Пылающие комнаты

Вечером, когда Джастин стучит в дверь Брайанова номера, ему никто не открывает. Джастин уже справлялся на ресепшн и знает, что из отеля Брайан не выписывался, а потому решает подождать. Он садится на пол, у двери, и принимается играть сам с собой в крестики нолики на подошве кроссовка. Раз сто наносит самому себе сокрушительное поражение и сбивается всякий раз, как где-то хлопает дверь или кто-то вызывает лифт внизу, в холле. Сейчас девять, на улице темно, и в одиночку ему до дома никак не добраться. И вот он ждет час, другой, замерзает, притягивает колени к груди, вжимается в стену, чувствует, как начинает ныть поясница, натягивает на голову капюшон толстовки и пытается уснуть – но ничего не выходит. Брайан возвращается, только когда небо за окном в конце коридора начинает розоветь, веки у Джастина становятся тяжелыми и колкими, а сам он успевает пережить с десяток приступов ужаса. Когда он, наконец, появляется в конце коридора, Джастин с трудом поднимается на ноги, приваливается к стене и прижимает ладони к холодному бетону. Если Брайан и не ожидал его здесь увидеть, он ничем этого не выдает. Подходит к двери своего номера, открывает ее, ступает внутрь и придерживает дверь двумя пальцами, не давая ей закрыться. В комнате достаточно света, чтобы Джастин смог разглядеть смятые простыни на постели, груду дисков на тумбочке и переполненную пепельницу. В комнате достаточно света, чтобы он смог заметить, что у дальней стены номера высится мини-башня из чемоданов. Брайан, чуть пошатываясь, сбрасывает пальто и ботинки, выдергивает ремень из брюк и выдыхает в потолок: - Давно ждешь? Джастин смотрит на аккуратно составленные один на другой чемоданы и отвечает: - Три года, - а затем, подумав, добавляет. – Может, даже четыре. Брайан смеется. Тихий смешок срывается с его губ и прыгает по комнате, отскакивая от стен, как резиновый мячик из автомата. - Ты уезжаешь, - замечает Джастин. Брайан выдергивает ногу из штанины и, не глядя на Джастина, отзывается: - Завтра. Джастина это совершенно не удивляет. Все дело в том, что он был знаком с Брайаном больше года, но, наверное, узнать его по-настоящему ему шанса так никогда и не представится. И это даже хорошо, потому что есть на свете такие вещи, очень важные, очень редкие вещи, которые Джастин может заметить издалека. И когда он о них думает, ему как-то спокойнее становится от мысли, что кто-то все равно рано или поздно уедет. Он еще в тот первый день на лестнице разглядел, что красота Брайана запятнана уродством. - Ну и когда ты собирался мне сказать? – спрашивает он. И тогда Брайан оборачивается и смотрит на него. И Джастин не может разглядеть выражения его лица до тех пор, пока он не подходит его поцеловать, до тех пор, пока он почти не виснет на нем, склонив голову и тяжело опустив руки ему на плечи. Потом Брайан прижимается лбом к его лбу и вздыхает, от него разит сексом, бухлом и жаром «Вавилона». - В конце концов, сказал бы, - говорит он. А затем берется за край Джастиновой толстовки, стягивает ее через голову, отбрасывает в сторону и, уже отстраняясь, отводит пальцами волосы с его глаз. Затем он проходит в ванную и включает душ. И Джастин идет за ним – свою одежду он теряет где-то по пути из полутемной комнаты к дверному проему, за которым виден силуэт Брайана. Видно, как он выпутывается из рубашки, стаскивает вниз по ногам трусы и хватается рукой за косяк, чтоб не потерять равновесие. Потом они оказываются в душе, перед глазами все расплывается в клубах пара. Джастин прижимается виском к кафелю, смотрит, как Брайан намыливает волосы, и спрашивает: - Ты знал, что Вавилон на самом деле назывался Бабили? - Брайан откидывает голову, по лицу его струится вода. - Это означало «Врата Бога». – Брайан трет глаза. – Знаешь, я как-то раз сказал Дафни про тебя: «Я видел лицо Бога», - Брайан сплевывает попавшую в рот воду. - А из Библии мы знаем, что слово «Вавилон» произошло от глагола «запутывать, сбивать с толку». Брайан смотрит на него и улыбается. И все не так, вообще все - вот этот изгиб его губ, и оттенок глаз - все неправильно. - Я не бог, - говорит он. – Не врач, не гребанный семейный психотерапевт и не инвестиционный менеджер. Я не герой, Джастин. - Никто от тебя этого и не ждет. - Разве? Он осторожно втягивает Джастина под струи воды, обхватывает ладонью его член и прижимается губами к его рту. Проводит языком по тому месту, где смыкаются губы, снова и снова, пока Джастин не начинает отвечать на поцелуй, а член его не начинает твердеть и наливаться кровью у Брайана в руке. Джастин перехватывает его запястье. - Ты не обязан. Но Брайан лишь начинает дрочить ему настойчивее, грубее, удерживает его рукой за шею и заглядывает в лицо. А затем заявляет резко: - Я не могу починить все на свете. - Я от тебя этого и не хочу. - Не хочешь? – Брайан наклоняет голову, прижимается губами к его уху и, не обращая внимания на то, что Джастин дрожит, продолжает двигать рукой. - Не хочешь, чтобы я заставил тебя кончить? - Этим все равно не починишь... – голос у него срывается, зубы сжимаются, а из горла выдирается какой-то звук. – Ты не обязан чинить все на свете, - выдыхает он сквозь зубы. Брайан что-то шепчет ему в плечо. За шумом воды не разобрать, но кожей это ощущается как: «Разве нет?» Джастин хватает его за волосы и утыкается лицом ему в шею, заглушая все же вырвавшийся из горла звук. - Не останавливайся, - умоляет он. И в этот момент что-то внутри у него меняется, в эту секунду он отчетливо понимает, что кончит для Брайана. И даже не потому, что сам этого хочет, не потому, что ему это нужно, не потому, что это его починит – ведь нет, не починит же, не станет он от этого прекрасным, как прежде. Он понял теперь, не станет. Ну и ладно. Ничто на свете – ни все это повышенное внимание; ни то, что Брайан вернулся в день смерти Вика, когда у всех у них сердца разрывались от боли и шока; ни то, что три года назад он не захотел пойти наперекор его матери, купился на ее бредни и просто уехал, чтобы не оглядываться назад, но оглядывался, все время оглядывался, звонил и никогда не задавал прямых вопросов, но постоянно спрашивал... Ничто из этого его не починит, не исправит – даже отчасти. Но, возможно, это починит Брайана. Джастину кажется, что теперь он, наконец, это понял. Брайан проворачивает руку и движет ей в ровном размеренном ритме, в такт которому содрогается все его тело. А Джастин закрывает глаза, выдыхает через нос, хватается за его шею и шепчет: - Не останавливайся! Не останавливайся! - Давай же, - губы Брайана скользят по его коже, он чуть сгибает руку, выдыхает ему в шею и бормочет. – Отпусти себя! Просто почувствуй! Джастин утыкается носом Брайану в плечо и пытается дышать, пытается разжать зубы, пока они не оставили на губах саднящие алые отметины. Если рука у Брайана и устает, он ничем этого не выдает. Даже когда вода из обжигающей становится еле теплой, даже когда Джастин начинает трястись от холода, даже когда он тяжко вздыхает и решает про себя, что ничего не получится, но все равно просит Брайана не останавливаться, пытается снова и снова... Они давно перемахнули за тот отрезок времени, который могла бы выдержать его собственная рука, и голова уже кружится от недостатка воздуха, и все тело гудит – от позы, от тряски, от того, как отчаянно он держится за Брайана. Он просто никак не может за него не держаться. Но ничего не случается, пока вторая рука Брайана не опускается ему на задницу, пока его пальцы не скользят в ложбинку и не прикасаются к дырке – чуть надавливают, ощупывают. И вот тогда Джастин чувствует, как внизу живота вспыхивает искра, между ногами начинает болезненно щекотать, а в памяти отчетливо всплывают те моменты, когда Брайан был на нем, в нем. - Блядь, не останавливается, - выдыхает он. Колени трясутся, но Джастин не может разобрать, это он сам дрожит, или ему передается дрожь Брайана. А потом Брайан прикасается губами к его виску и толкается в него пальцем, входит все глубже, быстро и плавно. И Джастин ногтями впивается ему в кожу и всхлипывает. - Вот оно! Давай, кончи для меня! - просит Брайан. И трахает его пальцем и кулаком, а Джастин все всхлипывает ему в шею и поджимает пальцы на ногах, и гонится за нарастающим жаром, а тот все ускользает и ускользает, пока, наконец, ему не удается поймать это ощущение. И вот тогда остается только удовольствие, и больше не больно, и Джастину уже наплевать на то, что Брайан делает это, только чтобы справиться с чувством вины. Кончая, Джастин вскрикивает от изумления. Он такого не ждал. Кажется, будто это вырвалось откуда-то у него изнутри – колени подгибаются, сокращаются мышцы живота. Это даже лучше, чем в воспоминаниях, - это словно цветной, горячий, сахарный фейерверк. И теперь он знает, почему однажды сказал о Брайане – лицо Бога. Потому что то, что он сейчас испытывает, по ощущениям ближе всего к религиозному опыту. Вздрогнув всем телом, он выстанывает имя Брайана. Пальцы его соскальзывают вниз, к Брайановой руке, и вторят ее постепенно замедляющимся движениям. Из груди его все еще рвутся резкие, исполненные желания звуки, а пальцы нащупывают то теплое и влажное, что выплеснулось Брайану на костяшки, на запястье и брызгами осело на плоском животе. Брайан переводит дыхание, убирает руку и споласкивает ее под еле теплой струей. А Джастин вдруг отчего-то чувствует себя невероятно хрупким. Он утыкается лицом Брайану в шею и цепляется за него, отказываясь разжимать руки, - даже когда душ выключается, даже когда последние капли воды стекают в сток на полу, даже когда Брайан, дотянувшись до полотенца, вытирает его, закутывает и отводит ему волосы с лица. - Все хорошо? – спрашивает он. И Джастин кивает. Он не уверен, что сможет сейчас заговорить. Ощущение такое, что если он откроет рот, оттуда вырвутся только всхлипы. Брайан укладывает Джастина в кровать, но лучше тому не становится, разве что чуть-чуть. Он просто лежит, прижавшись щекой к его плечу, и чувствует себя аморфным, замерзшим, ни к кому и ни к чему не привязанным. И прежде, чем их сморит сон, спешит прошептать Брайану: - Это была не твоя вина. В комнате тихо, и звук получается слишком резким, словно кто-то рявкнул в библиотеке или чиркнул ножом по стеклу. - Даже если бы ты там был, ты все равно не успел бы ему помешать. Все произошло... Он замолкает, когда Брайан быстро дотрагивается до его волос - словно хотел погладить и резко передумал. - Все это заняло буквально секунду, ты ничего не смог бы сделать, - Джастин вспоминает, как Брайан сказал ему, что он не герой, какой взгляд у него был в тот момент – холодный, подернутый какой-то призрачной дымкой. И добавляет. – Уродство случается, Брайан. Не допусти, чтобы я стал твоим уродством. Но Брайан не отвечает, притворяясь спящим. *** Джастин просыпается один и не сразу может понять, где он. За окном уже не утро, явно перевалило за полдень, и постель холодна. Первым делом он ищет глазами чемоданы – вот они, по-прежнему стоят башней у окна в ожидании отъезда. После он долго еще лежит в постели, окруженный запахом Брайана, и думает о том, что каждый континент – это всего лишь остров, дрейфующий в бескрайнем бездонном море. Потому что без тончайших связующих нитей все на свете так и остается не связанным, не повязанным, не привязанным. Джастин вспоминает, как очнулся в больнице, - трубки, торчащие у него из рук и из горла, мамин голос. Как невыносимо ярко светили лампы, как невыносимо было ощущать эти трубки, эти опутывающие его нити. Потом оказалось, что у него не работает рука, и это совершенно сбило его с толку. Джастин думает, что когда у тебя есть эти самые связующие нити, когда ты к кому-то привязан, кого-то любишь, - все это по ощущениям сродни секунде, когда ты вдруг понимаешь, что обездвижен – в самом отвратительном и прекрасном, и болезненном смысле. Сродни секунде, когда ты внезапно приходишь в себя и то, что ты видишь, сбивает тебя с толку. Несколько минут спустя в комнату входит Брайан. Безукоризненный одетый, со стаканчиком кофе и свернутой газетой в руках. Он останавливается, смотрит на Джастина, и губы его – кажется, только по необходимости – кривит улыбка. - Тебе когда-нибудь отсасывал консьерж? - Что, вот только что? – спрашивает Джастин. - Минут сорок назад. - Круто было? Брайан, пожав плечами, бросает на стол газету. - Сойдет. Джастин выбирается из постели, натягивает трусы, подходит к Брайану, вынимает из его руки стаканчик и дует на кофе. - Ну и что, он предложил записать тебя на СПА-процедуры? - Нет, - отвечает Брайан. – Но он заказал мне билеты на самолет, вот так вот. Джастин хмыкает, когда Брайан заговаривает об отъезде, отпивает кофе из стаканчика и собирается с силами, чтобы показать Брайану, что он способен с этим справиться. Ну и, в общем-то, так и есть. Он способен с этим справиться. Джастин отходит в сторону, пытаясь отыскать свою разбросанную по полу одежду, и тут Брайан интересуется: - Что, даже истерику мне не закатишь? - А что мне прикажешь делать? – фыркает Джастин. – Бесить тебя, пока ты не согласишься остаться? По-моему, это приведет к противоположному результату. - Я про консьержа. - Оу, - Джастин подбирает с пола штаны и принимается их натягивать. – Да тебе ж это вроде как об стенку горох, нет? К тому же моему пенису все равно нужен заместитель, чтобы хотя бы опосредованно жить половой жизнью. А пенис Эммета в последнее время в не слишком хорошем расположении духа, - он останавливается перед Брайаном и протягивает ему наполовину пустой стаканчик кофе. – Ну и потом, когда-то я на собственном опыте убедился, что это тоже приводит к противоположному результату. - Твоему члену не вечно будет нужен заместитель, - убежденно говорит Брайан, смотрит на стаканчик в своей руке и пожимает плечами. – Судя по тому, как быстро ты идешь на поправку, очень скоро вокруг соберется до жопы жаждущих его внимания жоп. Джастин одаряет его скептическим взглядом. - Это что сейчас было, призыв смотреть на вещи позитивно? Или прямая лесть? – наклонившись, чтобы выудить из-под кресла носок, он добавляет. -Избавь меня от этой чуши. - Просто констатация факта, - обиженно отзывается Брайан. – Со временем ты сможешь трахнуть любого, кого захочешь. - Наверное, - говорит Джастин, натягивая через голову футболку. Толстовка, предательница чертова, вся вывернутая, торчит из-под кровати. Джастин опускается на четвереньки и пытается выудить ее оттуда, и тут Брайан произносит: - Поехали со мной в Нью-Йорк. Джастин замирает, пару раз моргает, глядя в темноту, поглотившую его толстовку, а затем медленно тянет ее на себя. Снова приняв вертикальное положение, он опирается о кровать, натягивает кофту и с трудом выговаривает: - Зачем? И это прямо-таки подвиг, медаль ему за выдержку, потому что чего ему на самом деле хочется, так это дать Брайану по яйцам. Брайан ставит стаканчик с кофе на стол и поднимает взгляд на Джастина. - Затем, что я тебя попросил. - Потому что тебя попросила моя мать, - начинает перечислять Джастин, загибая пальцы. – Потому что тебя мучает чувство вины. Потому что ты чувствуешь ответственность за меня. Потому что хочешь... - Ты не знаешь, чего я хочу. - Вот это - самое справедливое утверждение из всех, что я слышал за последний месяц. Джастин скрещивает руки на груди и смотрит на Брайана. Тот облизывает уголок рта, опускает глаза вниз, на газету, и начинает медленно ее разворачивать. - Просто ответь «да» или «нет». - Зачем? Брайан, наконец, отрывается от газеты, вздергивает вверх подбородок и разводит руками, словно бы говоря – вот он я, не нравится, не ешь. - С чего тебя это так заботит? И вот он, вопрос, на который Джастин может ответить в любое время, не увиливая и даже особо не размышляя. Просто назвать очередной не особенно любопытный факт из Путеводителя по жизни Джастина Тейлора. - Потому что я тебя люблю, - говорит он и прежде, чем Брайан успеет ему возразить, добавляет. - Ты не веришь в любовь, я давно это выучил - ad nauseum*. И я это принимаю, честно. Но раз ты просишь меня поехать с тобой, по-моему, я просто обязан спросить тебя, чего конкретно ты от меня ожидаешь. Брайан молча смотрит на него. - Кем я для тебя буду, Брайан? – идет ва-банк Джастин. – Проектом? Бойфрендом? Соседом по квартире? Приятелем по койке? Чего конкретно ты от меня хочешь? Брайан уже было открывает рот, чтобы сказать что-то, но потом сжимает губы, дергает плечами и бросает: - Я хочу, чтобы ты был рядом. - Почему? - Потому что хочу. «Интересно, - думает Джастин, - это вот так работают эмоции Брайана Кинни?» Должно быть, да, так и есть. Увидел, захотел, получил. Ну и чего ради задумываться, что за подоплека таится за тем или иным желанием, и по какой причине кто-то согласится или не согласится тебе это желаемое дать? Джастин отводит глаза, смотрит на чемоданы и только теперь, с небольшим опозданием, осознает все значение заданного ему вопроса. Против собственной воли представляет себе, как все это могло бы быть – как они с Брайаном жили бы вместе, были бы... да черт его знает кем. Может, и никем, может, он навсегда остался бы только уродством, которое пятнает красоту Брайана, ношей, которую тот тащит из какого-то извращенного чувства долга. Может, он был бы для него всего лишь мальчиком на содержании. А, может быть, Джастин просто не позволяет себе воображать нечто большее. - Если я скажу «нет», все будет кончено? – он сильнее стискивает скрещенные на груди руки. – Ты снова исчезнешь и не станешь оглядываться назад? Брайан просовывает руку в карман и с невозмутимым лицом едва заметно дергает плечами. - Можем оставаться на связи, - говорит он. – Это не ультиматум. Рука его выныривает из кармана, в пальцах теперь зажат красно-белый конверт «Либерти Эйр». Брайан, глядя Джастину прямо в глаза, помахивает конвертом в воздухе, затем подходит ближе, осторожно размыкает его руки и, все так же не отводя взгляда и прикусив нижнюю губу, сует конверт в карман его толстовки. - Вылет завтра утром, - говорит он. – Билет твой, если хочешь. А если нет... – Он опускает руки Джастину на плечи, слегка встряхивает его и, как ни в чем не бывало, заканчивает. - ...значит, нет. Джастин ничего не отвечает. Молчит, когда они выходят из номера, молчит, пока едут на машине к его дому. И вот они уже паркуются у обочины, а ни одного слова до сих пор так и не было сказано, и тишина в машине кажется тяжелой и какой-то пугающе окончательной. Джастин берется за ручку дверцы и гадает, должен ли он сказать Брайану «прощай», позволит ли тот ему это сделать. В конце концов, он просто оборачивается и видит, что Брайан сидит, уставившись в пространство, и взгляд его за стеклами зеркальных очков кажется совершенно равнодушным. Так ничего и не сказав, Джастин вылезает из машины. Поднимаясь к себе на этаж, он думает о том, какая, в сущности, забавная вещь – карманы. Карманы, в которых можно прятать разные вещи – тайные вещи, жуткие вещи, прекрасные вещи, уродливые, вещи, чем-то похожие на клубок связующих нитей... *** Джастин проводит в своей квартире добрых тридцать минут. Вспоминает день, когда переехал сюда, - больше двух лет назад. Все тогда были так взбудоражены – поздравляли его, одобрительно улыбались. И во всем этом не было никакого смысла, потому что никто из них его квартиру даже не видел, они все просто полагали, что собственное жилье – это Шаг Вперед. А сейчас он оглядывает свою комнату и понимает, что никакой это не шаг. Это просто место, куда он убегал, когда ему было слишком стыдно находиться в кругу семьи, слишком страшно, что с ним случится очередной приступ ярости. Просто место, с которым он примирился, потому что – нельзя ведь было требовать от людей, предоставлявших ему убежище, чтобы они отказались от таких радостей жизни, как возможность приглашать в дом гостей или спокойно спать по ночам, не просыпаясь от чьих-то криков. Единственное на земле место, в котором он может существовать, не чувствуя себя чьей-то тяжкой ношей. Место, которое ни к чему не побуждает, не заставляет стремиться к большему, место, в котором с тобой точно не случится никаких разочарований и провалов. Джастин оглядывается по сторонам и видит лишь инертность, смирение, уступки, путь наименьшего сопротивления и – да, Брайан был прав – благостность. Он остается в своей квартире только тридцать минут. *** Эммет упирается локтями в колени, складывает вместе ладони, переплетая пальцы, и опускает на них подбородок. Джастин, сидящий с противоположной стороны журнального столика, копирует его позу. Оба они смотрят на то, что лежит на столе перед ними. Где-то в квартире тикают часы. Брови Эммета сходятся на переносице, между ними образуется глубокая складка. Склонив голову к плечу, он отгибает один палец, указывает им на то место, где сошлись их взгляды, и говорит: - Хмм... - Ага, - отзывается Джастин. - Что ж, я... это... хмм... – Эммет осторожно трогает предмет, приковавший к себе их общее внимание, пальцем, – ... интересно. Это определенно... ну... показательный поступок. – Он переводит взгляд на Джастина и спрашивает. – Ну и... мы совершенно счастливы или как? Это типа «Ура, Брайан предложил!» или скорее «О нет, Брайан предложил»? - Я не знаю, - разводит руками Джастин. - А, ну да, понятно. Именно это нам и нужно определить, - они еще какое-то время сверлят глазами все тот же предмет на столе. Наконец, Эммет решается. – Это может получиться... мило. - Может. - А может и вовсе не мило. - Тоже не исключено. Они снова принимаются смотреть все в ту же точку. И Джастин думает, что, если по честному, то тут сошлись воедино оба варианта. И «Ура!» и «О, нет!», а в промежутке между этими двумя крайностями засели молчание, злость и неуверенность в себе. И даже несмотря на то, что «Ура!» тут тоже присутствует, все равно было бы лучше, если бы Брайан ничего ему не предлагал, просто собрался и уехал, как делал всегда. Тогда Джастин мог бы сейчас болтать с Эмметом о встрече с Тэдом – теме, к которой они больше не возвращались с той секунды, как он вытащил из кармана билет на самолет. Наконец, Джастин подбирает билет со стола, сует его обратно в карман и говорит: - Так что там Тэд? Но Эммет на это не покупается. - Хочешь узнать, что я собирался сказать тебе – вчера, на лестнице? - Если честно, я уже об этом забыл, - признается Джастин. - А драму-то устроил – «до самой смерти буду гадать», - вздыхает Эммет. – Так вот, я хотел тебе сказать, что ты заслуживаешь лучшего, чем Брайан. - А ты заслуживаешь лучшего, чем Тэд, - парирует Джастин. - Да, - говорит Эммет. – Однако же... - Какие уж тут «же», - хмурится Джастин. – Он крайне хуево с тобой обошелся. - Не кипятись, милый, - примирительно вскидывает руки Эммет. – Мое «же» не имело никакого отношения к Тэду, прости за каламбур, и относилось исключительно к тебе. Я всего лишь хотел сказать, что не был счастлив с Тэдом. А это единственное, что имеет значение, - торжественно добавляет он. - Ты заслуживаешь лучшего, чем Брайан, но более всего ты заслуживаешь счастья. - И что это значит? – недоумевает Джастин. – Ты советуешь мне ехать? Эммет хмыкает, напускает на себя задумчивый вид, трогает пальцем подбородок и отмечает: - То есть отрицать то, что с Брайаном ты счастлив, ты не собираешься. Ну и раз ты фактически это признал, то, полагаю... – Эммету, кажется, не легко дается это решение. - ...полагаю, да, я советую тебе ехать. - Ты сумасшедший, - говорит Джастин. - А ты едешь в Нью-Йорк. - Нет, - качает головой Джастин. – Нет, ты не понимаешь. Он возвращался, Эм. Дважды. И звонил... как там, каждую неделю? Каждый месяц? Это не тот Брайан, которого я знал. Тот сказал мне, что начнет новую счастливую жизнь и не станет оглядываться назад. Изменить его могло только одно, - рассуждает Джастин. – Видел бы ты его прошлой ночью... Ты бы сразу понял, что он чувствует себя ответственным за то, что случилось. Думаю... все эти годы это грызло его изнутри. Даже не думаю, знаю. Эммет выслушивает его, сдвинув брови, а затем кивает: - Ты прав, это не тот Брайан, которого мы знали. - Я так не хочу, - убежденно говорит Джастин. – Не хочу быть с кем-то, кто остается со мной только по обязанности... Только для того, чтобы, фигурально выражаясь, расплатиться по счетам. Это еще хуже, чем быть с человеком, который врет, что любит тебя. Потому что в последнем случае ты хотя бы до последнего не подозреваешь, что все это неправда. - Это не тот Брайан, которого мы знали, - повторяет Эммет. - Ну да, я об этом и говорю. Раньше в его жизни не было чего-то такого, что вызывало бы у него чувство вины. - Может быть, раньше в его жизни не было чего-то такого, что было бы ему небезразлично? - возражает Эммет. Джастин закрывает ладонями лицо, трет глаза и отзывается: - Прошу прощения, у меня... складывается ощущение, что ты тут отстаиваешь интересы Брайана. Комедия абсурда какая-то! Эммет, всплеснув руками, закатывает глаза. - Да как ты не понимаешь, если бы ты был ему безразличен, он бы не чувствовал себя виноватым. Ну ты же сам говорил - это Брайан. Никаких извинений, никаких ограничений, никаких обязательств. Брайан не чувствует себя ответственным за всех подряд. Милый, вас, таких, ради которых он готов был сделать исключение, всегда было только четверо. Майкл, Линдси, Гас и ты. - Ну это ты хватил, - возражает Джастин. - Может, и хватанул слегка, - Эммет похлопывает его по руке. – Но Брайан действительно не станет чувствовать себя ответственным за кого попало. Джастин, конечно, знает, что Брайану на него не насрать. Знает, что в каком-то смысле он ему даже дорог. Значит для него больше, чем случайный трах, но меньше, чем Майкл. Наверное, он где-то посередине между этими двумя крайностями, в какой-то точке спектра, которую никогда не мог толком определить. Он только не знает, будет ли ему этого достаточно. Эммет укладывается на диван, опускает голову на подлокотник и протягивает Джастину руку. Джастин сцепляется с ним мизинцами. - Тебе нужно свалить отсюда. Заново раздуть свое пламя. Пускай это будет всего лишь пробный шар, - предлагает Эммет. – Ты ведь в любой момент можешь вернуться. - А как же ты? – спрашивает Джастин. - Я? – фыркает Эммет. – Да у меня все будет тип-топ. Поверь заслуженной принцессе, ничто не раздувает пламя лучше, чем прогулка по Либерти-авеню. - Тогда зачем же мне уезжать? – спрашивает Джастин. Эммет раскачивает их сцепленные руки и, глядя на них, отвечает: - Потому что, пупсик мой, Либерти-авеню – не единственная улица в мире, которая ведет к свободе.** *** Мать говорит ему: - Не забудь взять страховку и договориться, чтобы в Нью-Йорк переслали твою медицинскую карту. С твоей квартирой я разберусь. Но звонить мне будешь каждый день, ясно? - Я ведь еще не сказал, что поеду, - возражает Джастин. Но та лишь терпеливо ему улыбается. - Ладно, раз в два дня. Но не реже.