Его присутствие

В тот момент я думал о многих вещах: когда лучше привести в действие ловушку, как я буду радоваться, когда у меня наконец получится свершить задуманное, как ловушка захлопнется и сокроет героя под номером десять ото всех, словно створки огромной речной мидии, и как я буду радоваться, ощущая безгранично приятное чувство тишины и умиротворения, будто бы то уже наступило, наполнило меня изнутри и окрасило мысли прекрасным и мягким на ощупь цветом безмятежности. Я бы без раздумий окрестил таким словом какой-нибудь пастельный оттенок. Может быть, я бы даже удивился, если бы мне позволила моя собственная гордость. А когда мы увлекаемся чем-то важным, тем, что требует высокой концентрации внимания и терпения, мы зачастую можем забыть про что-то не менее важное, что-то такое простое, что по примитивности исполнения можно сопоставить наравне с рефлексами. Помните, как влюбленные забывают, как дышать, при виде своего предмета воздыхания? Нет, на тот момент я ни в кого не влюблялся, а попросту забыл держаться за ветку под собой. Я плохо помню, что было дальше, лишь зарисовками и собственными догадками: в полёте встретился затылком или шеей с веткой, что была ниже, толще и надёжней той, с которой я слетел. Может быть никакой ветки и не было, и ощущение полёта у меня появилось после удара об землю, потому что во второй раз я, кажется, не ударялся. А ещё в падении я краем глаза увидел то, что моя ловушка сработала, и что кто-то вдалеке кричал в мою сторону. Может быть, это была её жертва, или это был я сам, но, опять же, это догадки. Дальше – пустота и продолжительный и тонкий звук, словно кто-то включил телевизор 80-ых годов и смотрит на беззвучном. Со временем привыкаешь, а когда вспоминаешь о нём, звук начинает отдаваться болью в голове и зубах. Пустота, вязкая и тёмная, словно дёготь, через мгновение начала рассасываться, медленно и постепенно обнажая передо мной ослепительно белые зазоры потолка внутри своей пелены. По освещению я сразу понял, что давно не нахожусь там, где должен был. Я находился в помещении, комнате со светлыми стенами, с терпким запахом стерильности и спирта в воздухе, которым трудно дышать. Кажется, я попытался что-то сказать или прокричать, может быть, просто шумно выдохнул, в любом случае, это привлекло внимание кого-то, кто сидел рядом. Только тогда я понял, что не один здесь. "Кто-то" наклонился надо мной, я увидел его размытым голубоватым пятном, и оно вскоре исчезло. Оно прокричало "Медсестра!" куда-то вправо и пропало, и более его присутствия в комнате я не ощущал. Меньше половины минуты я смотрел в потолок, лишенный всяческих мыслей и чувств, изображая что-то неодушевлённое. Вторая половина пришлась на короткое размышление о том, где я и что мне сейчас нужно делать. Будто ошпаренный, я резко принял сидячее положение, сдержал в себе неожиданно накатившее головокружение и рывком слез с кровати. Встретился лицом, ладонями и грудью с холодным линолеумом, и, то ли от холода, то ли от того, что я неплохо проспался, пока был в отключке, наконец осознал: я не могу встать, как бы сильно того не захотел. Медсестра и человек в голубом застали меня на полу, втыкающим в пустоту, с абсолютно обреченным выражением лица. Позже мне объяснили, что вставать, ходить куда-то, мне не придётся. Я не стал выяснять почему, как это случилось, есть ли у меня шансы на поправку. Я прошел через все пять стадий принятия неизбежного ещё там, объятый холодом скользкого пола, в пару мгновений и все сразу, хоть и в частичном здравии, но в полном осознании своего положения. Выписали меня только через месяц. В больнице было тихо и спокойно, мне быстро там понравилось, хотя первые два дня я ощущал сильное давление на голову. Про свой новоиспеченный недуг я и не вспоминал и быстро освоился в инвалидной коляске, с отличием выполнял упражнения, будто бы делал это всю жизнь. Это пугало. Мешали ушибы и ссадины. У себя на пояснице я обнаружил огромный серо-желтый синяк, жутко болезненный, я вздрагивал при каждом случайном прикосновении к нему. Лечащий врач рассказал, что он есть прямое доказательство моей неизлечимости. Опять же, не уточнял.       Раздражали постоянные визиты Спортакуса. Приходил он всегда после девяти, каждый божий день и с мандаринами, без исключения. Я прятал их под кроватью и непосильным трудом выкидывал в окно. Домой меня в одиночку не вернули. Хоть со своим положением я научился справляться хорошо, по словам доктора, мне до сих пор нужен был уход. Ни одни мои отговорки и убеждения не сработали, как бы сильно я не старался. Объяснили такую осторожность тем, что я несколько раз по нахождении больнице падал в обморок. Наверное, сейчас бы сидел в логове один и радовался одиночеству, не потеряй я сознание снова во время последней нашей с доктором беседы по поводу выпуска домой. Что меня поразило, так это то, что на роль сиделки самовольно вызвался Спортакус. Не представляю, что его сподвигло на такое. Я был по-настоящему и всерьёз шокирован. Просто взять и после всех наших конфликтов заявить мне, что он собирается жить со мной, я не имею права перечить и что ему не сложно. Это просто странно. Я не готов делить свое просторное логово с кем-то. До дома я добирался уже с его помощью. Спортакус просто катил коляску вперёд себя, что-то спрашивал, но я не отвечал и отмалчивался. Я был напряжен и мысленно хотел пристрелить его. Когда мы подошли ко входу, я собирался начинать разъяснять, как его найти, но Спортакус нашел его раньше, более того - открыл дверь моим же ключом так, будто был моим частым гостем и меня передернуло. Сию же секунду я решительно проехал вперёд, прижимая синего эльфа к стене, мимоходом полюбовавшись на его геройскую улыбку. Внутри было чисто и прибрано. Стальные пол и стены блистали, ничего не было переставлено. Перископ, лаборатория, стенды с костюмами тоже были на месте и без пыли. Спортакус действительно здесь был, и оказался тут весьма давно. Я сразу поколесил к кровати. Краем глаза заметил Спортакуса с пакетами моих вещей, попросил принести сюда. – Нужно что-нибудь? Он услужливо улыбался, но заметив презрение на моём лице, оступился. Я ответил, что ничего не нужно. – Тогда я приду завтра утром. Ты ещё спать будешь. Спокойной ночи! Было ещё светло, но спать хотелось ужасно. Повлиял больничный режим. Я ещё отучусь от него, обязательно