No Colors

      Лихт Джекилленд Тодороки задыхался в собственных чувствах. Его охватил искренний, почти детский, восторг вперемешку с каким-то звериным страхом и безнадёжной тоской. Потому что он привык просыпаться с черно-белой картиной перед глазами: противный белый потолок, тошнотворная чёрная мебель, ничего не значащие серые картины на голых стенах и темное небо за окном. Однако этим утром всё пошло не так.       Стоило Лихту открыть глаза, как их резанул яркий солнечный свет. Странно, ведь таким, как он — не встретившим свою судьбу — солнце не было страшно, даже если они смотрели бы на него часами, не моргая. Поморщившись, Лихт повернул голову в сторону источника света и обнаружил, что голубые шторы были плотно задернуты, однако одному лучику солнца удалось пробиться сквозь небольшую щель и направлен он был прямо на Лихта.       Но тому было уже всё равно. Он, словно околдованный, смотрел на эти голубые шторы. Не белые, не черные и даже не серые — голубые. Пытаясь унять быстро бьющееся сердце, парень огляделся и понял, что ваза на столике коричневая, а тюльпаны в ней — жёлтые, и всё вокруг в непонятных, непривычных для него цветах, что хотелось заорать.       Лихт даже не слышал, что в данный момент говорил его менеджер. После того, как врач сообщил пианисту, что ему очень повезло и грузовик не задел ни его, ни того парня, которого он спас, в палату влетел взволнованный Кранц. Он приехал сразу после звонка из больницы и провёл ночь на скамейке в коридоре. Лихту бы стоило умиляться тому, что Кранц так волновался за него, что не переоделся в нормальную одежду, но вместо этого парень тупо пялился на его жёлтые штаны в зеленые горошек и точно такую же рубашку. Весь вид дополнял смешной пижамный колпачок.       — Чего ты улыбаешься? — Кранц остановил свой монолог а-ля «я горжусь тобой, но ты заставил все волосы на моей голове поседеть» и осуждающе посмотрел на парня.       — Прости, — Лихт прикрыл рот рукой, пытаясь скрыть широкую улыбку. — У тебя такая смешная пижама. Ты похож на банан.       Он потянулся к корзине, которую принёс Кранц, и вытащил оттуда вышеуказанный фрукт. Лихт подавил смешок: он не знал, что у бананов такой прикольный цвет.       — Ну, извини! Вообще-то я уже лёг в постель, когда мне позвонили из больницы. У меня даже не было времени, чтобы переодеться: я к тебе спешил... — Кранц вдруг остановил свою яростную тираду, во все глаза уставившись на пианиста. — Стоп. Что ты сказал?       Лихт загадочно улыбнулся.       — Кто? — просто спросил Кранц, кажется, разрываясь между желаниями станцевать чечётку и запищать.       Лихт повёл плечами и неопределённо махнул головой влево. Там, в другой палате, лежал тот самый парень, его соулмейт, которого он вчера спас. По словам врача, он пострадал даже меньше Лихта: отделался лишь парой царапин и синяков в то время, когда сам пианист лежал с перевязанной после удара об асфальт головой. Лихту очень хотелось поговорить с этим парнем, однако сейчас палата того была битком забита какими-то людьми, пришедшими его навестить. Но Лихт собирался зайти к незнакомцу, как только все разойдутся. У него было очень много вопросов, на которые просто не терпелось найти ответы.       И без того огромные глаза менеджера ещё больше распахнулись. Он хотел что-то сказать, но дверь в палату неожиданно приоткрылась, и их взору предстал странный голубоволосый парень. Из-за меха на капюшоне куртки создавалось ощущение, будто у него кошачьи уши. Красные глаза лениво оглядели палату, а потом парень развернулся, закрывая дверь.       — Какая жалость, он спит. Пойдём домой...       — Стой! Ни черта он не спит, ты врун! — дверь снова распахнулась, на этот раз — полностью, чуть не слетая с петель. В палату ворвался молодой невысокий шатен, таща за руку голубоволосого парня.       — Извините за беспокойство, — громко сказал он. — Меня зовут Широта Махиру. А его, — он схватил за капюшон парня, который уже собирался тихо смыться. — Куро. Мы хотели поблагодарить вас за спасение Хайда.       — Х-хайда? — переспросил Лихт, нахмурившись.       — О, так вот, как его зовут, — улыбнулся Кранц. — Этот угрюмый тип, которого вы видите на кровати, — знаменитый пианист, Лихт Джекилленд Тодороки. А я — его менеджер, Кранц Розен.       — Рады знакомству, — улыбнулся Махиру и ударил своего друга локтем в бок.       — А, — тот поднял на них ленивый взгляд. — Мы вам тут йогурты принесли.       Лихт недоверчиво покосился на пакет, который Куро положил на кровать.       — Вы его друзья?       — Не совсем, — Махиру опустился на стул рядом с кроватью. Он почесал затылок, неуверенно косясь на своего друга. — Куро — старший брат Хайда. А я...       — Мой соулмейт, — закончил за него Куро, невозмутимо роясь в корзине с фруктами. Махиру ударил его по рукам, но Куро всё равно вытащил оттуда яблоко и откусил от него кусок.       — Какая прелесть! Так вы родственные души, — Кранц заулыбался, словно кот, объевшийся сметаны. — А Лихт...       Пианист запустил в своего менеджера персик. Махиру и Куро озадаченно посмотрели на него.       — Ну, ладно-ладно! Делай, что хочешь, — фыркнул Кранц, потирая пострадавший лоб. — Мне нужно отлучиться на некоторое время: журналисты зверствуют. Но вечером я вернусь! И, Лихт, — мужчина приблизил два пальца к своим глазам, а потом указал на пианиста. — Мы ещё поговорим.       Как только за ним закрылась дверь, Лихт почувствовал, как неловкость сковала его. Ему всегда становилось неудобно среди незнакомых людей, особенно, когда Кранца не было рядом.       — Как себя чувствует Хайд? — решил спросить он, чтобы поддержать беседу. Обычно он не любил заводить новые знакомства, но этот случай был исключением: здесь был брат его родственной души.       Махиру и Куро отвлеклись от спора, который успели завязать. Широта ослепительно улыбнулся.       — Благодаря тебе, он живее всех живых. Правда выпишут его только завтра. Врачи хотят немного понаблюдать за ним: вдруг сотрясение или ещё чего.       — Ну, живой он ненадолго, — хмыкнул Куро, очищая банан, также бессовестно вытащенный из корзины Лихта. — Мать в бешенстве, а значит, снова придётся реставрировать стены и платить за операцию по восстановлению костей, — парень вдруг оторвал взгляд от фрукта и посмотрел на Лихта. — Вообще-то мы здесь просто потому, что хотели сбежать от её гнева.       — Это ты здесь только по этой причине, — Махиру покачал головой. — Но я тоже зол на Хайда. Он же мог умереть из-за своей невнимательности! Ей-богу, ему нужно меньше витать в облаках.       — Что? — Лихт нахмурился. — При чём здесь невнимательность?       — А, ты же с ним ещё не общался, верно? — Куро зевнул. — Он сказал, что размышлял над своей ролью в новой пьесе и не заметил грузовик. Младший братец слишком много думает в последнее время.       — Если бы не ты, неизвестно, что бы случилось, — кивнул Махиру, тепло улыбаясь.       Но Лихт ощутил лишь пронзающий холод. Он точно помнил тот взгляд Хайда, пусть и затуманенный, но вполне осознанный. И парень посмотрел на грузовик прежде, чем сделать шаг, Лихт в этом уверен. Получается, Хайд соврал, чтобы родственники не расстраивались?       Лихт нахмурился.       Самоубийца.       Его соулмейт — самоубийца?       Этот и ещё другой вопрос волновали Лихта. Пускай Хайд и самоубийца, но почему он попробовал умереть даже после встречи с Лихтом? Они же, в конце концов, соулмейты! Хотя в тот момент Лихт не увидел в чужих глазах никаких эмоций, словно ничего и не произошло. Этот вопрос Лихт боялся озвучивать даже в мыслях:       Хайд... ничего не почувствовал?       Махиру о чем-то весело болтал, рассказывал о себе, Куро, ещё какой-то ерунде, но Лихт слушал его вполуха. Однако если поначалу ему было неудобно, то очень скоро Лихт начал чувствовать себя свободнее и легко отвечал на вопросы Махиру. Тот был очень простым и дружелюбным парнем в отличии от своего соулмейта, который большую часть времени просто сидел с затравленным лицом.       — Ладно, нам пора, — Махиру улыбнулся, поднимаясь со стула. — Лихт, дай мне свой номер телефона.       — Зачем? — пианист удивленно округлил глаза.       — А почему бы и нет? — Махиру пожал плечами. — Ты спас жизнь моему другу, и мы неплохо поговорили. Не вижу причин, почему мы не можем стать друзьями.       У него всё так просто, подумал Лихт, но послушно продиктовал цифры. У пианиста было море поклонников по всему миру, но не было друзей. С другими людьми он общался, если это касалось работы, и то — только через Кранца. Человека, с которым он мог бы просто поговорить, у Лихта никогда не было.       — Ещё увидимся, Лихт! — улыбнулся Махиру, остановившись с Куро у двери. — Вы же надолго остаётесь в Японии? Встретимся как-нибудь!       — Какой же ты проблемный, — страдальчески застонал Куро, выталкивая своего парня из палаты. — Почему нельзя просто сидеть дома и ни во что не вмешиваться?       Странная парочка, подумал Лихт, когда за ними закрылась дверь. Они полная противоположность. Однако они соулмейты, а значит, идеально подходят друг другу.       Лихт нахмурился и задумчиво уставился в стену. Увидеть того парня — Хайда — хотелось до одури, переходящей в безумие. Однако нужно было подождать. Хотя бы пока часы приёма не закончатся. Спасибо Махиру и Куро, которые просидели с ним до самого вечера. Когда за окном стемнело, за дверью повисла мертвая тишина, а вернувшийся Кранц ушёл обратно в отель, Лихт вышел из своей палаты.       Свет в коридоре выключили, во всей больнице стояла гробовая тишина. Лихт подошёл к чужой палате и, передумав стучать, чтобы не переполошить медсестёр, тихо вошёл внутрь.       Он ожидал увидеть Хайда, мирно спящим в своей кровати. Лихт не думал, что тот будет стоять на подоконнике открытого окна, держась руками за раму, и смотреть вниз, на дорогу. Однако именно это Хайд и делал. И вряд ли он решил подышать воздухом.       Что-то словно ударило Лихта по голове. Опять. Мысленно матерясь, пианист тихо подошёл к парню со спины, стараясь оставаться незамеченным, и резко обхватил его за талию. Тело в его руках вздрогнуло, но не сопротивлялось и позволило Лихту стащить себя с подоконника. Хайд не был толстым, но и пианист не был Гераклом. К тому же сейчас тело Лихта предательски дрожало, мысли путались в голове. Он стащил Хайда с подоконника, и они оба повалились на пол.       Пару секунд Лихт просто лежал, пытаясь прийти в себя. На его глазах мог умереть человек! Снова!       — Да что с тобой не так?! — заорал Лихт, чуть приподнимаясь. Это было проблемно для него, ведь голова парня покоилась на груди пианиста, а чужая спина прижималась к животу Лихта. Хайд лежал на нем и явно не собирался вставать. — Ты сдурел?! Головой совсем не думаешь?! Тебе прошлого раза не хватило, когда нас чуть грузовик не сбил? Какого черта ты снова...       Хайд неожиданно развернулся, навис над пианистом и зажал его рот ладонью.       — Тише ты, — поморщился он, когда Лихт принялся вырываться. — Всю больницу сейчас разбудишь. Заткнись.       Лихт попытался успокоиться, понимая, что присутствие медсестёр действительно будет лишним. Однако он был возмущён и в качестве мести укусил парня за ладонь. Хайд зашипел, отдергивая руку, и яростно глянул на Лихта. Тот ответил ему точно таким же взглядом.       — Черт с тобой! — Хайд резко встал на ноги и направился к окну. — Если ты такой тупой, что не можешь понять некоторых вещей, то просто не вмешивайся! Строй из себя героя и спасай жизни тех, кому это надо! А мне не мешай.       Он прыгнул на подоконник и уже приготовился падать, но Лихт вовремя успел схватить его за руку.       — Стой! Не делай этого!       — Как же ты меня достал, — Хайд попытался выдернуть свою руку, но Лихт только крепче сжал пальцы на его запястье и потянул на себя. — Отпусти.       — Думаешь, приятно смотреть на чужую смерть? А ты представь, каково тем, кому придётся тебя убирать. Считаешь это прекрасным зрелищем? Подумай о других! Хотя бы о своей семье!       В красных глазах на долю секунды промелькнуло нечто холодное, настолько жуткое, что Лихт даже отпустил его руку. Однако Хайд больше не собирался прыгать. Наоборот, он опустился на пол и медленно приблизился к Лихту, недобро скалясь.       — Это не твоё дело, — чуть ли не прорычал он. — Кто ты? Всего лишь какой-то прохожий, сующий нос в чужую жизнь. Школьнику захотелось поиграть в героя? Или возомнил себя ангелом, чей долг — спасти заблудшую душу, — Хайд усмехнулся. — Отвали.       — Но...       — Да захлопнись! Почему тебя так волнует, буду ли я жить или нет? Я никто для тебя, как и ты никто для меня. Всё! Конец! Прощай! Чего привязался?       Лихт замер, уставившись на парня напротив странными немигающими глазами.       — Какого цвета у меня глаза? — неожиданно спокойно спросил Лихт. Его самого поразил собственный холодный голос, однако он не собирался показывать этому типу свои истинные эмоции. Не хотел, чтобы тот увидел страх на его лице.       Хайд на секунду растерялся, хлопнул ресницами, открыл и закрыл рот, а потом вдруг расхохотался.       — Боже, ты что, один из тех помешанных на соулмейтах? Правда считаешь, что весь мир крутится вокруг родственной души? Думаешь, я просто не в силах жить без своей половинки и из-за этого решил умереть? — он прекратил смеяться и оглядел Лихта веселым взглядом. — Просто свали из моей палаты. Не буду я сегодня пробовать убить себя: ты меня развеселил.       — Ты так и не ответил на мой вопрос, — крикнул Лихт, смотря, как его соулмейт опускается на кровать.       — А разницы-то? — Хайд пожал плечами. — Ну, не знаю. Зеленые? Карие? Хотя для меня они серые.       И в этот момент Лихт почувствовал, как что-то внутри него сломалось.