, банальную дружбу. Только боится. Запутался сам в себе, в том, что происходит. Хотя не мудрено. В такой темноте ни одного пути грешной души в зиме не разглядеть. *** — Снято! — вопит Воля, хлопая над головой и буквально подпрыгивая от радости, — Я вас поздравляю, друзья, съёмки нового сезона подошли к концу, я буду скучать, но для начала — фото на память! Они все вымотались, устали и выжаты, словно кучка лимонов. Но это не отменяет счастья! Во-первых, впереди отпуск. Во-вторых, они проделали огромнейшую работу, которая нравится им, которая питала их. Так что кучка лимонов выглядит более чем довольной и счастливой. А если учесть, с какой трудностью им пришлось столкнуться в ходе работы. Они по праву могут гордиться собой. Все. Ребята сбиваются в кучу, обнимаясь, а потом Дима вытягивает вперёд телефон на палке: — А это видео с крайнего съёмочного дня нового сезона. Мы это сделали! Юх-хууууу! Шоу Ипровизация, новый сезон, совсем скоро во всех телевизорах страны! Всем помахать ручкой в кадр, Шастун кадр не там, — шутит он весело, в то время как Арсений легко направляет Антона, а тот улыбается так открыто и счастливо, — Ну и как же без фото на память? Всем улыбаться и говорить сиськи! Антон чувствует лёгкость и свободу. После того разговора в курилке, когда он смог открыться хотя бы другу, когда нашёл в его лице поддержку и понимание, стало проще. Во всяком случае, пить так беспробудно он точно перестал. Да и ситуацию стал оценивать проще. Хотя Арса ближе так и не подпустил. И вот, съёмки подходят к концу, скоро домой. Отпуск и возможность промыть голову изнутри, успокоиться. Будет время нормально заняться здоровьем и привести себя в полный порядок. Остался последний рывок. Неожиданно его обвивают тёплые, знакомые руки, окутывает облаком знакомых духов. Арс обнимает его со спины, кладя подбородок на его плечо и направляя так, чтобы Шастун «смотрел» в камеру. И Антон впервые не вздрагивает. Хотя и понимает, что можно было обойтись и без этого. Шастун не дёргается, не напрягается и не орёт. Арс улыбается, обвивает его крепче, тихо заговорив: — Я заеду за тобой завтра вечером, ты же помнишь про вечеринку по случаю окончания съёмок? — Хорошо, — только и может выдохнуть Антон, решив, что теперь уже терять нечего. Последний вечер. Можно и расслабиться.