***
Три ненавистных имени, должно быть, уже горели ожогом на подкорках сознания. Единственная цель — месть убийцам. Всем, кто отнял жизни неповинных людей, он отплатит с лихвой. И пусть Ванетти погрязнут в отчаянии, захлебнутся собственной же кровью — лишь в этом смысл существования. Жажда мести становится одержимостью, заполняет буквально всё вокруг; воздух в лачуге становится вязким, плотным. В висках пульсирует от мнимой нехватки кислорода, и единственным способом утолить голод оборачивается возвращение в роковой город. Якобы погибший Анжело становится Авилио Бруно, первоклассным стратегом с холодным разумом и твёрдой рукой. Здравый расчет и безукоризненное исполнение плана — залог успеха в завоевании уважения у сына дона, Неро Ванетти. Вечером они с Авилио пьют за знакомство; Неро без конца травит байки и пьяно смеётся, а внешне спокойного Авилио трясёт внутри от нетерпения — вот она, одна из главных целей. Взгляд останавливается на обнажённой шее, и нож в боковом кармане ненавязчиво рисует картины глубоких порезов и вырванных глоток. По шее расползается лента крови. Вот он — смысл существования. Но Авилио делает ещё глоток и шепчет про себя: «Всему своё время.» «Рай Беззаконного» льётся рекой, одуряюще пахнет в «Берлоге», искрится медью в лучах солнца на свадьбе Фио и Рональдо Галассиа. Рядом неприкаянной тенью маячит Кортео, робко озираясь по сторонам. Ему не по себе находиться в самом сердце мафиозного клана. Ни пышный сад, ни дорого обставленное торжество не смоет кровь с рук семьи Ванетти. Верный друг тоскливо смотрит на Авилио: «Пойдём отсюда. И зачем ты связался с мафией?» «Ещё не время. Прежде — довести дело до конца», — взглядом бросает ему Бруно и переводит взгляд на подошедших Неро и Ванно. Авилио хлопают по плечу и принимают, как своего. Ванно шутит над его угрюмостью, Неро пристаёт с вопросами про женщин, Тигре в восторге от идеальных планов. Они вместе пьют, участвуют в склоках с Фанго, скрипят зубами, завидя самодовольную ухмылку Рональдо. Авилио притворяется, безупречно играет свою роль; но под рёбрами рядом с жаждой крови разрастается и другое чувство, на которое парень долгое время не обращает внимания. Едва затихает звук выстрела и Клементе, всё ещё с выражением полного неверия на лице, падает навзничь, кровь бросается в лицо Бруно, и торжество едва не вырывается наружу в победном кличе. Но дурман победы падает с глаз, разлетается в прах, едва Авилио замечает, как перед могилой друга у Неро подкашиваются ноги. И самодовольная ухмылка кривится, упорно спорит с неприятным уколом в душе. Они отправляются в поездку — скрываются, на самом деле — вместе с младшим Ванетти, колесят по штату, чуть не врезаются в дерево пару раз, когда Авилио за рулем (Неро так пугается каждый раз, после чего неизменно грубо матерится, что забавляет Бруно, и потом он нарочно делает вид, что не умеет управляться с машиной), едят в забегаловках, флиртуют с молоденькими официантками — разумеется, не брюнет — расспрашивают про ночлег, останавливаются в кемпинге. Над ними — целая россыпь звёзд, далёких, чарующих, великолепных в своей недосягаемости и равнодушии к людской суете; позади — Беззаконный и погоня, отправленная доном Орко, долгая дорога, великолепный сельский пейзаж, одна авария (Авилио всё же врезается в злополучное дерево и Неро больше категорически не пускает его за руль — «Даже чёрт водит лучше, чем ты!» — и дальше Бруно едет сзади, изредка проваливаясь в сон); между ними — пылающий костёр, терпкая ненависть, отчего-то уже не столь сильная, как прежде, разговоры до глубокой ночи и одно путешествие на двоих. Впереди — неизвестность и, скорее всего, череда убийств. Один из них в конце концов умрёт, это непреложный закон, простая истина, в которую Авилио упрямо верит. Но она больше не питает его, не придаёт сил, как прежде. Она змеится где-то под сердцем, накатывает холодной волной, и отпускает, оставляя неприятный осадок в душе. Рядом с Неро же он чувствует давно забытое спокойствие, уверенность и разливающуюся теплоту по всему телу, когда тот с упоением показывает фокусы любопытным детишкам, ест сладкие ананасы из банки, подшучивает над ним и открыто улыбается. И Авилио ловит себя на мысли, что не может выстрелить в мерно вздымающуюся спину в расстёгнутом жилете, беззаботно спящую у догорающего костра. Анжело смог бы, он желал этого всем сердцем, он жил ради этого; но только не Авилио. Угол зрения резко меняется с убийством Кортео. Чувство вины жгло всё естество, сжирало изнутри, холодило душу. Спокойный взгляд и всепрощающая улыбка ещё долго стоят перед глазами, не смываются вместе с кровью на белоснежной рубашке. За спиной появляется ещё один призрак дорогого человека, уже по его собственной вине. Кортео не осуждает, он понимает, всегда понимал, но взглядом всё так же вопрошает: «Когда?» — Скоро, Кортео, скоро, — глухо отвечает Авилио сидящему в кресле призраку. И опрокидывает в себя стакан злополучного «Беззаконного Рая». Под глазами наливаются синяки, в душе — бесконечный клубок мыслей, сплетающихся в одно: месть. Одержимость не позволяет думать о чём-то другом, пульсирует в голове, лихорадит разум. Одержимость делает движения рваными, отчаянными, борется с оставшейся привязанностью. Рука то и дело сжимает холодную сталь оружия, а внутренний голос прогоняет план по сотому разу, исключая любую возможность промаха. Ведь цена ошибки слишком дорога.***
В верхней ложе раздаётся выстрел; по богатым обоям балкона расползается цветок крови, ею же пропитывается бордовая обивка. Золотые канделябры насмешливо поблёскивают в свете озарённой сцены. Дон Галассия падает навзничь, Винсента Ванетти обдаёт холодным потом и ужасом. Он обессиленно протягивает руки к трупу, всё ещё неверяще глядя на Анжело. Их взгляды пересекаются. За занавесью чёрной, как смола, чёлки, блеском безумия горит золото. Кричат люди. Пьеса останавливается, актёры застывают на месте, не понимая, что происходит. Все бегут к выходу. Выстрелы повторяются снова и снова — теперь на другом балконе. Анжело отстранённо думает, что Ганзо, должно быть, тоже встретил смерть. Не от его руки, но так даже и лучше. В голове лениво перекатывается мысль о том, что вот она — долгожданная месть. Всё кончено. Но Анжело выходит из ложи, еле передвигает ногами и упорно прислушивается к себе: где же оно, удовлетворение? Где торжество справедливости, правосудия? Где… хоть что-то? Рядом в панике пробегают люди, задевая его плечом, толкая, наступая на ноги. Но эта информация так и остаётся где-то на периферии сознания, ненужная. Природная наблюдательность изменяет ему, и Анжело пропускает момент, когда мимо него несётся, не разбирая дороги, Неро Ванетти. Дальше всё происходит как в тумане: он теряет сознание, приходит в себя в доме Галассия, остаётся там, то ли как заложник, то ли как дорогой гость — правильность последнего можно смело опровергнуть, едва повернув голову — рядом сидят, всегда на стрёме, два человека, как конвоира, не сводящих с него глаз. В голове звенит — кто бы мог подумать — абсолютная тишина, и ни одна мысль не даёт зацепиться за неё. Анжело раздосадован. Анжело наблюдает за пылающим островом и не чувствует ничего. Анжело был абсолютно уверен, что, лишь убив Ванетти, можно жить дальше. Что всё вернётся в круги своя, что отомстить — единственно верное решение. Что он обретёт смысл жить дальше. Но смерть порождает смерть, облегчение не приходит, а на его руках — кровь убитых. Цель больше не оправдывает средства — он понимает это только сейчас — и месть не вернёт к жизни его семью. Взамен он собственными руками застрелил Кортео — своего единственного друга. Взамен Неро убьёт его самого. Он даже не дёргается, когда Неро вышибает дверь и прикладом отправляет двух его охранников в мир иной. Он чувствует, как Дона Ванетти трясёт от ярости — он мог бы задушить его одним этим чувством, не прикасаясь. Мир на мгновение замирает, не дыша. Авилио поворачивает голову и нарушает тишину: — Ты долго.***
Неро еле сдерживается от того, чтобы не отправить вслед за людьми Галассиа и самого Авилио. Он смотрит на ещё мальчишеский профиль, худые руки, спокойно лежащие на подлокотниках кресла, длинные узловатые пальцы, так безжалостно спустившие курок на всех Ванетти; поднимает взгляд выше, к лицу. Дон смотрит в ореховые, почти жёлтые, мёртвые глаза, безразлично наблюдавшие за горящим театром. Неро не понимает, как можно так спокойно смотреть после убийства стольких людей. Кровь стучала в висках, кровь была на одежде, на душе Авилио, и Неро не понимает, как он мог так ошибаться в своём напарнике. Кровь кипит в голове, медленно ворочая мысли, наливаясь ядом в дрожащих от нетерпения руках. Перед глазами уже разворачиваются кровавые сцены мести и правосудия: он застрелит Авилио, непременно застрелит этого предателя, после чего хорошенько полоснёт его ножом, чтобы тот не отделался так легко. Кровь брызнет на окна, пропитает ткань рубашки и брюк, просочится и расползётся лужей на полу… Неро не понимает, почему вместо того, чтобы прикончить предателя и убийцу — отныне, кровного врага — тут же, на месте, он грубо толкает его в машину и уводит подальше от Галассиа. По дороге он не выдерживает: в бешенстве бьёт Авилио со всей одури — этот ублюдок нагло провоцирует его — и весь оставшийся путь упорно смотрит в окно, вспоминает Ванно, Фратти, Фио, Барберо, Волпе, Тигре, отца — всех, кого он лишился, оставил, не похоронив, в этом городе, но взглянуть на Бруно почему-то не решался. — Ну что, утолил жажду мести? — почти безразлично спрашивает Неро, разбивая тишину. Они поднимают больную тему в первый раз с момента бегства из Беззаконного. Впрочем, они и без того не слишком много разговаривали, всё больше оставляли между собой рваную бездну, полную боли и отчаяния с обеих сторон. Всё больше делили давящую тишину, которая говорила гораздо больше, чем любые из слов, на двоих. Неро всё же решается ещё раз вонзить нож в спину Авилио, да и себе, откровенно говоря, тоже. Вот так не разговаривать долгое время — тяжело, тут и любой швали рад будешь, как дорогому другу. Попадает ли Авилио под одно из этих определений, Неро и сам не знает. — Мне казалось… — наконец, отвечает Бруно, медленно, придирчиво подбирая слова, перекатывая их на языке, теряя половину их силы, прежде чем они вырвутся без возможности вернуться назад. Получается глухо и едва слышно. — …Будто я найду причину жить дальше, когда поквитаюсь с убийцами своей семьи. Неро напрягается всем телом, жаждая и одновременно понимая заранее, какая фраза станет следующей. Перед глазами снова встаёт образ окровавленного отца, хватающегося за лацканы его пиджака из последних сил, бегущих людей, паники, горящего острова, ярких прожекторов, бьющих в лицо, автоматные очереди из окна, и трупы, трупы, много трупов… — Но я ничего не чувствую. — Издеваешься? Даже не смей говорить так! Кровь Ванетти срывается с катушек, и Неро рывком встаёт на ноги, хватает Авилио за воротник — бутылка падает у того из рук и жалобно звенит пролитой выпивкой — и с силой впечатывает его в ствол дерева, упиваясь звуком удара и вырвавшемся у Авилио шипением. — А как же… ребята? Ради чего они погибли?! — орёт он прямо в лицо Авилио, яростно, со всей скорбью, скопившейся за время, до боли в руках сжимая воротник рубашки, душа предателя. Авилио молча смотрит мёртвыми, пустыми глазами на исказившееся лицо перед носом. Он не знает, кто он сейчас: Анжело или Авилио. Анжело жил ради мести, он упивался мыслью о ней. Он жил ею и он её получил. Но, кажется, Анжело всё же умер той ночью, семь лет назад. Потому что внутри Анжело что тогда, что сейчас — одна зияющая пустота. — Почему ты и меня не убил?! Я… доверял тебе! — захлёбывается словами пополам с рыданиями Неро. — Почему ты, чёрт возьми, не убил меня? Той ночью, семь лет назад?! — змеится непрошенным отчаянием Авилио. — Пристрели ты меня тогда… — рыдания жалят хлёсткой плетью, вместо боли — воспоминания. Неро закуривает сигарету в машине, впервые чувствуя себя взрослым и значимым человеком; рядом с ним — Ванно, спереди сидят Ганзо и отец. Пальцы холодит, но предвкушение и нервное волнение от предстоящего впереди заглушают всё остальное. Мимо на велосипеде проезжает забавный мальчик лет десяти, машет им рукой… Картины прошлого не спрашивают разрешения, чтобы раз за разом вставать перед глазами незримой гильотиной. Семейная фотография, забрызганная кровью, подарок на день рождения и удирающий со всех ног мальчуган, так отчаянно боровшийся за жизнь с дрожащими пальцами Неро на спусковом крючке. Пальцы перестают подчиняться, выпуская воротник рубашки, и Авилио безжизненным телом сползает вниз по стволу дерева. Костёр лениво догорал, лелея последние тлеющие угли. Неро бездумно наблюдал за крупицами света, за тем, как из яркого пламени миг за мигом уходит мощь. Так же, постепенно, таяла и мощь его семьи. Один за одним они покидали его: мать, Ванно, Фратти, Фио, отец… В столовой раздалось несколько выстрелов: двумя прервалась жизнь главы семейства, ещё парой — его жены и ребёнка. Крики стихли, оставив место гробовой тишине. Авилио спал, свернувшись калачиком на лёгком плаще. Спокойный и по-детски беззащитный, сейчас он в последнюю очередь походил на опасного мафиози. Мысль о том, чтобы выпустить пулю прямо в эту худую спину в измятой рубашке, показалось Неро кощунственной. Но призраки за спиной были не согласны: они шептались, змеились в ночной тени, запускали пальцы в сознание Ванетти, не давая ему сбиться с мысли. Они требовали одного: мести. Луна в сияющем венце сонно выползла из-за рваных облаков, обнажая тьму. Её свет мягко обволакивал, робко крался по одежде и лицу, серебрил кроны деревьев. Вдруг стало светло как днём. Как всё просто, — подумал Неро. Просто и сложно одновременно. Просто — сделать единственный выстрел, за который будет благодарен и живой перед ним, и покойные позади. Сложно — жить после этого, чувствовать себя предателем без предательства как такового. Но, видно, ничего не попишешь.***
Машина остановилась недалеко от берега. Двигатель заглох. Авилио кто-то толкнул в плечо. Они с Неро вышли из автомобиля навстречу шуму прибоя. Взобравшись на холм, они увидели его. Океан. Авилио смотрел на перекаты волн, на темнеющий вдалеке, на границе моря и неба, синий кобальт со стальным отливом; чуть ближе виднелась сероватая лазурь, перемежавшаяся с яркой бирюзой, вспыхивавшей в случайных лучах. Авилио наблюдал, как робкие волны нарастают, набирают силу, но затем разрезаются подводными скалами и доходят до берега робкими и слабыми, легко накатывая на берег, оставляя за собой мокрый след. Авилио слышал, как свистел ветер и вздыхало море, как пуховым одеялом облака укрывали небо, видел вдали чаек, парящих в поисках рыбы. Авилио смотрел и не мог наглядеться: впервые за семь лет он вдруг почувствовал жизнь. Она царила вокруг него, спокойная и безмятежная, и в нём самом разрасталось странное чувство, давно полузабытое им. Умиротворение. Впервые за семь лет Авилио почувствовал, что хочет жить. Анжело смотрел на море, но видел перед глазами Неро. Тот стоял рядом с ним, тихий, но готовящийся к чему-то. Было бессмысленно гадать, заранее зная ответ, однако Неро, видно, со своим решением до сих пор не примирился. Внутри него кипела настоящая борьба, так тщательно сдерживаемая, но всё равно рвущаяся наружу. Анжело не нужно было поворачиваться к нему лицом, чтобы видеть, что Неро сейчас предельно сосредоточен и серьёзен. В конце концов до слуха донёсся едва слышный выдох. Решение принято. Анжело смотрел на Неро и видел смерть. Они шли по песчаному пляжу, овеваемые лёгким бризом. Два человека с тяжёлым прошлым, шатким настоящим и туманным будущим. Два человека без дома и семьи. — Не нужно искать особого смысла, чтобы жить, — почти весело изрёк Неро. — Просто живёшь, и всё. Авилио на минуту задумался. Такая незамысловатая истина, произнесенная нарочито беспечным голосом, давала какую-никакую надежду. Сознание Неро не плело ему хитроумных систем мира, он всегда старался не заморачиваться по философским вопросам и воспринимал многие вещи как данность. Его девизом можно было бы назвать: «Упрощай и не принимай близко к сердцу.» Рядом с Неро было легко и спокойно. Неро. Можно ли перепутать одержимость идеей с одержимостью одним человеком? — Я не убил тебя только потому, что не хотел твоей смерти, — глядя в небо, тихо признался Авилио, всё так же бредя вдоль берега. Ванетти остановился. Пистолет, нацеленный на спину впереди, вилял из стороны в сторону. Дрожь в пальцах не желала униматься. Перед глазами всё плыло. Неро не выдержал и зажмурился. «Прощай, Анжело Лагуза.» За спиной прогремел выстрел. Авилио прикрыл глаза. Сердце ушло пятки. Вот и конец. Сейчас в его спину войдёт железо, разворотит плоть, возможно, пробьёт легкое или даже сердце. Может добраться до кости. Тогда будет особенно больно. Впрочем, какая разница, если он будет уже мёртв? Из раны хлынет кровь, запачкает всю рубашку. Он упадёт. Сначала, возможно, на колени, потом ничком, лицом вниз. Песок забьётся в нос. Интересно, доберётся ли кровь до песка? Авилио ждал. Мимо пролетело что-то, обдавав лицо сиюсекундным дуновением. Бруно прислушался к себе: ничего. Только на щеке чувствовалось жжение. Он механически прижал к ней ладонь. Пальцы коснулись чего-то мокрого. Он запоздало обернулся и потерянно взглянул на Неро. — Почему?... — Видать, Фортуна любит тебя, — подмигнул Неро. — Да и не для того я тебе проповеди тут читал, чтобы затем застрелить. Парень не нашёлся, что ответить. Он чувствовал себя обманутым и опустошённым. Внутри поднималось отчаяние. — Ты…! — накинулся он с кулаками на Ванетти. Тот одной рукой схватил Авилио за плечо, а другой ударил его прикладом, после чего он потерял сознание. — Ну-ну, поживи ещё. — Неро закинул руку Авилио себе на плечо. — Мы ещё друг другу пригодимся. Авилио уткнулся лицом в волосы Неро. Анжело встретился с семьёй. С кухни доносился аромат яблочного пирога.