Последний сон

      Холодно, чертовски холодно вновь спать в подвале. Особенно после того, как Сану унес наверх пропитанный кровью старика матрас. Сейчас с Бумом лишь покрывало, которое не может сдержать холод бетона. Он дрожит, пытаясь не прокусить язык стучащими зубами. Юнбум подбирает ноги к телу, с трудом обхватывает заледеневшими руками непрестанно ноющие израненные конечности. Вновь закрывает глаза в надежде, что сон хоть на несколько часов унесет его страдания с собой. Не уснуть. Слишком больно, слишком страшно и холодно. К тому же, закрывая глаза, Юнбум видит два лица: одно влажное от слез и крови, кричащее, изуродованное старостью и всей той болью, что скопилась внизу живота, а другое — счастливое и улыбающееся — Сану. До сих пор его сердце разрывается на части, ведь, по сути, он убил человека. Но не этого боится Бум, а того, что каждый день для него может стать последним. Потому что неизвестно, что взбредет в голову Сану завтра. Или же прямо сейчас.       Раздается скрип. В подвал заходит Сану, и Бума начинает трясти не только от холода, но и от страха. Он в ужасе пытается отползти подальше от приближающейся фигуры когда-то обожаемого им человека, но вот уже упирается в стену, окончательно запутавшись в простыне, а шаги эхом разносятся по помещению. «Как же так? Он же уже унес тело, что ещё ему надо?»       Сану наклоняется к нему, приподнимает за руку и усаживает, словно упавшую на бок плюшевую игрушку. Только вот у этой «игрушки» глаза ошарашенно смотрят в лицо напротив, пока руки пытаются найти что-нибудь на полу. Рот сводит в немом крике, когда Сану поднимается на ноги и оглядывается, ища что-то. Слишком резко, хаотично. Непредсказуемо. «Что это с ним? Он взволнован?» — Бум, Бум, Бум, — ласково произносит Сану, присаживаясь рядом. У Юнбума от этого тона поджилки трясутся, что ещё немного и он грохнется в обморок. Но нельзя, иначе можно и не проснуться. А Сану все продолжает произносить его имя, будто пробуя на вкус. — Что-то случилось, Сану? — заботливо, скрывая страх в голосе, произносит Юнбум, ведь игра должна продолжаться. Ведь так? — С чего ты взял, что что-то случилось? — серьёзно спрашивает Сану, прожигая своим безразличным взглядом. А потом улыбается — мягко, по-доброму, что невольно хочется улыбнуться в ответ. И Бум улыбается, но лишь для того, чтобы за маской скрыть свой страх.       Он до сих пор не может привыкнуть к этой резкой смене настроений. Да и никогда не привыкнет. Ведь Бум до сих пор не может понять — игра ли это или Сану действительно сумасшедший. А может все сразу? Секунду держится улыбка на лице Сану, ещё пять на застывшем от ужаса лице Бума. Десять, и вокруг них все окрашивается в красный. Сану обнимает его, придерживая спину одной рукой, другой же проворачивает нож, погружая все глубже в живот Юнбума.       Бум хватает ртом воздух и отчаянно сжимает чужую руку, которая стала липкой и скользкой от вытекшей крови. Потом, так же внезапно, как прежде, Сану отбрасывает нож и погружает пальцы в пылающую плоть Юнбума. Крик прорезает помещение, ведь притворяться уже не нужно. Все и так ясно: игре конец. Буму так отчаянно хочется умереть, когда его когда-то возлюбленный начинает вытаскивать кишки из его живота. Слёзы текут по бледнеющему лицу не переставая, а кровь заливает пол и одежду обоих. За болью, казавшейся бесконечной, Бум чувствует тепло. Ему страшно думать о том, что приятная согревающая сила исходит от его же крови и кишок, которыми Сану обматывает худощавое тело заложника. — Бум, ты замёрз? Бум, Бум, Бум!       Горячая рука касается щеки Бума и размазывает теплую кровь по лицу, пока сознание постепенно испаряется от обильной кровопотери.       Нет, не кровь это вовсе, а опаляющее жаром дыхание Сану.       Боль испаряется, будто утренняя роса на солнце, остаются лишь слабые отголоски, отзывающиеся крупной дрожью по всему телу. Тепло согревает, кажется, промерзшие насквозь органы и кости. Буму едва хватает сил открыть распухшие от слез глаза. Чтобы увидеть перед собой источник его страха. — Бум, ты в порядке? Ты кричал и плакал, — заботливо интересуется Сану, выражая самую что ни на есть тревогу и обеспокоенность. — Тебе приснилось что-то плохое? — Я…я, — только и может произнести Бум стучащими от холода зубами. Биение сердца едва ли не пробивается через голосовые связки. Он только сейчас понимает, что Сану завернул его в плед и посадил на колени, что щека Юнбума касалась его груди. — Тише, — говорит Сану, поднимаясь с пола вместе с ним на руках.       Он несёт его к себе в комнату, даже приносит маленький обогреватель и ставит поближе к все ещё дрожащему, скорее уже от пережитого кошмара, чем от холода, Буму. Остаток ночи проходит спокойно, а день не приносит в новую обыденность Юнбума ничего экстраординарного. Разве что Сану вел себя ещё более странно, чем обычно: Бум постоянно чувствовал на себе его пристальный взгляд, который следовал за ним всюду, словно боясь, что тот исчезнет в никуда.       Сану не отпускает его даже на ночь. Словно кот, Бум ложится возле него, прижимаясь ближе к стене. Но это не спасает его от той устрашающей энергетики убийцы, что тянется за чёрной во мраке руке. Юнбум пытается отпрянуть, когда Сану хочет дотронуться до него, но лишь больно стукается головой об стену. — Ай, — только и вырывается из уст Бума. — Больно? — тихо спрашивает Сану, касаясь чёрных волос. — Нет.       Кажется, Бум забыл, что обмануть лжеца невозможно.       Сану хватает его за запястье и с силой сжимает, придвигая Бума ближе к себе. Полутьма скрывает его лицо, отчего становится ещё страшнее. Бум в ужасе затаивает дыхание и сжимается, готовясь к очередной порции боли. Но ее нет. — Не ври мне, — вкрадчиво говорит Сану и отпускает руку Юна. Бум отворачивается к стене, пытаясь успокоить учащенное сердцебиение, и через какое-то время засыпает.       Его будит хруст собственных костей. Поначалу он даже не понимает, что уже продолжительное время кричит от невыносимой боли, но потом это становится совсем неважным. Бум орет, срывая голосовые связки, когда Сану проходится битой от вновь сломанных ног выше, переламывая ребра, словно стеклянные бутылки об кирпичную стену. Ему быстро надоедает это, поэтому следующей атакованной зоной становится лицо. Пару мощных ударов приходятся по голове, последний по открытому в крике рту. Кровь заливает футон, выбитые зубы отлетают к стене, а бита будто насквозь пропитывается кровью и кусочками плоти Бума. — Хватит кричать! — истерично, чем ещё больше пугает Бума, кричит Сану, ударяя все сильнее по животу, будто пытаясь выбить все звуки из него. — Прекрати!       Бума трясет, он уже давно не может кричать — сил совсем не осталось. Но сознание все не покидает его, как и Сану продолжает преследовать крик Юнбума.       Бита летит в сторону. Капли крови и прилипшие ошметки плоти следуют за ней. Сану наклоняется к Буму и вгрызается ему в губы, а затем, разжав ослабевшую челюсть, откусывает рыхлый язык. Кровь стекает у него с подбородка на шею, капает на лицо Юнбума и хлещет тому в горло. Бум чувствует, как задыхается ею, но ничего не может сделать, ведь смерть уже ласкает его в своих мертвых объятьях.  — Вот так, Бум, хорошо, — приговаривает Сану, поглаживая чёрные волосы. — Все уже закончилось.       Бум открывает глаза, с ужасом понимая, что все это очередной плод его больной фантазии. Но сон был отчасти пророческим — на его губах все ещё теплится смазанный поцелуй Сану. Бум прикасается к губам, что не уходит из-под пристального взгляда убийцы. — Я не знал, как ещё заставить тебя перестать кричать.       Бум теряется, не зная, что ответить на такое признание. Невозможно было понять, есть ли в этих словах хоть капля тревоги или же они сказаны с абсолютным безразличием. Сану продолжает вглядываться в испуганное лицо Бума, будто желая пробурить дыру в его душе, заминировать ее, чтобы после взрыва от него ничего не осталось. — Ложись спать.       И больше ничего. Лишь тихое тиканье часов прерывает тишину. Сану засыпает мгновенно, будто продолжительное время страдал от бессонницы, а Бум ещё долго смотрит на его силуэт и не может пошевелиться. Он мог бы сбежать, но что-то непонятное держало его рядом с ним. Что-то, что пугало ещё больше, чем Сану.       Да к тому же ему некуда бежать. Все равно его жизнь была бессмысленной попыткой чего-то стоящего, нормального. Как у всех. Но он был другим, его жизнь была не такой, как у большинства людей. Иначе он бы сейчас воспользовался, может быть, последним шансом сбежать, вместо того, чтобы любоваться таким Сану: спокойным и дружелюбным, в которого какую-то целую вечность назад он влюбился. Жизнь у него действительно не простая, да и у Сану лёгкой не назовешь. Они оба жертвы этой жестокой и беспощадной судьбы — любительнице ломать людей, которые могли бы быть счастливы. Но не сейчас. И через сотню лет ее оковы не спадут, ведь мира, где люди равны и одинаково счастливы, попросту не существует. Утопии нет, возможна лишь антиутопия, к которой мы с каждым днём все ближе.       Утро наступает в обед. Но Бума уже ждёт завтрак и работа по дому. Взгляд Сану все также преследует его всюду, словно Юнбум какой-то популярный актёр из известного ток-шоу. Ночь, вечная спутница блудниц и пьяниц, незаметно накрывает город своим звездным одеялом.       Бум снова спит с Сану, тот ничего не предпринимает вот уже несколько дней. Он лишь смотрит на него пытливым взглядом и молчит. Вновь тишина давит на уши, и вновь каждый привычный звук раздается громогласным эхом в голове Бума, когда он пытается не спать. Юнбум догадывается, что ему вновь приснится Сану, а значит снова придётся кричать от боли, которая эхом следует за ним наяву. Возможно, он сходит в ума, а, вероятно, уже давно, ведь такое нельзя определить со стороны. Не спрашивать же у Сану. Поэтому Бум так отчаянно боится засыпать, чтобы не видеть и не чувствовать, как его кожа лоскутами расползается на части.       Но он не знает, что Сану добавил в его еду снотворное. Бум и не успевает понять этого, как слабость наваливается на него, и он ложится ближе к такому тёплому и заботливому Сану под бок, чтобы уснуть блаженным сном, несущим покой.       Но не существует такого мира, где Бум и Сану были бы счастливы. Слишком много нитей переплелись в одну, и ее невозможно ничем порвать или обрезать. Ему снова снится кошмар. Кошмар, который преследует его на протяжении всей жизни.       Бум боялся смерти. Но и понимал, что жить так нельзя, да и не изменится все со временем, даже когда гороскоп говорит «будет хорошо» для Бума все омрачается грозовыми тучами. Но и покончить с собой он так и не осмелился, ведь это для него означало бросить спасательный круг под названием «Надежда» и утонуть в темной пучине огромного океана. И всю жизнь Бум метался между двух крайностей, не в силах решиться на хоть какие-то перемены. Поэтому он вцепился в эти крохотные чувства к другому человеку, развил их до чего-то патологического и жил лишь ими. Создав свой мир и погрузившись в него целиком, он лишь отвлекал себя, чтобы в иллюзии жизни найти себе место. Перестать быть собой: жалким, депрессивным, больным, худощавым Юнбумом, который так боялся людей.       Тело спящего Бума вновь пронзает невыносимая боль. Он всеми силами пытается сдержать крик, лишь бы Сану перестал смотреть на него таким взглядом. Слишком темно, чтобы понять, что происходит, но всё-таки местами проглядываются пятна крови, которые в ночи расплываются чернильными кляксами на полу. Воздух, кажется, насквозь пропах терпким ароматом свежевыпотрошенного тела, а мысли безмятежно начали уплывать в сгущающейся дымке сознания. Юнбум хочет кричать, но что-то мешает ему, сдавливает накопившийся воздух чуть выше того места, где в огромной дыре, словно в море, плескаются окровавленные органы. Слёзы холодеют на щеках, не в силах больше хоть чем-то облегчить страдания Бума. Он в последний раз бросает остаток сил, чтобы попытаться выбраться из этого кошмара, но глаза, будто нарочно, показывают лишь глупый сон, что слишком уж желает стать реальностью. Бум кричит, его душа уже не может стерпеть этих мук поистине изощрённой иллюзорной пытки, ведь всего этого не существует. Помутневшие глаза распахиваются и их тут же обжигает нещадная реальность.       Сану смотрит на него. Но не так, как раньше. Его взгляд помутнен беловатой дымкой, что бывает у психически больных. Но даже в этих илистых прудах Бум с лёгкостью распознает заботу и тревогу, присущие взгляду матери, что смотрит на больное дитя. Только вот ошарашенные глаза Бума не могут задержаться на них долго и они скользят по комнате, как скользит рука Сану между извилистыми складками кишок, вверх через желудок к печени, а дальше между ребер, задевая пористое, как шоколад, лёгкое. «Что ты делаешь?» — пытается спросить Юнбум, но не выходит. Помимо испытываемой адской боли, от которой его тело бьет лихорадкой, ему мешает кляп, насквозь пропитанный кровью и слезами. — Бум опять кричал и хватался за живот, — говорит простодушно Сану, склоняя голову на бок. — вот я и решил посмотреть, что Буму мешает спать.       Бум едва уже может чувствовать хоть что-то, но все ещё способен осознать, как Сану дотрагивается до его сердца. Последний крик, что издает Бум, так и остается в складках кляпа, а сам он окунается в объятья смерти. Теперь уже навсегда. А Сану ещё долго сидит с остывающим сердцем в руке и улыбается. Он помог ему избавиться от боли. Теперь Бум не плачет. Но Сану так никогда и не узнает, что сам являлся причиной самых болезненных страданий Юнбума.