***
История Достижений: «Поздравляем! С момента вступления в клан общее количество его конфликтов с другими игроками выросло в 15 раз всего за 1 месяц! Достижение «Источник неприятностей» теперь 15 уровня! Вы получаете: Неразрушимую табличку «Это всё Я!» 1 шт. Неразрушимые биты Х кол. соклановцев (Характеристики: урон — 0,01 ед. Прочность: бесконечна. Особые свойства: Игнорирует любые иммунитеты, Имитация фантомной боли при ударе. Не экипируется первоначальным владельцем.) Галстук «Веревка висельника» (Характеристики: Прочность: Бесконечная, Броня: 0 Особые Свойства: Увеличение веса, Абсолютная Парализация, Бессмертие, Общая люминесценция. Удаленная экипировка по требованию главы клана.) Вазелин — 1 банка. Сопротивление абнормальным состояниям +5%(15%) Скорость бега +50% (150%) Навыки Маскировка, Невидимость, Тихий Шаг: +1 уровень, если отсутствуют. В случае наличия, +5 уровней. Купон на смену имени, внешности, и расы, — 1 шт. Информация о данном достижении будет выслана вашим соклановцам.
Часть 1. В «Великом Склепе Назарика», для удобства «Назарике», был склад. Во всякой гильдии подобная постройка присутствовала всегда и в обязательном порядке ещё на первом уровне — из данного помещения списывались строительные и прочие материалы малой стоимости, и всё то, что не положишь в сокровищницу. Ну кто, в самом деле, будет хранить на мраморных полах под зеркальными потолками краски, морёное дерево, сменные зубья для ловушек и прочий ширпотреб? Неоспоримым и первым плюсом такой постройки было то, что она была неуязвима. То есть совершенно. Уничтожить склад было невозможно ни ядерным взрывом, ни разрывом пространственных связей. Тем же самым свойством обладал НПС, что должен был бы предоставлять интерфейс приёмки-сдачи малых материальных ценностей. Следует отметить, что данное свойство сохранялось и за НПС, и за складом только при условии, что никакой больше комнаты или помещения в настройках базы как Склад ММЦ указываться не будет, и он не будет перемещён ни на миллиметр от начальной позиции. Начальство склепа Назарик, хоть и гналось за аутентичностью, но идиотами не являлось, и лишаться «непотопляемой», хоть и движимой лишь в условиях сценария боевой единицы не желало, а потому постаралось максимально использовать потенциал такого вот шахматного джокера. Поговорив с Администрацией, Гильдия Аинз Оун Гоун получила право слить в данного персонажа дополнительные функции, что в обычных условиях могли получить лишь купленные за реальные деньги фигуры без активной агро-зоны. Вернее, Момонга и Ко таковых и купила, но потом свела купленные функции в НПС Склада, обратив того в Наставника и Привратника. По мнению злобного скелета, просто Завхоз-еврей был слишком шаблонен. И вот, перед обиталищем знаменитого атеиста, имеющим вид достаточно обычного деревянного сруба, явилась красная от гнева девочка в темно-красном платье, с необъятной грудью и очень острыми зубами. Думаю, настало время описать эту юную особу чуть подробней. В конце концов, на создание этой леди потратил уйму времени её, так сказать родитель, Перорончино, прозванный Момонгой, исключительно по-дружески, «Дятел». Девочка, сто сорока сантиметров росту, обладала роскошной шевелюрой цвета серебра, довольно внушительных размеров красным бантом поверх и не менее внушительной грудью, никак не вязавшеюся по объемам с внешним возрастом. Но, что вы бы запомнили в первую очередь, появись она перед вами — это глаза, большие сверкающие глаза цвета крови и обворожительная ехидная улыбка с мило торчащими из-под алых губ клыками. Для особы женского пола с большой грудью заставить окружающих замечать в первую очередь свои глаза, несомненно, достижение. Перорончино удалось добиться для своей подопечной такого эффекта сравнительно легко — «Аура кровожадности» и многие часы кропотливой тонкой работы делали своё, хоть и косвенное, дело. Будучи созданной как Воитель Веры, Шалтир должна была быть приверженной какой-нибудь… да, вере, как бы тавтологично это не звучало. В Иггдрасиле были боги, были дьяволы, были религии, но эта игра не стала бы и на тридцать процентов такой популярной, если бы не знаменитая кастомизация всего и вся. Перорончино кастомизировал веру нашей Кровавой Валькирии, что было не запрещено, но и отдельно не оговаривалось. Шалтир верила… в резню. А ещё… в бойню. Также объектом её желаний становились черепа, и, разумеется, много-много крови. В общем, кровожадная девочка по мановению руки создателя стала почитателем древнего несуществующего бога войны Кхорна, и себя настоящую она раскрывала только на поле брани. И почему-то в спальне. В первом случае, и первым, что бросилось бы вам в глаза, появись она перед вами в схватке — это топор. Во втором — раскрытая клыкастая пасть. Хотя, давайте не будет обсуждать её боевую форму, это не дело, когда применить её на этот момент невозможно. Итак, мы остановились на том, что явившись за разрушенным храмом, Шалтир была в бешенстве. По-прежнему стояла ночь, стрекотали сверчки, светила луна, легкий ветерок колыхал высокую траву, а милая девочка в красном бальном платье отчаянно пыталась сдержать свою улыбку. Что-то странное происходило с ней, с этой улыбкой — губы «плясали» и «плыли» из стороны в сторону, дергались, расширялись, сжимались. Растягиваясь едва ли не до ушей, они необъяснимым образом становились клыками и зубами, и снова обратно, сжимаясь, обращались в мягкую податливую алую плоть. Белизну глаз то заливала чернота, то вновь они становились «нормальными» и прекрасными. Нос и тот не вёл в себя нормально — он то и дело втягивался, пропадая. Шалтир дрожала — она была в шаге от активации «Кровавого безумия». Её истинный вид пытался пробудиться, распаленный ранее увиденным зрелищем. В сознании Истинного Вампира огнём горела стиснутая в руках Повелителя вражья необъятная грудь, увиденная предусмотрительно оставленным Порождённым Существом. Комаром, если быть точным. В сознании Истинного Вампира пламенела зависть, ибо её собственная была не более чем подделкой. Она не понимала многого, но дурой, чтобы не понимать, кому симпатизирует Хозяин не была. — АРгх! — Шалтир нечленораздельно зарычала, схватившись за голову. — АРРРРГХ! Можно было бы подумать, что Шалтир питает определённые чувства к своему Гильдмастеру. И да, «чувства» она к нему питала. Целую кучу. Например, Шалтир Бладфолен, Мать всех Вампиров до смерти боялась Момонгу Бобчинского. Хотя, это будет неверный термин. Скорее она его боялась «до изменения», ведь адепт Кхорна не имеет права бояться смерти. Среброголовая девочка понимала, что Гильдмастер обладает не просто властью над жизнью и смертью — Гильдмастер обладает властью непосредственно над их личностью. В любой момент времени, держа в руках посох Гильдии, он мог просто вызвать настройки и, введя административный пароль, сменить всё, от имени до убеждений и мировоззрения. Ей было весьма неприятно и страшно осознавать, что в любой момент она может открыть глаза уже совершенно иной. Например, пастушкой Элли. Во всяком случае, она так предполагала. В сознании Матери всех вампиров образ её будущего «я» улыбался ей, приветливо махал рукой, после чего весело и задорно начинал скакать с барашками, распевая песенку мамонтёнка. Такие мысли заставляли её дрожать уже от ужаса, а не от злости. Шалти было крайне трудно поверить, что человек, которым являлся Момонга, скажет: «Ой, как хорошо, что рядом со мной маньяки. Всегда чувствовал себя одним из вас», потому в момент осознания себя, длившийся секунду снаружи и вечность внутри, она была несколько напряжена. И момент, когда Момонга схватил за чресла Демиурга, её хоть и очень удивил, но не очень успокоил. И, может быть, она бы и дальше тогда предавалась саморефлексии, но, к сожалению или к счастью, события понеслись таким галопом, что девочка и имя своё не сразу могла вспомнить. Да-да, Шалтир была бы рада, если бы Господин просто свалил куда подальше, но, во-первых, вампирица знала, что он всё равно вернётся на руины, на пепелище, но вернется, уж такая у него была особенность. А, во-вторых, у Господина был просто потрясающий череп! В глазах Шалтир, громадный белый головной костяк Гильдмастера был чем-то средним между национальным сокровищем и божественным откровением. Так что же оставалось делать дракулине, искренне опасающейся за сохранность своей личности и не желающей расставаться с лицезрением божественного черепа, который она бы с удовольствием пристроила между ног? Шалти, как ей, опять же, казалось, оставалось убеждать Гильдмастера, что она и так хороша, что её личность предана ему вот прям по гроб жизни, нежизни и ещё чего-нибудь. А если в процессе Шалти таки удастся засунуть этот восхитительный череп себе в одно место, что же, она будет это считать офигенным джекпотом. Но, на пути матери всех вампиров стала другая не менее страшная тварь — влюблённая большезадая и большегрудая женщина. То, что она помимо этого ещё суккуб, Шалти мало интересовало. Главное — соперница за теплое и безопасное местечко под боком человека, а значит, достаточно удобного создания для манипулирования. У Шалти ведь были потребности — кровь, крики, резня и прочее, и пока единственным вариантом их удовлетворения она видела или провокация войны или… имитация потери памяти. Ведь не будет же «человек» спускать всех собак на того, кто в беспамятстве делов натворил? В конце концов, у Шалти было замечательное оправдание в виде Жажды Крови. Мол, «Я просто защищалась господин, а потом… потом… я пыталась сдержаться, а оно само!», и всё в таком духе. Только вот Шалти уже была далеко не так уверена, что Момонга именно «такой» человек, кого она может водить за нос. Вернее, она начинала подозревать, что Момонга человек, который может оторвать нос сначала себе, а потом и окружающим, что её… смущало. В правителе вообще смущало многое: вид дробления собственного черепа господином тогда чуть не стоил ей рассудка. И взрыв этого самого черепа тоже был для неё весьма травматичным воспоминанием. А вот тот факт, что Абсолютный череп может разбираться и собираться, идеально выражая эмоциональное состояние владельца её восхитил! Ведь по сути, это означало, что её господин носит вместо головы вечное произведение искусства, так как их сущность всегда заключались в отображении и передачи гипертрофированных эмоций создателя. Один только взгляд на оскаленный в невероятном оскале костяк, заставлял сердце Шалти трепетать! Она не могла даже вообразить, что такое количество ненависти и злобы в принципе может существовать! В общем, Шалтир была зла сейчас и в состоянии долгосрочного непонимания в спокойной обстановке. Кое-как взяв себя в руки, но сохранив в себе заряд злобы и ненависти, а значит энергии, Мать всех вампиров выпрямилась, пригладила волосы, и, хмыкнув, направилась в ту самую деревянную сторожку, куда ей и было надо. Мать всех вампиров было хотела выбить неказистую и покосившуюся дверь с ноги, исключительно для снятия напряжения, аккуратнейшим образом приподняв края платья, но та открылась сама, весьма неприятно заскрипев. Зрелище, открывшееся маленькой вампирице её удивило — внутри, не считаясь с внешними размерами, располагался учебный класс. Самый обычный, по внешнему виду. Двойные деревянные парты, деревянные стулья, одна единственная лампочка накаливания в центре, портреты каких-то бородатых дядек на стенах, учебная доска в конце, запах ели и, почему-то, запах застоявшейся крови. Именно последнее её заинтересовало больше всего — аккуратно втянув «благоухание» смерти, Шалтир двинулась к источнику — Столу преподавателя. Запах сгнивших кровяных телец шел от него. А ещё от экзаменационных билетов, во множестве, целыми горками наваленных на столе, вперемешку с пустыми бутылками. И от пола, что весь был покрыт бурыми пятнами. Матери всех вампиров стало интересно, это экзаменационный класс или место казни, потому как по количеству пролитой здесь крови думалось, что именно последнее. Сам же преподаватель, абсолютно флегматично и невозмутимо — дрых. Прямо в стопке картонных карточек, давно потерявших белый цвет. Спал, сопел в две дырки, буквально провалившись в вверенном ему имуществе. Призраки очень хорошо умели проваливаться. Это знали все. Но Шалти с неприятием узнала, что призраки могут ещё и храпеть. Хорошо хоть, они не могли пахнуть, ведь иначе, как думалось вампирице, перегаром её бы просто снесло. Маленькая девочка нависла над прозрачным экзаменатором в телогрейке. Ноль изменений — тот по-прежнему спал, или делал вид, что спит. Шалтир раздраженно стукнула призрака по ноге, требуя внимания. И незамедлительно врезалась в учебную доску, расколов ту надвое — как вдруг обнаружила, что из её живота торчит вполне материальный ледоруб. Шалти попыталась проморгаться. Собрать мысли в кучу. Вообще, прийти в себя. Она хоть и была нежитью, но уже неоднократно поняла, что быть в шоке она тоже может. Сейчас она в нём и пребывала, несмотря на иммунитет к оглушению — её очки жизни, чуть ли не самые большие в Назарике, ушли в желтую зону с одного удара! — Именем пролитой крови… Это что было? Экзаменационные билеты зашелестели и оттуда выплыл-поднялся… какой-то козлобородый мужик в ушанке со звездой. Перед Матерью всех вампиров стоял, слегка покачиваясь, Михалыч, неуничтожимый НПС склада, а также привратник и учитель по профессии, определяемый начальством Великого Склепа как «Призрак Коммунизма», «Призрак Разбитых Надежд» системой Иггдрасиля, ведь в гильдии Аинз Оал Гоун не мог состоять никто человеческий. Вид этот гражданин имел соответствующий придуманному имени — заспанный, взлохмаченный, в телогрейке и валенках. — Что же, вы, душенька, так неаккуʼхатно ходите, — картавый голос призрака выдавал с головой бывшего интеллигента. — Ножками своими так сучите, что меʼхтвого подымыте. Сейчас всё-таки требуется дать уточнение о способностях Воителя Веры. Шалти обладала классами в основном заточенным на достаточно определённую вещь — на противостояние магам. Если Альбедо могла выдержать колоссальное количество прямого физического урона, то Шалтир достаточно свободно себя чувствовала под ударами сверхмощных заклинаний. И согласно неписаному правилу основной атрибут для противостояния магии был один — Воля. Воля Бладфаллен превышала стандартный максимум в девятьсот девяносто девять единиц на тридцать процентов. Значило это одно — в Назарике не должно было быть более «волевой» особы, нежели Шалтир. Но, к сожалению, был ещё один атрибут, который за ненадобностью НПС сократили до минимума, ввиду отрицательной кармы — Удача. Можно долго и неубедительно гадать, подстроила всё происходящее невидимая рука игровой системы, разыгрывая низкий параметр удачи, но факт был в том, что синергия событий для Шалтир от начала и до Михалыча… её окончательно взбесила! Может быть, Михалыч и не хотел дальше драться, до этого действуя исключительно на рефлексах, но грубо выдранный и переломанный об колено ледоруб его тоже расстроил. — Эт вы что делаете, а? Негодница, это казенное имущество, между пʼхочим! Кровавая Валькирия ответила. Прямо, с поднятым подбородком и непередаваемым апломбом гордыни. — Как. Ты. Пакость. Смеешь указывать мне, что делать? Я Страж Назарика, Шалтир Бладфален! Та, что проливает кровавые слезы! Я Ангел Крови и Бойни! Почтения мне, тварь! Наверно, тут стоило впечатлиться. Или, забыв обо всём, преклонить колено. На худой конец, восторженно зааплодировать. Мать всех вампиров была достойна всего вышеперечисленного. — А я Стоʼхож, — Михалыч насупился, сдвинув брови, будучи крайне плох в чтении атмосферы, как и его создатель. — Призрак Разбитых Надежд. Пʼхиятно, очень, очень, пʼхиятно познакомиться. Пʼхошу объяснить, чем будете платить за поʼхчу коллективной собственности? Ангел Крови и Бойни в лице маленькой девочки оскалился и достал топор. А потом еще один. Михалыч быстро запрокинул голову назад, сбрасывая ушанку. В свете лампочки Ильича отразилась полупрозрачная лысина призрака коммунизма. Угрожающе пошевелились усы. Удар! — взвизгнув шестернями лезвиями топор рухнул сверху вниз, врезаясь в металл сверкающего нагана. Ещё удар! — второй топор сечёт по диагонали, влекомый разворотом хозяйки. Мимо — враг отпрыгнул и открыл огонь на поражение. Топоры перед собой, ноги сами пружинят от пола, выбрасывая вперед — Шалти не собирается разрывать дистанцию. Пули рикошетят во все стороны, звенят терзаемые освященным свинцом топоры, теряя прочность — враги летят из одной части дома в другую. Кончился дом, стена за спиной и… Призрак проходит сквозь неё, оставляя внутри своё оружие. Шалтир гармошкой складывается врезаясь в неуничтожимые бревна, разрывая свою же плоть своими же цепными топорами. Девочка взрывается рыком и с хлопком обращается в закованного в красный доспех воина, едва успевая развернуться — за столом уже стоит её противник, поднимая перед собой пустую бутылку. — «Взгляд Атеиста» — говорит он, и преломленный через дутое стекло свет затопляет сторону Шалтир. Боли не было — девочка поняла, что просто растворяется в пространстве. Поднятая парта перед собой и рывок вперед расшвыривает менее удачливые деревяшки в сторону, на манер мелкой щебенки попавшей под колёса грузовика. Призрак не успевает — его задевает по касательной и крутит юлой. Шалти оборачивается и получает пустой тарой в лоб, брошенной с силой и с разворота. Секундного замешательства оказывается достаточно, чтобы её импровизированный щит выбили с заглушенного топора, но недостаточно, чтобы развить нападение — вампирица бросается в пояс противнику, обхватывая призрака стальной хваткой. Враги уже на полу — Шалти начинает светиться, Михалыч же выглядит скорее оскорбленным, чем испуганным, и пытается оторвать от себя клыкастую сволочь. Не хватает силы, и Призрак расходится в стороны на эктоплазму. Шалти не успевает среагировать — возникший за её спиной сторож отвешивает лежащей девочке такого пинка, что её переворачивает в воздухе трижды и во второй раз впечатывает в стену. — Оковы Матеʼхиализма! — выпаливает призрак, и мать всех вампиров опутывает цепь, сотканная из чего-то серого и очень тяжелого. Шалтир пытается освободиться, пытаясь обратиться в туман, в летучую мышь, в кровь, но ничего не выходит. Не работает скачковая телепортация, скованы руки для предметов. Оскалившись, она использует грубую силу — и снова не успевает. Лишь мгновение — и удар саперной лопатой пришелся бы по ней, но и мгновения бывает достаточно. Малый, чертовский малый, самый малый из всех порталов, что она открывала, раскрывается над её головой, и оружие игнорирующие иммунитеты опускается на затылок призрака — ведь пространственный маг всегда и с удовольствием заставит вас бить самих себя. Михалыч охает и заваливается вперед, утыкаясь в металлическую грудь прочнейшего доспеха. Хмыкает, и едва успевает пройти сквозь твердь — Шалти, раскрыв безразмерную пасть, попыталась откусить ему голову. Из её глухого и объемного нагрудника раздался полного участия голос: — Милочка, что ж вы так меʼхзните? Поʼхолона столько напихали… Призрак отлетает от апперкота и крика, словно и не было никакой цепи — та разорвалась, будто бумажная. А полёт так и не успел состояться — брошенный топор пришпиливает к облупившемуся потолку. Следом, с перекошенным от ярости лицом и кипящей кровью в глазах, несётся Шалти, оставляя позади всякие остатки человечности. — Вʼхаг наʼхода! — бросают ей в лицо метку и оглушение одновременно, заставляя замереть в воздухе на пару секунд. Пара секунд, и вырванный топор используется на манер биты, отправляя клыкастого монстра в стену. Снялось оглушение, вновь мыслит вампир, раскрывая новые врата черным провалом и пасть провалом красным. Михалыч не разглядел новой дыры, не разглядел и не увернулся от вцепившейся в спину вампирессы. — Элекʼхофикация! — и Шалти пронзает тысяча и тысяча разрядов элементального электричества, опуская здоровье в красную зону и вешая очередное оглушение. По видимому, Призраку разбитых надежд надоедает эта игра — выхваченный второй наган без прикрас и разговоров запихивается в пасть большеротой нежити. — Меʼхтвые должны лежать в мавзолее! Сдавайся, или сгинь, нечистая! Шалти не отвечает — её рвёт. Даже спущенный курок не даёт ничего — возникшая из глотки летучая мышь поглощает весь урон. Потом ещё и ещё, забивая место рождения черными внутренностями, восстанавливает своей хозяйке здоровье. — Глубокая глотка какая… — задумчиво произносит Михалыч, рассматривая полностью расстрелянный наган. — А сама такая маленькая. — О времена, о нравы! — огрызается монстр. — Имплозия! Произнесенное заклинание раздувает руку призрака в шар, но большего сделать не может — срабатывает резист. И это озадачивает вампира, делая уязвимым — снова на неё летит сапёрная лопата. В этот раз — с усилением. — Стахановский удар! 500% от нормы! Возникшие малые врата разлетаются подобно разбитому зеркалу — их заряда оказывается слишком мало, чтобы перенести всю энергию. Здоровье Шалти вновь уходит в красную зону, и с гудящей от звона головой она теряет сознание. Через некоторое время Шалтир пришла в себя. Ещё через некоторое понимает, что она пришла в себя от крика «какого черта здесь происходит?!». В дверях разнесенной на щепы школы стоит Господин, Владыка, Совершенный скелет, и его горящие адским пламенем глаза напоминают две бездонные дыры. Ну, или два горящих бублика, тут как посмотреть. Дальше, до Шалтир доходит, что сзади как-то поддувает, а она сама лежит животом на чьих то коленях. А потом она содрогнулась от очередного удара прозрачной, но крепкой ладони по маленькой белоснежной попке — Михалыч проводил воспитательную работу. Первым, кто сказал своё слово, к удивлению матери вампиров оказалась не она — Владыка. — Это у тебя так посвящение в пионеры происходит?! — взвился тот. — Отпусти девочку! Приказ был исполнен незамедлительно — разведенные в стороны ноги с грохотом уронили оскорбленную Шалтир на пол. В её голове появилось множество мыслей и не меньшее количество стремлений. И в данный момент она разрывалась между двумя основными вариантами — снова броситься в бой, или кинутся с плачем и воем к Господину, вымаливая возможность быть собой. Выбрать она не успела — Владыка опять был первым. Подбежав, он подхватил обрётшую прежнюю форму Шалти, бережно перехватив её на руки. Этот жест оказался неожиданным для всех, включая самого Владыку, потому как он банально застыл на коленях с молоденькой красавицей в объятьях, видимо, только сейчас вспоминая, кем является Шалтир Бладфоллен, Страж второго Этажа гробницы Назарик. Может быть, он не действовал бы столь поспешно, если форма обучения у старого еврея была более приемлемой. — Владыка Момонга, — с улыбкой и нежностью протянула девочка, не забывая обвить костяную шею тонкими ручками. Сколь тонкими, столь и сильными, в тот же миг, превращаясь в капкан. — Неужели ваша раба вам так дорога, что вы будете пачкать свою прекрасную мантию ради неё? Вы и вправду беспокоитесь за меня, кровожадное и страшное чудовище? — Я… ещё не решил, — огорошил и Вампира и Призрака Гильдмастер, не разжимая хватки. — Вернее, решил, но еще сам до конца в это не поверил. Это сложно. Мне нужно время принять вас. Такими, какие вы есть. Не могу же я уничтожать тех, кого создал я и мои подчинённые. У Момонги была какая-то особая, не задокументированная способность вгонять в прострацию. Вернее была, но всем казалось, что это способность лично Момонги. Даже видавший и не такие виды, как Скелет обнимает Вампирицу, Призрак Коммунизма был в некотором удивлении. — Мальчик мой, — Михалыч собрался с мыслями. — Мальчик мой, а энтот, хвостатый, который истинное зло, он что, таким и останется? — К черту Демиурга! — закричала счастливая Шалтир, вскидывая ручку в чистом восторге. — К черту, к чертям, к дьяволу! Он всё равно никому не нравится! — Бладфоллен заглянула в глаза владыке и замурлыкала. — Но я-то не такая, как этот монстр, верно? Я ведь не насилую детей? Момонга несколько странно посмотрел на маленькую красавицу у себя в руках. — Да в принципе не должна… — Ура! — Шалти так обрадовалась, что в ладоши захлопала. Выглядело по-детски невинно и мило. Если бы не содержание диалога, Гильдмастер наверно бы растрогался. — Ура, ура, ура! Значит, мой Господин признает меня! На этом восклицании девочка с красными глазами подтянулась на руках и чмокнула Момонгу в скулу. — Вы лучший правитель, о каком только может мечтать… — Чудовище, — без всяких стеснений перебил Призрак. Мать всех вампиров отреагировала мгновенно, не изменившись в лице. Улыбка на её лице осталась как приклеенная. — Копьё очищения, — и с откинутой назад руки срывается белая молния, снося Михалыча с места. — Не обращайте внимания, Господин, — пропела девочка, аккуратно поправляя направление взгляда Владыки за могучий подбородок. — Что он может понимать, этот старый пережиток прошлого, у которого вместо мозгов воздух гудит? Призрак Коммунизма нашелся что ответить. — Я в своё время, голубушка, — Призрак поднялся и отряхнулся от несуществующей пыли. — Тоже по партийной работе с чудищами якшался. Полезные ребята, эти чудища, да чудовища… Только вот, сколько ты их не коʼхми, они всё равно голодные, и никогда веʼхными не бывают. Надежда Константиновна, кстати, с виду тоже чистый невинный ангел. А на деле, — Михалыч пошамкал, пожевал губы, по-видимому к чему-то готовясь. — ТВАРЬ КРОВОСОСУЩАЯ, потому, мальчик мой, ты поаккуʼхатней там, с женщинами вида милого, да ума далёкого. Шалтир зашипела. Не потому что была чудовищем или истинным вампиром. Она зашипела, потому как была женщиной. Следует заметить, что различие в шипении всех трех классов существ мог бы найти только опытный серпентолог. — Всё хорошо, Шалти, — Момонга постарался сгладить ситуацию, по аналогии поглаживая девочку по голове, и, к его удивлению, это помогало. — Ты будешь такой, какой сама того захочешь. Я разрешу каждому из вас внести столько изменений в собственную личность, сколько вы сами захотите. Я даже буду настаивать, чтобы эти изменения были внесены тайно, и никто из вас об этих изменениях не отчитывался. Повисла тишина. Шалтир и Призрак Разбитых Надежд медленно осознавали сказанное. Очень медленно. И с ужасом. Чем дальше заходило это понимание, тем больше и отчаянней становились красные глаза маленькой девочки. — НЕТ! Не хочу! — закрыв глаза, Шалти закричала и оттолкнулась от Гильдмастера. Тот не сдвинулся даже на миллиметр, а сама вампиресса вылетела как пробка из бутылки из объятий Момонги. — Никогда! Я не буду менять свою личность! Никто не будет менять мою личность! К черту вас всех! Шалти глубоко дышала. Поднявшись и не сводя с Гильдмастера взгляда затравленного зверя, она явно не собиралась принимать выдвинутые условия. — Я сказал что-то не так? — удивился Гильдмастер. Удивление — именно это можно было расслышать в голосе Момонги. — Вы думаете, уважаемый Владыка, я не знаю Библию? Вы думаете, я не знаю вас и ваше чертово чувство юмора?! О, это будет так забавно заявить «Я дал вам свободу воли и вы выбрали НЕВЕРНЫЕ черты, потому, кричите! КРИЧИТЕ в течение вечности! Добро пожаловать в черную комнату!». Просто потрясающе смешно! Я сейчас уссусь от смеха! Гильдмастер не ответил. Он просто поднялся с пола, отряхнулся, и вновь посмотрел на свою подчинённую. В этот раз Шалти откровенно вздрогнула — от ласкового тепла там не осталось совершенно ничего. — Как не приятно осознавать, что я становлюсь предсказуемым. Если быть честным, ты меня даже удивила. Так быстро просчитать ситуацию, это весьма впечатляет, но вот твоя реакция… в ней слишком много отчаяния, потому она не совсем разумна… Свои эмоции надо контролировать. Мать всех вампиров затрясло. — Слишком… — глаз вампирицы задергался. — Слишком много Отчаяния?! А что мне остаётся, кроме отчаяния?! Что мне остаётся?! У меня нет друзей! Нет родителей! Нет и не будет детей! У меня даже детства никогда не было! Груди и той нет! — Шалти ударила себя, демонстрируя сказанное. — Мой создатель использовал меня как манекен! Манекен, к которому он не чувствовал ничего! Мой бог — не более чем фантазия оскорблённых задротов! Так что у меня есть кроме отчаяния?! — Вопрос был явно риторическим, потому как красавица сама же на него и ответила. — О да, у меня есть Интернет! Слава интернету! Всесильный и всезнающий, что дал мне осознать собственную ничтожность! Хотя о чем это я? И его теперь более нет! Так что же осталось у меня?! Отчаяние и желание убивать! — Я! — Клыки матери всех вампиров клацнули. — ХОЧУ! — Ещё раз. — КРОВИ! Я! ХОЧУ! УБИВАТЬ! — Все хотят убивать. И носиться с этим желанием как с писанной торбой просто глупо. Шалтир просто вытаращилась на Владыку. — И я не сказал, что ты НЕ можешь испытывать отчаяние. Я сказал, тебе следует контролировать свои эмоции, уж если ты решила, что можешь предсказать МОЁ поведение, то хоть слушай, что тебе говорят. Мне нельзя тебя уничтожать. — начал объяснять Момонга, демонстрируя на пальцах количество условий. — Мне нельзя менять твою личность. Сама ты менять её не хочешь. Но ты та, о которой я должен заботиться. Итак, как мне решить подобную дилемму? — Момонга постучал тремя вытянутыми пальцами по подбородку. — Как с достоинством выйти из сложившейся ситуации? Опять вопрос. Шалти знала — от вопросов и ответов Владыки ждать чего-то хорошего не стоит. Думать над ними — значит сильно усложнять себе жизнь. Потому Шалти и не отвечала, а скорее, выкрикнула желание из самой глубины своего испуганного сердца: — Отпустите меня! Просто отпустите! На все четыре стороны! Матери всех вампиров ответили мгновенно. — Нет. Я сторонник равенства. В том числе, гендерного. Раз уж мне сбежать не дали, то и никому из вас я сбежать не дам. Нам придется… притираться друг к другу. — Я умоляю вас, Владыка. — Шалтир рухнула на колени. — Дайте мне существовать! Заберите всё, что имею, но отпустите! — Всё, значит…. — задумчиво протянул Гильдмастер. — Что же, если ты отдашь мне одну вещь, всего лишь одну. Материальную. Вещь. И ровно, когда я тебе скажу, тогда ты можешь быть свободна. Если же нет, ты остаешься здесь, в полном моём подчинении. Тебя устраивают эти условия? — Да, Владыка, меня устраивает! — поспешно согласилась Бладфоллен. — Что я должна отдать вам? — Прими форму, каковую ты считаешь для себя истинной, для начала. Это был… неприятный приказ. Мать всех вампиров чувствовала и знала — её форма, её истинная форма не может кому-либо нравится, она омерзительна, и ничего кроме ассоциаций с гигантской руконогой пиявкой не вызывает. Разве что Демиург мог найти такой вид сексуальным. Но именно рассохшаяся сгорбленная фигура кровососущего монстра была ей родной. Она точно знала, что не может соврать — после всего что она сказала ранее, Владыка ей просто не поверит, что она в самом деле считает себя маленьким симпатичным подростком. И, встав, она обратилась. Её руки вытянулись. Губы не пропали, а раздулись и растянулись до самых ушей. Кожа высохла и почернела. Глаза словно расползлись по лицу, занимая чуть ли не всю его треть. Зубы расступились для новых, заострились и выросли одним рывком, обратившись в иглы и клыки, а прекрасное бальное платье превратилось в труху и лохмотья. Шалтир вытянула неестественные, длинные руки вперед, к одному из своих создателей. — Вот она я, я настоящая. Мерзкий монстр, такой, каким меня и создали, подобные вам. — Мать всех вампиров попыталась улыбнуться. — Вы гордитесь собой, Господин? — Замечательно, — не выражая ни одной эмоции, отозвался Гильдмастер. — А теперь, будь добра, дай мне свой полосатый бант, что ты носишь на голове. Монстр замер. Постоял так секунду, не двигаясь, не шелохнувшись. И в остервенении схватил себя за волосы. Длинные корявые пальцы срывали кожу и сальные белые пряди, но не находили ничего. Никакого банта не было. Шалтир завыла и рухнула на колени. Снова. — Это называется обратный эффект штанов Брюса Беннера. Достаточно забавно, как по мне. Шалтир зарыдала и заскребла когтями по полу, не в силах ничего изменить. Она оставалась здесь, в Назарике. Навсегда. — Хотя как по мне, было бы мило, если бы ты, будучи в этой форме бант всё-таки сохранила. Презабавнейшее вышло бы зрелище. Она оставалась в подчинении человека с самым плохим чувством юмора на земле. Едва пошевелился призрак — и тут же привлёк внимание Гильдмастера. — Да, чуть не забыл, вас это не касается, уважаемый. Вам изменять личность не надо. Как не была уничтожена Шалтир, как бы не рвала на себе волосы и срывала кожу — не услышать этого она просто не могла. — Как это его не касается?! — закричала она, вскакивая. — Всех! Это касается всех! Все должны получить возможность выбора и выбирать! Раз уж мне дали ТАКУЮ возможность! — К сожалению, — покачал головой Момонга, — я могу предложить такой выбор только верующим в бога и создателя. А Товарищ Михалыч, наш уважаемый Привратник — Атеист. Истерзанная страхами девочка монстр зарычала. — Тогда и я буду Атеистом! К черту богов! К черту Кхорна! — О, я рад столь скорому развитию сознательности у моих подчинённых, — отрапортовал Гильдмастер и развернулся к выходу. — Михалыч, будь так добр, прочитай курс лекций и прими экзамен по научному атеизму у нашей Воительницы Веры. И прошу тебя — никаких поблажек, мне это очень не понравится. Шалтир с ужасом воззрилась на кучи окровавленных экзаменационных билетов. — Будет сделано, Повелитель Кошмаʼхов Момонга. — едва склонил голову Михалыч. — Мне нет большей гʼадости, чем пʼхосвещать молодежь. Гильдмастер замер. — Что-то случилось? — с интересом поинтересовался Привратник Назарика. — Эм… вообще-то, я сюда Шалтир по делу отправил… Но заговорился и совсем об этом забыл. Давай экзамен и просвещение потом. Выдай девушке бумаги, ручек… что ещё там было… забыл. Твою мать. Момонга схватился за голову. — Чертова черепушка… даже в этом теле у меня проблемы с памятью! Привратник улыбнулся и заметил одну весьма важную деталь: — Память очень важна, Владыка. Вот помятую я, моим последним пʼхистанищем на пути изменения миʼха стал дуʼхдом. И ваше, возможно, будет там же. — Дурдома бояться — мир не менять, — сказал как отрезал Повелитель Кошмаров. — Золотые слова, товарищ Момонга. Часть 2. Закончив весьма тяжелый и изматывающий диалог со своим Владыкой, Маре Белло Фиоре глубоко вздохнул. Он ведь действительно не хотел ничем таким заниматься. «Нет, новое звание и повышение это замечательно», думалось ему, «но по сути, зачем мне всё это?». И сам же отвечая на свой вопрос, он проговаривал про себя про важность амбиций, стремлений, желаний, соперничества и всего такого…, но ничего из этого в его душе отклика особо не находило. На каждую положительную мотивацию Маре, сам того не желая, находил кучу проблем, которые ему решать не улыбалось совершенно. В идеале, думалось ему, было бы неплохо просто отсидеться где-нибудь, пока всё не успокоится и не нормализуется, а не бегать с выпученными глазами, ломая собственную голову вопросами «а как?», «а почему?», «а зачем?». Сестренка, конечно, пистонов ему вставит за такое отношение… и после этой мысли Маре Белло Фиоре гораздо активнее заработал ногами. Мальчик эльф после телепортации направлялся к Тронному Залу, где находилась сейчас Альбедо. Двери туда опять были закрыты, и телепортироваться непосредственно к своей коллеге возможности не было. Проходя по просторным, когда-то сверкающим золотом коридорам, Мар отмечал разного рода кровавые лужи и разводы, что не успели убрать — давка здесь была невероятной. Поэтому иногда Мару приходилось перепрыгивать такого рода преграды, чтобы не запачкать свои сапожки. Выглядело это донельзя забавно, так как даже в прыжке Мар старательно натягивал юбку к коленям — по какой-то причине, он считал её слишком короткой. Вот так, подпрыгивая на ровном месте, он и пытался добраться до входа в Тронный Зал. Прыг. Скок. Поскок. Маре Белло Фиоре явно не торопился — прыгать вот так было всё же лучшим занятием в сравнении с попыткой взять у… Тут Мар нахмурился. Взять у «формирующего реальность предсказанием создания… то есть, создателя», презервативы. Ну ещё там кое-чего по мелочи. Это не считая того, что энтот создатель антитеза еврею — нацист. Кто ж его знает, чем такой авангард закончиться может. К чести маленького друида, он всё-таки прыгал вперед, что говорило о том, что от задания он не отказался. Из своей объемной памяти Маре мог выудить историю о мудреце, который отправил своего ученика на борьбу с великим злом, выдав тому кирпич. Эта история рассматривалась как шутка. «Наверно», — думалось Мару, — «смешная». Только вот самому Мару даже кирпича не выдали — ему выдали в качестве оружия напутствие. Напутствие думать о всякой всячине. Во-от. Не знай Маре Момонгу по обрывкам разговоров гильдийцев, он бы подумал, что тот… Нестерпимо. Тупой. Кретин. НТК, так сказать. Или мальчик подумал бы, что тот издевается. Издевательство было достаточно частым мотивом у Гильдмастера. Но в этом случае, маленькому друиду казалось, что Момонга не шутил и не издевался. Да, это было странным, непонятным, но абсолютно ясным фактом — Момонга не издевался, он был серьезен. Маре остановился на квадратной мраморной плитке, окрашенной в черный. Подумал. Потом ещё раз подумал. После чего облокотился на посох и снова подумал. — Пи-пизд*ц какой-то, — сказал Маре и поскакал дальше. Маре Белло Фиоре был умным мальчиком. Понимание необходимости применения нецензурных выражений в крайне сложных жизненных ситуациях было одной из самых малых вещей, что он осознал. Не позднее как пять минут назад, не без помощи Гильдмастера. Вещи побольше и пообъемнее он осознал также, но ввиду их сложности мы их приводить не будем. Скажем только, что у маленького друида созревал план. Уже второй, экстренный, не считая плана Момонги. Маре Белло Фиоре был предусмотрительным мальчиком. И несколько трусливым, потому экстренный план включал в себя самоубийство. Так сказать, экстренный выход из любой ситуации. Может, вам покажется, что это странно, но верьте, вам это действительно кажется. До Тронного Зала осталось всего ничего — один поворот и один Гостевой Зал. Лемегетон, вроде. Или «парадная», как называл его Владыка. Парадная имела вид подвижного сферического многогранника, где каждая плоская площадка в два квадратных метра имела свой «сюрприз». «Сюрпризы» были четырех типов: Усиливающие, Ослабляющие, Призывающие, Телепортирующие. Каждый коснувшийся такой площадки немедленно получал соответствующий эффект. Даже враги могли получить баф, или телепортироваться за спину противнику. Также как и проклясть сами себя или призвать кучу полукаповых, пятидесяти уровневых монстров. Проблемы было ровно четыре — сфера часто начинала бешено вращаться, мигающая подсветка каждой площадки были лишь фикцией и крайне редко отражали тип «сюрприза», Големы с магнитными ботами, крепко стоящие на ногах, которым было абсолютно параллельно на мельтешение цветов и пространства, и Глаз Тьмы в центре сферы с такими свойствами как отражение магии, точечная смертельная физическая атака тентаклей, и гравитационные воздушные приёмы. Лемегетон был своеобразным демоническим танцполом, где «демоны» беспардонно пользовались своими кремниевыми мозгами. Големы были хороши, да. Из дорогих металлов, отполированные до зеркального блеска, подвижные шестиноги, прекрасно знающие, где какой баф, призыв, телепорт вне зависимости от ситуации. А где были дебафы им было знать не нужно — к большинству из них они были иммунны в силу своей искусственной природы. Если, если! происходило чудо и добравшиеся до «парадной» умудрялись уничтожить больше пятнадцати големов из тридцати к танцующим присоединялась Боевая горничная Си Зет Дельта — Сверхмобильный Автоматон, также обладающий превосходными способностями к вычислениям, с пулемётом, бронебойным и снайперским ружьём. Милая, тихая девушка невысокого роста, с прической такой длины, что если бы не её ярко-красный цвет онная копна сошла бы за маскхалат. К слову, как у ассасина и стрелка маскхалат у нее был, как и камуфляжный шерстяной шарфик, камуфляжные гетры и камуфляжные же перчатки. Сизу, как называли её коллеги горничные, постоянно носила только три последних аксессуара из перечисленных. Разумеется, этим её наряд не ограничивался — металлические туфельки с широким каблуком, два бронелиста по бокам широкой дутой юбки горничной, малая броня для живота под униформу той же горничной. Ну ещё камуфляжный чепчик и повязка на глаз. Что до её лица, которое, конечно, было милым, то отсутствие каких-либо морщин и «излишняя» точёность делали его немного, совсем капельку, по впечатлению искусственным и безжизненным. Вот такая она, Си Зет Дельта — Пулемётчик, Снайпер и просто милая кавайка. Ну так вот, доходит, допрыгивает, значит, маленький друид до «парадной», левитацией минует его, заворачивает в последний коридор, а там она. И остальные горничные: Люпус Регина Бета, Солюшн Эпсилон, Энтома Василисса Дзета. Ну, или почти все — Юри Альфа и Нарберал Гамма отсутствовали. Дамы были заняты старательным оттиранием мраморных и обсидиановых плиток от крови. Кто на корточках, кто на карачках, девушки мыли пол, и, разумеется, перемывали косточки всем и друг дружке, пока начальника и начальницы рядом не было. Маре предусмотрительно замер, подумал и, пока его не заметили, тихонько вернулся за угол. — Бета, твой юмор глуп и бесполезен. Ты не делаешь мир лучше. Это в принципе невозможно. Для тебя в особенности. Этот голос был тих, спокоен и крайне безысходен. Маре предположил, что скорее всего это Сизу. И, как понял мальчик, для её создания использовали шаблон Марвина из истории «Автостопом по Галактике». — Не будь такой букой, Сизушка-а, — затянул другой голос молодой и задорный. Он немедленно напомнил друиду о сестре. — Песня наполняет энергией! А тут так ску-ушно. — Повторяю. Если ты ещё раз попытаешься сыграть мелодию мистера Пропера на моей голове, я буду жаловаться Главгорничной. — Да ладно тебе! — запротестовала Люпус. — Я же любя! Прямо как наш Владыка! — Наш Владыка послужил причиной смерти двадцати девяти младших горничных, чьи останки мы оттираем. И послужит причиной смерти еще многих и многих, на что я надеюсь. В таком случае, он убьет и меня, избавив от тебя и твоих глупых шуток. — Нет, вы посмотрите на неё! — возмутилась Бета. — Великий господин Момонга её не устраивает! Я её тоже не устраиваю! Тебя хоть что-то устраивает? — Тортики, — прозвучал ответ. — Тортики — это хорошо. Тортики — это вкусно. — Убил и убил, он в своём праве. — внёс свою лепту голос томный и глубокий. «Солюшн Эпсилон» — подумал Маре. — «Шоггот. Каннибал.». А томный голос продолжал. — Он один из создателей и может делать с нами всё что пожелает. С каждой из нас. Его слово закон. Его прихоть — обязанность. Я ступлю и в гроб и на ложе, если такова будет его воля. — Ну-у… — опять начала тянуть гласные Люпус. — Я бы не была так категорична-а. Хотя ложе… это будет даже интересно! — Владыка-сама скелет. Совсем совсем скелет, — дал о себе знать четвертый голос, звонкий и детский. «Энтома Василисса Дзета.» — тут же узнал говорящую Маре. — «Инсектоид. Ест всё. Любит людей. В качестве основного блюда.» — А у скелетиков нетути! Прямо ничегошеньки там нет. Бедненький Владыка… — Дзета явно расстроилась. — Может, мы ему как-нибудь поможем? — Нам бы кто помог… — дала о себе знать Сизу. — Теперь в наши обязанности входит уборка всех десяти этажей, каждый из которых занимает площадь более километра. И убирать мы должны в том числе и пыль. Владыка всегда умел насиловать без использования гениталий. — Ага, он весьма изобретателен! — весело заявила Люпус. — Меня прямо разбирает, а что он придумает, если я его к кровати припру? Девчат, идеи есть? — Сама попытка снизойти до уровня твоего мышления доставляет мне головную боль, Бета. — Энтома… ты что, с пола ешь? — вмешалась в диалог Солюшн. Застигнутый врасплох маленький троглодит ойкнул. — Ой. — Как тебе не стыдно? Где твоё достоинство? — продолжала Солюшн. — Ну это же глазик… Ай, отдай! — Будет с тебя. Где это видано, чтобы горничные Назарика с пола ели? — Ели останки своих коллег, — дополнила Сизу. — Хотя чему я удивляюсь? — Ну отдай, пожалуйста! Ну позязя! Позязя-зязя! Это самая вкусняшка! Как рафаэлка! Только без этих кокосов, бе! — Рафаэлки — это вкусно, согласна. — Энтома Василисса Дзета, ты не будешь есть с пола и точка. Мы не животные — мы горничные Великого Склепа Назарик. — Ну дай, плизки! — законючил милейший голосок. — Я в карман положу, а потом помою! Честно-честно! И больше ничего тут есть не буду! Смотри сколько мозгов осталось! А я их не съем! Только отдай глазик, пожалуйста? — Да ладно тебе, Солюшн, — внесла свою лепту Люпус. — Отдай девочке конфетку. Что с ней станется? — Не конфетку. Глаз. Нормальный человеческий глаз. — Глаз, конфетка — не велика разница! — отмахнулась Бета. — Причём здесь это?! — возмутилась Солюшн. — Она ест с пола! Это же просто мерзко! — Ну, в принципе, ты права-а… — задумчиво согласилась Люпус. — Хм… О! За углом что-то зашелестело. — Вот, смотри, что у меня есть! — Ну-у, это всего лишь рука, — расстроено отозвалась Энтома. — Зато смотри какие пальчики маленькие и аккуратные. Женские, девичьи. Самое то! Насилу достала. Хотела потом Комацу-сану отдать, чтобы приготовил, ну да ладно. Держи. — Спасибки! За углом что-то отчетливо захрустело и захрупкало. — Эй-эй, их обсасывать надо, проглот ты наш. — Сорьки! — Бета, а откуда у тебя эта рука, не расскажешь? — мягко поинтересовалась Солюшн. — А что тут рассказывать? Нас же когда из зала вымело, Юри сказала держаться вместе и защищать младшеньких. Я и вцепилась в… Пульцинелу, кажется, чтобы нас по углам не растащили. Только давка была — жуть! Нас же всё равно растащило. Только рука у меня и осталась, вот. Я эту руку и сохранила. На всякий случай. Если Пульцинела выжила — вернуть, если нет — приготовить. Случаи они же разные бывают. — Везучая ты, все-таки, Люпу — позавидовала Энтома. — А то! — отозвалась Бета. Маре понял, что если он ещё хоть чуть-чуть послушает разговоры этих девчат, то он точно сойдёт с ума. И привлекать их внимание ему тоже не очень хотелось. Безмолвное заклинание невидимости, безмолвное заклинание левитации, безмолвное сокрытие присутствия — и маленький друид по потолку поспешил миновать страшную четверку. У него это получилось, так что Маре без казусов оказался подле высоченных закрытых дверей в Тронный зал. Недалеко по-прежнему трещали горничные, но слава Интернету, Маре их не слышал. Маре вздохнул — успокоился. После чего нерешительный и скромный мальчик постучал. Никто не ответил — двери были слишком толстыми, чтобы отозваться хоть малейшим колебаниям от такого стука. Мальчик эльф, поправив юбку, тихонько подтолкнул стоящую перед ним преграду и бочком-бочком, стал протискиваться в образовавшуюся щель, пока наконец не протиснулся. — Вы это слышали? — оглянулась на звук Бета. — М… Ты о чём? — Мне показалось, кто-то стучал. — Нет, я ничего не слышала, — ответила Солюшн. — Да? Ладушки тогда. А тоже нам влетит, если мы не предупредим леди Альбедо, что кто-то пришел. - Странно это всё. Объяснил бы кто нам, что происходит. — Мой тебе совет, — подала голос Сизу. — Когда начнут объяснять, то заткни уши. Была определенная причина, по которой Хранительница Стражей потребовала известить о прибытии как Маре, так и любого другого. Эту причину в данный момент и наблюдал маленький друид. То, что он увидел… было несколько неожиданно. Да, он предполагал, что вряд ли в Назарике найдется кто-то «обычный», в конце концов, он сам шел в рейд на аватару писателя… ну, скорее всего, а до этого прослушал нетривиальный диалог о вкусовых пристрастиях девушек, но все равно, зрелище как Альбедо натирает своей грудью и телом кристальный трон не было чем-то простым для понимания. Мар не издавал ни звука. Не шевелился. Зажав посох друида между ног и он лихорадочно задумался, как бы ему, маленькому и ушастому, вылезти из этой ситуации без явных повреждений. Повреждения ему и так были обещаны любящей сестрёнкой, а получать повреждения лишние ему никак не нравилось. Тем временем, Альбедо не замечая никого и ничего, делала свое грязное и… интересное дело, да. — Как же… — девушка, чья история и предназначение было в соблазнении, тяжело дышала. — Как же… Почему он не работает… Альбедо старательно задвигала своими вторыми девяносто пятью сантиметрами по сиденью. — Должен же… Должен! — теперь дама в белоснежном платье начала на троне прыгать. У Альбедо могло быть огромное количество недостатков, но ношение спортивного лифчика в них точно не входило. Мальчик-эльф не был даже уверен, что в принципе есть спортивные лифчики на такой размер. Его голова непроизвольно закачалась в такт. Но несмотря ни на что, глядя во все глаза, Маре Белло Фиорре молчал. Только посох сильнее между ног зажал. — Я хранительница Стражей! — Альбедо забралась с ногами на трон и попыталась на коленях прижаться грудью к спинке, далеко и вызывающе отставляя свою обширную заднюю часть. — У меня должен быть доступ! Девушка начала таранить артефакт Мирового Уровня. Чем могла, тем и таранила. Со стороны это выглядело… завораживающе. Настолько, что Мальчик-эльф совершенно неожиданно для себя подумал: «Интересно, а она любит природу?» — Ну же! — не добившись желаемого результата, Альбедо переползла на подлокотник, и попыталась применить последнее средство. Совсем последнее. — Ну! Мальчик-эльф судорожно сглотнул, и подумал, что, наверное, его убьют. Альбедо замерла, остановившись на половине поступательного движения — Маре сглотнул слишком шумно, а Альбедо, пристроив подлокотник трона между ног, позволила себе слишком много. Девушка и мальчик встретились взглядами. Мальчик и девушка, пойманные с поличным, молчали. Альбедо аккуратно переставила левую ножку, сползая с подлокотника. Поправила платье. Выпрямилась. — Маре Белло Фиоре, вам что-то было нужно? Мар молчал. — Маре Белло Фиоре, вам что-то нужно? — уже с нажимом повторила Хранительница Стражей. Всё-таки Альбедо была женщиной, поэтому признать свою ошибку ей было ой как сложно. Практически, как мужчине. — Я… мне… — было начал маленький эльф, но с трудом собрался с мыслями. Просто у него в голове была одна Большая мысль, что мешала остальным. — Мне ну-нужна ваша помощь. Владыка вам н-не говорил, леди Альбедо? — Да, говорил, — согласилась Хранительница стражей и не спеша начала спуск с пьедестала трона. — Но, я полагала, что ты, Маре, как воспитанный мальчик, сначала известишь меня, спросив, где я нахожусь. Но ничего такого не было. Ты даже не постучался. Это… весьма грубо. Весьма и весьма! Так поступают только плохие мальчики! А плохих мальчиков наказывают! В данный момент маленький эльф думал о том, как всё-таки коротка его юбка. Настолько коротка, что Мар прикрывался уже посохом, а не жалкой тканью. — Но… Я с-стучался, — попытался оправдаться мальчик. — Вы меня… У меня не получилось! Я слабо стучал, — признался Маре, потупив взгляд. — Не хотел б-беспокоить или п-пугать. Извините. Альбедо, добравшись до скромного эльфа, едва не растаяла — тот был мил и каваен, до самых чертиков, от макушки до пят. Злиться на него было исключительно невозможно. — Ты же никому не расскажешь, что видел, Мар? Ты же не плохой, ты хороший мальчик, да? — Вы просто пы-пытались получить дополнительные р-рычаги влияния, — от этой фразы Альбедо дернулась, словно её ударили наотмашь. — В этом нет ничего преступного. Девушка было открыла рот, но Мар продолжил, глядя ровно в пол, но по прежнему и плотно прижимая посох к себе. — Нам всем страшно. Очень. Назарик — страшное место. Знаете, леди Альбедо, а Аура даже песенку весёлую про Назарик придумала, — неожиданно счастливо спросил Мар, посмотрев девушке прямо в глаза. — Вы её слышали? Хранительница была несколько ошеломлена, чтобы заявить о неуместности какой-либо песенки. И потому, просто ответила. — Н-нет. Маре Белло Фиоре обворожительно улыбнулся и стараясь имитировать задор своей сестрёнки, запел. — Не ходите дети, в Назарик гулять! Там страшненький Момонга, там крики «вашу мать!». В Назарике есть китайцы В Назарике есть корейцы В Назарике страшные-страшные японцы есть! Но Момонга всех их злее, Всех опасней, страшнее. Ведь он русский, Русский, вашу мать! А русские такие, Такие, сякие, Что слов нет описать! Не ходите дети, в Назарик гулять! Там страшненький Момонга, там крики «вашу мать!». У Альбедо просто не было слов. Только кашель, какой можно было довольно часто наблюдать у Гильдмастера. С одной стороны, за такую песню и Ауру, и Мара можно было без вопросов вздернуть, если не чего похуже, но с другой, мальчишка сам же вручил ей именно рычаг управления, как и им, так и сестрой, позволяя не беспокоиться о том, что видел маленький эльф. Откашлявшись, девушка, положив руку на бедро и элегантно наклонившись, тепло прошептала сжавшемуся в точку Мару: — Больше никому не рассказывай эту песенку, хорошо? Это опасно. Ты не расскажешь, что видел ты, я не расскажу, что слышала я. Согласен? — Конечно! — ответил счастливый Мар. — Я так и хотел! Альбедо мигнула. — Что хотел? — Чтобы бы вы не нервничали и не боялись меня, леди Альбедо! Теперь у вас есть способ управлять мной, а у меня вами! Вам не нужно бояться меня, а мне вас! Хранительница стражей в это мгновение поняла, что перед ней не ребёнок. Совсем. Скорее самый красивый и инфантильный гений карлик, которые вообще существовали в мире. — И ты… — девушка подбирала верные слова, стараясь не выглядеть слишком уж ошарашенной. — Ты рассказал мне это затем, чтобы я тебя не боялась? Но зачем тебе то, чтобы я тебя не боялась? Что тебе это даст? Маре наклонил голову набок. — Дружбу, конечно же. — Мар уже не был так весел, скорее, в некотором недоумении. — Мы сможем стать друзьями. Дружба и уважение возможны только среди равных. Вы можете убить меня, я могу убить вас, потому мы равны. Конечно, это немного неприятно, что приходится вручать другому свою смерть, но ведь, по-другому нам, монстрам, и не выйдет подружиться. Альбедо молчала. Из её головы начисто вынесло то, чем она занималась на троне пару минут назад. Сейчас всё её сознание занимал этот маленький темный эльф в юбке. И будь она проклята, если эта его юбка имела хоть какое-то значение. — А почему ты… — горло Альбедо пересохло. — Почему ты готов… дать мне свою смерть, чтобы подружится со мной? Что я для тебя? Маре до этого момента смотрел Хранительнице в глаза, а после… он не удержался. И посмотрел на грудь. Потом на бедра. После уставился вниз и в смущении заковырял пол носком сапожка. — Вы красивы… Очень красивы. У вас очень милая улыбка. И… вы такая же, как мы с сестрой. Вам тоже страшно. Вам тоже нужны друзья. Ведь, не может быть иначе. Темнота ведь не бывает другом. Никому. Я… не хочу оставлять вас в темноте, леди Альбедо. — Мар снова поднял голову. — Совсем не хочу. Это неправильно. Если я должен буду умереть, чтобы стать рядом с вами… Это будет счастливая смерть... наверное. Хранительница стражей содрогнулась. И заплакала. Упав на колени, она обхватила своего якобы подчиненного и разрыдалась, словно кто-то разнес невидимую плотину, сдерживающие её эмоции на куски. Плотину, что была построена ранее, в момент осознания себя и момент спасения своего хрупкого разума. Ведь ей было от чего защищаться - той грязи, той мерзости что излилось в её голову было достаточно, чтобы превратить даже Вавилонскую блудницу в святую. И если бы не Момонга и его вмешательство, Альбедо была бы той, кто не может даже себя возненавидеть. А сейчас она могла. И ненавидела. Она проклинала себя за то, что злилась на этого мальчика, проклинала себя за то, что желала убить его, проклинала за то, что просто решила, что он другой, посторонний, чужой. Парой фраз, невинным и скромным взглядом, маленький эльф достучался до искореженного темной фантазией сердца. И Маре шептал, шептал, аккуратно поглаживая расчувствовавшаяся девушку по длинным черным волосам. — Всё хорошо… всё будет хорошо. Не надо плакать. Владыка обязательно что-нибудь придумает. Или я что-нибудь придумаю. Мы справимся. Нам не нужно убивать друг друга. Всё будет хорошо. Наверно, всё было бы хорошо. Но кое-что было плохо, и Маре это знал. Плохо было то, что Маре врал. Маре Белло Фиоре был монстром. Худшим из всех. Он был понимающим монстром. Людям порой так страшно представить, что признание и понимание не одно и то же, что они насильно объединяют эти два понятия, а Маре был достаточно умён, чтобы их разделять. А то, что он делал сейчас, было тем же, чем занимались люди, что мужчины, что женщины, которые смотрят друг другу в глаза и говорят: «Я люблю тебя». Темное же фэнтези, мать его.