Вороны

На сцене Каварадосси пел о своей любви к Тоске. Отец был полностью поглощён спектаклем. Дебора сдерживала хихиканье. Генри боялся лишний раз вдохнуть или шевельнуться. Лэнгдон мирно спал, положив голову на плечо Генри. Генри не видел брата четыре месяца. Лэнгдон умудрялся встречаться с отцом, работать в редакции и заезжать в особняк, не сталкиваясь при этом с Генри. Сам Генри думал, что без Лэнгдона, его сумасшедших идей и постоянных ссор ему будет спокойнее. Поначалу ему и было спокойнее, пока он вдруг не осознал, что с нескрываемой жадностью выслушивает от отца все новости о Лэнгдоне, то и дело заводит разговоры о брате, и постоянно натыкается на напоминающие о Лэнгдоне вещи. Когда отец пригласил Лэнгдона в оперу Генри был уверен, что тот не придёт. Однако Лэнгдон пришёл, и почти не опоздал. Генри стоило больших трудов не показать, насколько он рад увидеть брата. Его лицо было непроницаемым, голос холодным. Дебора даже мягко его упрекнула, мол, с братом мог быть и поприветливее. Знала бы она… Лэнгдон явно подготовился, он был гладко выбрит, с уложенными волосами и в отличном костюме (наверняка одолжил у кого-нибудь). Но под его глазами с покрасневшими белками залегли тени и вообще он выглядел так, будто не спал несколько дней. Стоило поинтересоваться, что с ним, но Генри не был уверен, что хочет знать. Клевать носом Лэнгдон стал уже при звуках увертюры. Заснул спустя пару минут. Ещё минут через пять вдруг опустил свою голову на плечо Генри. Генри мог бы разбудить его, но вместо этого сидел, словно окаменевший, пытаясь унять лихорадочную дрожь в руках. Они не разговаривали четыре месяца, а теперь Лэнгдон спал, облокотившись на него, будто они всё еще дети. Дебора явно нашла это забавным и милым, она что-то шептала Генри, но тот не смог воспринять её слова и лишь слабо улыбался, боясь, что малейшее его движение разбудит Лэнгдона. Смешно, ведь Лэнгдон спал в разгар оперного спектакля. Генри всё же разбудил его, ближе к концу первого акта. Он хотел было ласково потрепать брата по волосам, но вовремя одумался и просто легонько его толкнул. Проснувшийся Лэнгдон вздрогнул и с удивлением и чем-то, похожим на ужас, стал озираться по сторонам, пока его взгляд не остановился на Генри. Ужас во взгляде тут же исчез. — Всё в порядке? — спросил Генри и не смог сдержать чуть насмешливой улыбки. — Что? Да, всё в порядке, — хмуро ответил Лэнгдон. — В полном. Опять что-то приснилось, понял Генри. Он всё чаще радовался тому, что у него нет столь развитого воображения, как у брата, и что сны ему снятся не такие живые. А Лэнгдона, судя по его виду, сны мучили до такой степени, что он предпочитал не спать вовсе. — У тебя точно всё в порядке? — в голосе Генри теперь не было усмешки. — Всё отлично, — в голосе Лэнгдона прозвучали непривычные металлические нотки, но говорил он всё равно как обиженный подросток. — Как будто тебя это волнует. Хоть когда-то волновало. «Волнует больше, чем ты мог бы подумать», — хотел ответить Генри, но благоразумно промолчал. — Знаешь, по-моему, у отца роман с этой певичкой, — шепнул он Лэнгдону за ужином, устроенным отцом после спектакля. Он сказал это просто, чтобы было что сказать. — В этом месяце он не пропустил ни одного спектакля с ней. Лэнгдон не глядя на Генри сделал глоток вина из бокала. — Тебя, должно быть, это злит. После той истории с… Он не договорил, но имя Тэсси повисло в воздухе. О, чёрт. Надо сказать ему обо всём. Только как? Он действительно был влюблён в Тэсси, очарован её умом и внутренней свободой, и готов был наплевать на то, что отец считал Тэсси неподходящей партией, которая может повредить его политической карьере. Пока постепенно не начал осознавать, что его в ней привлекала её близость к Лэнгдону. Ему нравилось как она хмурится, смеется, как попадает в различные передряги, а потом уморительно рассказывает о них, что она принадлежала к будто бы иному миру, полному загадок и сумасшедших. Это был восхитительный роман, пока Генри не осознал, что в Тэсси его привлекают черты, свойственные его брату. Спустя несколько бессонных ночей и дней, проведённых в отчаянных раздумьях, Генри решил, что с Тэсси ему лучше расстаться. Отец посчитал, что Генри прислушался к нему и бросил «эту ненормальную девицу, брак с которой разрушит его жизнь». Тэсси не была ненормальной, в отличие от Генри. И в отличие от него Тэсси была полностью свободна. После Тэсси в его жизни появилась Дебора, хитрая, утончённая, аристократка до мозга костей — вот уж кто не имел ничего общего с Лэнгдоном и вызывал полное одобрение отца. «Идеальная жена для будущего сенатора», — заметил отец, и Генри как послушный сын сделал ей предложение. «Надо сказать ему», — снова и снова думал Генри за ужином, краем глаза наблюдая за братом. Вот сонный Лэнгдон перекидывается парой фраз с отцом (тот недовольно хмурится), потом болтает с Деборой (та смеется и охотно поддерживает тему, Лэнгдон умеет находить общий язык с людьми), потом утаскивает со стола бутылку вина и выскальзывает из столовой (это видит только Генри, и теперь уже он недовольно хмурится). Надо сказать ему. Только как? «Я отбил у тебя девушку, потому что на подсознательном уровне она напомнила мне тебя»? «Я всю жизнь думал, что терпеть тебя не могу, но теперь понимаю, что, скорее всего, я привязан к тебе не просто как старший брат»? Знаешь, возможно, это тебя шокирует, но, наверное, я в тебя влюблён. Но ничего страшного, я скоро женюсь, а с тобой мне лучше не видеться». Какой бред! Выступая в суде он произносил бесконечное множество убедительный речей, приносивших ему победу, но здесь его в любом случае ждало поражение. И всё же нужно поговорить с Лэнгдоном, рассказать хоть как-то о том, что творилось у него в душе. Просто чтобы облегчить ношу. Лэнгдона он нашёл в гостиной. Тот полусидел-полулежал в большом кресле, стоящем спиной к раскрытому окну из которого доносился шум ветра. Разумеется Лэнгдон пил, прямо из горла. — Лэнгдон, — начал Генри, понимая, что вдруг охрип. — Мне нужно тебе кое-что сказать. — Мне тоже, — не дал договорить ему Лэнгдон. — Ты сочтёшь это глупостью, но мне надоело молчать. Генри сел в кресло напротив и выжидательно, изо всех сил держа беспристрастное выражение на лице, посмотрел на брата. — Сегодня в театре мне снились вороны. Мне постоянно снятся чёртовы вороны, — Лэнгдон буквально выплёвывал слова, с явным раздражением. — Чёртовы вороны и твоя смерть. Терпеть не могу это. Ненавижу, когда ты умираешь. Только не ты, — он издал пьяный смешок и посмотрел Генри прямо в глаза. — Не смей умирать. — Я не собирался, — ответил поражённый Генри. — Если бы всё зависело от меня. — А зависит от ворон, — пожал плечами Лэгдон, и откинулся на спинку кресла. — Что ты там хотел сказать? — Ничего важного. Некоторое время они сидели молча, вслушиваясь в ветер за окном и в мелодию, которую Дебора наигрывала на пианино в столовой. Они молчали, но изредка обменивались взглядами. Когда Лэнгдон заснул, прямо в кресле, в страшно неудобной позе, Генри поднялся, закрыл окно, чтобы вороны не смогли пробраться в дом, накрыл Лэнгдона пледом, и, помедлив, прикоснулся губами к его макушке. После чего тихо вышел из комнаты, ощущая внутри клокочущую ненависть к самому себе.