Химе

В этой комнате от жары не спасал даже напольный вентилятор. Вместо прохлады он гнал душное марево, нагнетал головную боль — разве можно спать в таких условиях? Онода решил, что нет, никак нельзя. Он опасливо приоткрыл один глаз. Затем второй, но вокруг царила полутьма, только мельтешили какие-то тени на дальнем боковом плане. Потом он увидел, как прямо на него, не моргая, смотрят два других огромных глаза — хотя спросонья он просто не заметил, что есть ещё лицо и две руки, подпирающие то лицо. Он едва не испустил дух. Разум впрочем быстро вернул его в реальный мир, к Мидосуджи-куну, у которого Онода остался на ночь (и который зачем-то таращился на него в ночи). Он сел на постели, старательно щурясь. Вот бы знать ещё, куда делись очки; размытое пространство причиняло ещё больше дискомфорта, чем противная головная боль. — Ты говорил во сне, — сказал вдруг Мидосуджи, едва Онода раскрыл рот. — Правда? Что я сказал тебе? — не нашёлся он ответить ничего умнее. Мидосуджи смотрел куда-то вниз, и Онода, проследив его взгляд, обнаружил на себе розовое платьице. — О… — слишком разморенный теплом и странными снами, Онода рассеянно смотрел на заляпанный подол. Мидосуджи подполз к нему на коленках, и стало ясно, что и он не в лучшем виде — его со всех сторон обтекало что-то монохромное, весьма приятное взгляду… Онода был вынужден снова взывать ко всевышнему, потому что это была униформа горничной — точь-в-точь как в кафе, где они встречались накануне. — Ты что, не помнишь? — затянутыми в чернильную перчатку пальцами Мидосуджи-кун с любопытством поддел низ платья, но Онода быстренько огрел его по руке. — Помню… Ты не видел мои очки? — Они у тебя в волосах, Онода-кууун… — стало слышно его улыбку, а Онода торопливо вернул очки на нос, вздыхая с облегчением, когда всё вокруг обрело былые объёмы и измерения. Конечно он помнил всё — как они сидели в кафе, и Онода долго не мог начать разговор, а Мидосуджи-кун развлекался тем, что пытался засунуть язык в трубочку из коктейля. Потом пришла эта горничная. То есть, юная, высокая официантка с короткими чёрными волосами. Онода, недолго думая, сделал заказ и назвал её «Мидосуджи-кун». Девочке это кажется понравилось, а тот, чьё имя использовали в столь странном ключе, уставился на собеседника с откровенным интересом. И они стали болтать. Столько слов Онода и за всю жизнь не произносил, хотя обсуждали они не столько аниме, как ему хотелось вначале, сколько разнообразную приятную чушь вроде шмоток, железа и… принцесс. Мидосуджи-кун заметил, что уж если он — горничная, то мелкий Онода никто иной, как та розовая принцесса. Онода уточнял, розовая, как исчадие любви? На это ему ответили кое-чем неприличным, и они с жаром принялись обсуждать новую тему, глупо хихикая при этом и накачиваясь местным дивным кофе. Мидосуджи-кун гибко поднялся и пошёл открывать окно. Он что-то говорил, но Онодой полностью завладело зрелище бледных стройных ног под чёрной юбкой. Он тихонько затыкал кровь из носа, пока горничная сверкал ножками и скрежетал ставнями в ночи. С пола вид открывался самый роскошный. — Может, выпить? — Онода очнулся во второй раз — перед ним кокетливо согнулся Мидосуджи-кун, делая вид, что держит поднос. — Д-да, выпить. И горничную заверните, — сказал он невнятно, пощипывая складки на своём платье. Всё-таки, он всегда был мелкий, и пропорции мрачных, как демоны ада, Мидосуджи, или Имаизуми, всегда вгоняли его в трепет и восторг. А у первого в этой униформе — бездонный чёрный цвет и загадочные контрасты. Это было так красиво… Мидосуджи-кун сказал в ответ пошлятину и скрылся, шурша платьем. Перед сном они наделали кучу фотографий, потом играли, занимались ещё какой-то крайне приятной чушью. Горничная изящно ронял еду на свою химе, поскольку та пыталась кормить его со своих рук. Пока они гоготали над этим, Онода успел как следует разглядеть и запечатлеть в памяти все подробности облика Мидосуджи-куна. Главное — заставить его забыть про фото до момента, когда Онода сможет скинуть их в тайный архив… «Слышу, как ты думаешь о разврате», заявлял горничная. «Ну да», соглашался Онода, засовывая ему в рот пироженку. Потом подтвердил вопросом, может ли Мидосуджи-кун завязать узелок на вишенном черенке, собственным языком, разумеется? Ни вишни, ни черенков не нашлось, тогда в ход пошла зубная нить — и с третьей попытки Мидосуджи-кун выдал наконец кое-что. Они долго смотрели на это, влажное и хитровывернутое. — Сам не знал, что могу так, — признался он наконец. Онода сдерживал кровищу. Мельтешение стало особо назойливым. Это работал монитор на столе, и взглянув туда, Онода вновь прощался с душой — там творилась безмолвная резня. Мидосуджи-кун смотрел фильм ужасов, а потом решил сидеть и пялиться на спящего человека в своей спальне… Господи помилуй. Онода заворожённо наблюдал, покрываясь испариной. Он только и успевал привыкать к причудам своего товарища, и даже полюбить его успел, надеясь, что сможет назвать в скором времени близким другом. И вообще, где он там застрял? Становилось уж совсем страшно. — Мой придворный виночерпий… — позвал он в тёмную бездну за приоткрытой дверью. — Где же ты?.. — Кровавая Мэри, — ответила ему темнота. Онода облегчённо выдохнул. Через минуту вплыл и виночерпий с двумя бокалами в руках. — А где поднос? Серебряный? — #$&%. — А-а. Онода залпом опрокинул в себя воду. Мидосуджи-кун прилёг рядом, и стал похож на большую длинную кошку. Надевать уши он впрочем категорически отказался; чем же некомими хуже униформы? В следующий раз, если таковой состоится, нужно будет проявить больше настойчивости… — Знаешь, сколько сейчас времени? — поинтересовался Мидосуджи, посасывая свою воду. — Полночь? — Пять часов утра. Я снюсь тебе. — Я знаю, ты любишь сниться. — Но не всем. — Что ж, этот сон мне очень нравится, — Онода подсел ближе, и они некоторое время сонно таращились друг на друга. — И спать во сне совсем не хочется. — Только жрать. — И пить. Мидосуджи-кун предложил ему свою трубочку. Онода смотрел на его рот, потом на трубочку, и обратно, и обратно. — Пей, глупая принцесска, — Мидосуджи не утерпел. Схватил его за челюсть и сунул между губ толстую трубочку, хищно облизываясь. Пришлось делать это через трубочку, и поглядывая на горничную, который даже не думал выпускать его лицо, так что становилось уже больно. Потом трубочка закряхтела последними каплями. Мидосуджи отпустил его и хихикнул. Онода подхватил, и назвал его «Фрау Суджи». За это его тут же уложили на лопатки, — завязалась жестокая битва; Онода, как мог, отбрыкивался, но длинные руки могли достать везде и всюду, словом, силы оказались слишком неравны. Скоро он был распят под своей жестокой горничной. — Можешь попытаться взять слова обратно, — сказал Мидосуджи, и недолго думая, схватил его зубами за щёку, и весьма ощутимо. След точно останется. Онода беспомощно возился под ним и грозил разжаловать, а то и в публичный дом сослать. Всё впустую — Мидосуджи успел изрядно погрызть и облизать его ухо и теперь впился в шею, не внимая воплям, которые впрочем изредка заглушал своей чёрной рукой. Наверное, пора было начинать бить тревогу… Но не хотелось. Было лень, и ненасытная горничная всё равно не даст ему сбежать, а ещё она такая сильная и большая. Онода почему-то был уверен, что Мидосуджи не дойдёт до самого конца, хотя его руки, обтянутые жёсткой тканью, вообще не знали границ. Он хватал химе за всё подряд, уже смял все рёбра, затискал полуголую задницу (в бестолковых розовых труселях с принцессой). Онода хихикнул и обнял его за шею. Мидосуджи-кун ведь ещё ни разу не сделал ему больно… Ну, по-настоящему больно. А то, что он делал сейчас… Хи, хи. Принцесса в полном праве сделать с ним то же самое. Он изловчился и задрал чёрную юбку с кружевами. ...Тут же всё резко прекратилось — Мидосуджи замер и вытаращился на него, и даже забыл спрятать язык обратно в рот. Потом внезапно заголосил, отскочил подальше и свернулся в клубочек поодаль на своей постели. Какое лицемерие!.. — Вернись, — Онода, измятый и обессиленный, очень не хотел вставать. Да ещё здорово поджаривало между ног, и он не знал, как с этим быть, и даже настроился было на… — Не хочу. — Что значит не хочу… Иди сюда! — Он встал, горделиво поправляя розовое платье с наполовину оторванными крылышками. Мидосуджи накрыл голову подушкой, как исто глупая горничная. — Ты обиделся, что ли?.. — Онода приблизился к чернильному пятну на постели. — Я же не $#&%, — донеслось из-под подушки. — Я всего лишь горничная, глупая бедная женщина, оставь меня… — Ни за что, — он, откинув все сомнения, отобрал подушку, под которой увидел самое хитрое лицо на свете. Мидосуджи улыбался, как Чешир. — Я знаю, что мы не геи, но если ты хочешь… То я, в общем, не против, — Онода уселся спиной к улыбке, окончательно смутившись. — Бурный секс сделает меня настоящим мужиком, — подтвердил Мидосуджи, возникая за его спиной. Куснул за плечо, на которое следом натянул розовую лямку. — Но знаешь, разрушить — так легко… Я считал, что мне это нравится. Но только не тебя. Я просто очень, ОЧЕНЬ хочу жрать, — он поднялся, но тут же был схвачен за ногу. Онода вцепился в него мёртвой хваткой. — Зачем ты сделал это, тогда? — Что — это? Ах, это? Все принцессы и их горничные делают это. Мне что ли об этом тебе рассказывать? Онода внимал, тесно прижимаясь щекой. Поднять взгляд он не решался, хотя его мучило любопытство, завершил ли Мидосуджи-кун свой марафет так же тщательно, как и сам химе? Ах, как гладко и приятно… Он погладил коленку, и даже хотел лизнуть. — Онода-кун, что скажешь? — последнее, что увидел Онода перед тем, как потерять литр крови из носу — это вспорхнувшая перед его носом юбка горничной.

23/10-2014