smoke and mirrors

— Почему я тебя не знаю? — А почему ты должен меня знать? — Ты супер-серфер, а я тебя на Ютубе не видел ни разу. — Дерево падает в лесу, и никто этого не выкладывает на Ютуб. Значит, этого не было?

Холодный ветер гуляет по пустой набережной, а солнце медленно клонится к горизонту, окрашивая небо в кроваво-красные оттенки, купаясь в золотом свете пушистых облаков, но угнетающей обстановки не было. Было как-то легко, так легко, когда ты по-настоящему понимаешь масштаб происходящего, воспринимаешь не просто как закат, как-то, что происходит регулярно, одинаково, раз за разом, то, что ты уже видел, как одноразовый фильм, а как нечто большее, то, что происходит лишь раз, то, что является особенным явлением, и начинаешь любоваться красотой, восхищаясь своей огромной планетой, чувствуешь себя единым с природой, действительно чувствуешь, что ты являешься частью этого вселенского спектакля. И только в такой, почти мертвой тишине, которая плотным туманом обхватывает все на многие мили вокруг, где не слышно ни шума машин, ни назойливых разговоров безразличных к действу людей, и начинаешь понимать, насколько действительно красива природа, и как много мы не замечаем, отдаваясь работе. Как много мы пропускаем мимо себя, тратя жизнь впустую, в большинстве своем. На просмотры бесконечно ненужных сайтов, на выбор новой одежды, когда есть старая, на глупые разговоры. Рискуя попусту. Но ведь дело совсем не в том, чтобы рисковать жизнью в личных целях, а в том, чтобы стать частью чего-то более великого, чем мы сами. Воздух насквозь пропитан морем. Этим солоноватым, восхитительным привкусом водорослей и мокрого песка, что так приятно хрустит под напором маленьких волн. Штиль. Океан был тих, как никогда прежде, и именно это настораживало, а вместе с тем вселяло какие-то сладкие ощущения чего-то нового. Чего-то, что уже рядом, и стоит последнему лучу коснуться земли — все изменится. То самое чувство, такое необычное, когда легкая дрожь бежит по плечам, а сердце начинает биться чуточку быстрее, забывая некоторые удары, и появляется ощущение такой легкости, эйфории, словно вот-вот ты сорвешься с Эвереста, но не разобьешься, полетишь, расправляя до этого невидимые крылья, соединяясь с потоком воздуха и достигая высшей точки. Едва слышимые шаги отскакивают от асфальта, нарушая до этого звенящую тишину, хрупкая тень раскрашивает светло-серую, слегка поросшую мхом и потрескавшуюся брусчатку в оттенки темного, и мостовая уже привычно вовлекает свою постоянную посетительницу в объятия теплых вечеров, встречая соленым бризом и потерявшимся в шепоте волн криком чайки. Рыжая девушка медленно перелезает через поручни, что отгораживают набережную от маленького забытого пляжа, и прислоняется спиной к холодным прутьям, привычно облокачиваясь локтями о металл, а после быстрым движением вытаскивая тоненькими пальчиками из джинсового кармана сигарету. Как обычно. В кармане — три. Без пачки. Так удобнее. В другом кармане — зажигалка в виде маленького голубого дельфинчика из какого-то океанариума, в котором девчонка когда-то давно была. Под маленьким выступом от прутьев — метров шесть-семь, там, где хрустящий песок мешается с ярко-зелеными водорослями и обхватывает выброшенные на берег светло-розовые кораллы. Не страшно. Совсем нет. Легко. Так приятно, и адреналин медленно гуляет по венам, сладким наркотиком растворяясь в организме. Когда стоишь на грани, чувствуя порывы ветра и задыхаясь от свободы. Задыхаясь от этого сладкого, морского бриза, который так приятно проникает в организм, раз за разом вызывая привыкание. И это восхитительное ощущение пустоты под ногами кружит голову. Девушка поджигает сигарету, зажимая ее меж пальцев и затягиваясь. Яркие искорки подобно светлячкам слетают на асфальт, долетают до воды, слегка вспыхивают и растворяются в кристальной глади, а ощущение того, что что-то произойдет все тяжелеет в груди, заставляет сердце биться все чаще, а руки подрагивать. Горький дым обжигает легкие, витиевато ползет меж пальцев, темнеет на фоне заката, оседает легкой рябью на волны, и она усмехается, повторяя движения. Раз за разом, одно и то же, каждый день, и, похоже, никогда не надоест. Рутина, которая так чертовски сильно нужна. Рутина, которая действительно нравится. Рутина, которая спасает от серых дней. Единство с природой. — Так ты будешь прыгать? — Хриплый, наполненный сталью, но в то же время мягкий голос звучит совсем рядом, и рыжая вздрагивает, до боли сжимая сигарету, обжигаясь, сильнее вжимаясь спиной в холодные прутья. Чёрт возьми. Секунда оплошности, мимолетное движение — и океан бы стал ее домом. — Просто надо определиться — вызывать полицию или нет. Не хочу стать подозреваемым. Мощный силуэт скрывает тень ветвистого дерева, что нависает над мостовой. Лицо скрывают ярко-зеленые листья, что медленно развиваются при очередном порыве. На секунду становится страшно. По-настоящему страшно, когда от осознания сердце на секунду тормозит, в ушах начинает звенеть и хочется бежать. Незнакомый человек, вокруг — никого, а холодный ветер так «приятно» ласкает голые плечи. Из оружия — зажигалка, силы которой вряд ли хватит на то, чтобы выжечь насильнику глаз. И все это — очередная паранойя. — Знаешь, как-то не удобно, когда смотрят. Самоубийство, всё же, дело интимное. Личные проблемы, это все — только между мной и океаном. — Яркие искорки веселья скользят в заинтересованном взгляде, когда страх отступает на второй план. О, боже, она просто не может не ответить. Голос отдает сарказмом, и девушка дерзко усмехается, снова затягиваясь. Грубость — лучшая оборона. Вот только не всегда. И не со всеми. — Я не собиралась прыгать. Это просто кайфово, стоять на краю и думать о том, что за секунду можешь лишиться жизни. Простая оплошность. Знаешь, как эквилибрист, что гуляет по канату. Сердце сжимается в безудержном ритме, колотится о ребра, а тонкая ниточка, что отделяет тебя от пропасти, трещит, мучительно-медленно. — Как кататься на волнах, да? — Не продержусь на доске больше пяти секунд. — Девчонка смеется, снова затягиваясь и с удовольствием наблюдая за тем, как дым теряется в резких чертах лица. — Отвратительно. Тогда, как кататься на скейте, верно? Он ведь неустойчивый, зараза. — Ни разу не вставала на скейт. — Жуткая женщина. Она даже не понимает, зачем говорит, так много, чересчур много. Непривычно много. Для простого разговора с незнакомцем, которого раньше здесь не было. Она даже не понимает, к чему клонит этот человек, но почему-то верит, что если он все еще не убил ее, не столкнул с моста и не прыгнул, зажимая рот салфеткой с каким-нибудь едким веществом, значит, он, все-таки, хороший, значит, ему все еще можно верить. Нет, не так. Уже можно. — Не кури, девушкам вредно. Брось эту херню. — Высокий крепкий мужчина, черные волосы завязаны в неаккуратный хвост, глаза, полные льда. Такая необычная и притягивающая внешность. Он протягивает руку, резко дергая сигарету из бледной ладошки, затягивается, до побелевших костяшек зажимает теперь уже свою сигарету меж пальцев. Он красиво курит. Черт возьми, картина маслом — то, как мягко вылетает дым из идеальных губ, теряется меж его волос, вьется дальше. — Мы все умираем. Один вопрос — как. Тебе стоит умереть ярко и красочно, а не скорчившись от рака. Сечешь? Он груб. Резок. кажется, даже жесток, потому что на белых костяшках отливают бледно-розовые шрамы. И невероятно, до чертиков в глазах красив. Белая майка почти не скрывает многочисленных черных узоров на мускулистом теле, и рыжая невольно засматриваемся, скользя взглядом по различным рисункам. Казалось бы, простые изображения, но с таким большим смыслом. На левой руке идеальным каллиграфическим почерком выведена какая-то цитата, девушка не сомневается, что это именно цитата, потому что щурится и видит маленькие инициалы, выведенные после текста. «О. А.». Что-то невероятно-личное, интимное, снова красивое. Интересно. — Не люблю, когда люди так смотрят. Делают вид, что смотрят и действительно видят, хотя так слепы, что даже своих проблем не замечают. На правой руке чернеет лес, такие изящные, красивые ели, только вот… Слишком темные. Словно отражение души. Лес, когда-то зеленый, так сладко пахнущий смолой и хвоей, теперь сгорел, рассыпаясь в черный пепел. А подо льдом этих огромных глаз скрывается темно-синий океан, и девушка его видит сразу, сквозь чертов лед проникая в закрытый разум. Смотрит и видит, идеально понимая только что сказанные слова. Этот идиот, кажется, думает, что вселенская загадка, но почему-то так чертовски чист перед ней. Едва большая волна с шумом разбивается о камни, приводя рыжую в себя. — Какого черта ты здесь делаешь? — Грубое обращение, отдающее злостью и хрипотцой нисколько не смущает мужчину, и он лишь усмехается, так красиво, дерзко, невероятно сексуально, опираясь руками о поручни и смотря на возмущенную собеседницу. — Это только мое место, так что… —… я никуда не уйду. — Он идеально дополняет ее фразу. Произносит хрипло, словно издевается, смеясь, и за секунду выбивает из рук вторую сигарету, что пытается поджечь девчонка. — Не делай так больше, я сказал. Длинные пальцы в одно мгновение лишают ее маленькой зажигалки, что скользит в карман джинсов мужчины, падая в самый низ, так, что даже при всем желании достать не получится, не успев коснуться восхитительной задницы. — Ты чертовски наглый. — А ты красивая. Нет, я не отдам тебе зажигалку. — Голос снова отдает сталью, когда хрупкая ладошка тянется к его карману. — В некоторых вещах я не иду на компромисс. — Я вообще не представляю, в чем ты идешь на компромисс. Рыжая усмехается, поворачивая голову и наблюдая за брюнетом. Идеальный профиль, словно выточенный из мрамора, легкая щетина, которая идет ему намного больше, чем шла бы борода. Девчонка уверена. И снова белесые шрамы, что скользят вдоль висков, по подбородку, шее, словно маленькие змеи. — Что означает эта цитата? Кто ее автор? — Голос подрагивает от холода, и рыжая щурится, рассматривая текст, идеально выведенный на мощной руке. — Я уже говорил. «Мы все умрем. Вопрос только как.» — Безразлично и холодно проговаривает брюнет, проводя пальцами по тексту. — Оно Азаки. Один прекрасный человек, показавший мне мир, таким, какой он действительно есть. — Звучит весьма печально и пессимистично. Что с ним? Мужчина молчит, сжимая мраморные губы в тонкую полоску, и в его темно-синих глазах так красиво отражается огромное багровое солнце, скользящее по горизонту. Слишком прост и красив, сложен и идеален одновременно, чтобы быть маньяком или убийцей. Слишком холоден, так отчаянно скрывая большое сердце, чтобы сталкивать маленьких девочек в воду. — Джесс Глинн. — Она протягивает руку, почти счастливо улыбаясь, так искренне, так нежно, так непривычно, а мужчина хмурится на долю секунды, пожимая хрупкие пальцы. Холодная. Так же, как и он сам. Хрупкая и добрая, потому и не его. — Это не твое имя, так зовут английскую поп-певицу с неоднозначным голосом. Не лги. — Он скользит взглядом по маленькому личику, изучая. Острый носик, темно-зеленые, огромные глаза, обрамленные пушистыми ресницами и совсем яркие пряди рыжих волос. Как-то совсем неординарно. Ненормально для здешних мест. — Бодхи. — Имя — мое. Фамилия — нет. Ты догадливый, Бодхи Рук. — Смеется Джесс, и, замечая удивленный взгляд, замечая, как до боли смешно и мило пролегает морщинка меж бровей, закатывает глаза, сильнее впиваясь пальчиками в холодные поручни. — Так зовут пилота империи, которого завербовали повстанцы. Он помог Джин Эрсо и взорвал Звезду Смерти. Звездные войны, ты правда не смотрел? Темная бровь взлетает вверх. Он не знает? Боже. — Я не смотрю телевизор. Пустая трата времени. Быстрая смена картинок. — Безразлично кидает брюнет, устало потирая переносицу. — Ты скучный. — А ты дерзкая. Усмешка скользит по губам обоих, а после они отворачиваются к закату. Это ненормально. Для мира, который погряз в информационных технологиях, для мира, где уже разучились знакомиться так, на мостовой, совершенно не зная собеседника — это более, чем просто ненормально. Но от этого еще более восхитительно и удивительно. — Последний фильм, который я смотрел, был «Красотка» с Джулией Робертс, если честно. — Он понятия не имеет, зачем вообще разговаривает с этой несносной мадам. Просто… Просто ему это нужно. Звонкий смех так ярко и остро разрывает тишину, рыжие волосы так красиво подрагивают, когда их обладательница утыкается маленьким личиком в ладошки, кажется, задыхаясь. Порыв ветра мягко треплет еще зеленые листья, что так приятно шуршат за спиной, а маленькая волна тихо облизывает каменный берег, и лишь иногда содрогается тонкой рябью от всплеска, когда маленький крабик спрыгивает с камня. Так тихо, что мурашки бегут по коже. — Что ты здесь делаешь, Джесс Глинн? — Проговаривает Бодхи, впиваясь взглядом в закат. Почему-то легко. Он не чувствует острой нужды закрываться и уходить. Он не хочет возводить стены и одевать бесконечное число масок. Хотя бы потому, что эта девушка понятия не имеет, с кем говорит. Эта девушка понятия не имеет, сколько крови на его руках. И это к лучшему. Спрашивает так, как будто имеет на это полное право. Спрашивает так, будто это он все три года гулял по набережной, и это она сейчас нарушила его душевный покой, врываясь подобно урагану в тихую жизнь. Пушистые облака начинают окрашиваться в оттенки розового, а солнце постепенно ползет за линию бескрайнего океана, отражаясь в водах. Бесконечного, огромного, такого мощного, что смог бы подчинить весь мир. — Судьбу испытываю. — Рыжая отчаянно копирует сталь в его голосе, хмуря брови и игнорируя пытающуюся прорваться на алые губы улыбку, даже не поворачиваясь к брюнету. Очередной порыв ветра взбивает рыжие кудри, и девчонка так мило фыркает, стараясь избавиться от волос, которые попадают в рот. Момент эпичности пропал. Мужчина вздрагивает. Сердце из камня так отвратительно дает осечку, так неприятно забывает про один удар. Волна мурашек накрывает с головой, потому что брюнет знает еще одного человека, что отвечал точно так же. Еще одного, что оступился. — Теперь, кажется, я знаю, какой будет твоя смерть. — Бодхи поворачивается спиной к закату, упираясь локтями в холодные прутья, продолжая оглядывать девушку взглядом. Она так проста и сложна в понимании одновременно. О, да, он мог читать людей, порой, даже спустя секунды после знакомства. Но она, пылающая сарказмом и холодом, печалью и такой тихой радостью, она — другая, сложная. Особенная. — Сдохнешь от одиночества. — Как и ты. — Резко шипит рыжая, оборачиваясь к мужчине. Он дерзко усмехается, о, чёрт возьми, эти горящие огнем глаза, алые губы, сжатые в тонкую полоску, ему определенно нравится ее злить. Это… Это странно. Непривычно. Неправильно. Но она… Прекрасна. Маленький львенок, которому сообщают нежелательную правду. Конечно же, он прав. Мужчина всегда прав. Вот только… Она так же права, попадая ядовитой стрелой в самое сердце, что все еще покрыто льдом, камнем, и именно поэтому не больно. Пока что. — Прошло пару минут, а ты уже меня бесишь, Бодхи Рук. — Тогда ты еще и захлебнешься в ненависти ко мне, Джесс Глинн. Осторожнее, два раза умереть не получится, выбирай с умом. — Брюнет хрипло смеется, отходя на пару шагов от девушки и вытягивая телефон из кармана джинс. Треснувший пару секунд назад от бесконечной искренности и нежности в глазах лед снова стягивается, с тихим треском, а брови хмуро сводятся домиком, когда он читает какое-то сообщение. — Мне нужно идти. Прощай, несносная Вивиан. — Удачно сдохнуть от одиночества, Эдвард Льюис. — Поет рыжая, даже не оборачиваясь. Козёл. Последние лучи солнца скрываются за синим океаном, едва заметно подсвечивая воды розовым золотом, и девушка глубоко вздыхает, обхватывая себя руками. Такое странное чувство. Все дни до этого, три года подряд, вечера повторялись, один за другим, с одними же действиями, с теми же холодными прутьями мостовой и с той же маркой сигарет, а сейчас… — Эй. Джессика оборачивается, едва ли с помощью удачи успевая схватить зажигалку, что приземляется прямо в ее ладошки. Немыслимо. Дельфинчик приятно отдает теплом и мужским одеколоном. — Под залог, что не будешь больше курить. Обязательно. Он усмехается, отсалютовав ей, и скрывается в зеленой листве, а Джесс улыбается, так счастливо и мечтательно, что лучше и быть не может. Почему-то кажется, что все еще повторится. Рутина станет теперь такой. Непостоянной. Боже. Игра началась.