для чего созданы выходные

У Америки ладони отчего-то иногда до того ледяные, что Кейт о них почти обжигается, а затем шутит, что, мол, ты, похоже, будто сам капитан Америка — выколотая, выплавленная из льда. Америка на это, конечно, закатывает глаза и ничего не произносит, разве что ладонь в карман прячет и поправляет волосы, и в эти мгновения в ней, наконец, пробуждается смущение, никакого адом заточенного сарказма и дерзости. Кейт кажется, что Америка специально иногда её ладони касается, жжётся, будто заклинанием околдовывает, и Кейт мутит, по-настоящему мутит, потому что когда она была влюблена в марвел боя, она не чувствовала этого. Нет-нет-нет. Теперь Кейт не верит, что у них с марвел боем были хоть какие-нибудь взаимно-односторонние отношения. Теперь Кейт не верит, что хоть на каплю в него влюблена была. От прикосновений Америки ей хочется сойти с ума или упасть в обморок — и проснуться желательно за тысячу вселенных отсюда, в том месте, до куда силы Чейвз не доберутся, куда она попасть не сможет, где сердце Кейт пленить перестанет. Где сама Кейт перестанет поддаваться под её чары, пускай и у Америки никаких чар и в помине нет. Кейт отчаянно желает перестать пялиться на Америку. Кейт молится на то, чтоб перестать быть дурой, наблюдающей за сиянием в глазах Америки. — Ты красивая, — у Америки не бледная кожа, наоборот, смуглая, темная, словно карамельный латте, и Кейт бы выводила на ней послания/дорожки поцелуев/молитвы, дай только шанс, но вместо этого она еле шепчет эти два слова, встряхивая головой, будто надеясь вытряхнуть оттуда собственную навязчивую идею ака А-ме-ри-ку. (Не получается) — Что? — Америка отвлекается от журнала многолетней давности и своего завтрака, и даже сквозь шум обычных утренних разговоров мстителей слышит Кейт. И Кейт хочется провалиться под землю, боже, как же хочется. Кейт делает вид, что она ничего такого не говорила, только румянец ложится на щёки сахарной пудрой, и ей бы уже пора перестать говорить раньше, чем обдумывать, да только как? Америка беззвучно смеется и подмигивает, делает глоток своего зеленого чая и, кажется, совсем не замечает внутренней борьбы Кейт, да и Кейт не нужно этого, только этого и не хватало. Америка пересаживается к ней ближе, отправляя Дэвида на другой конец стола, а затем кладёт голову ей на плечо и, всё ещё смеясь, произносит: — Ты тоже красивая, Кейт Бишоп, — и Кейт так сильно хочется упасть в объятья Америки. В такие моменты Кейт почти не верится, что Америка может воевать, бороться за правду и летать. В такие моменты Кейт кажется, что Америка только и умеет, что смеяться звонче весенней капели, пить зеленый чай и танцевать. И Кейт хочется танцевать с ней, потому что блинчики в этой кафешке неверотяно вкусные, а время до десяти утра в воскресенья было создано для безумных поступков. Они пьют яблочный сок в парке, и Кейт кажутся безумно длинными эти выходные, потому что ей не нужно в очередной бесчисленный раз спасать мир. Точнее, мир (совсем) не нуждается в своём спасении. Кейт вздыхает, и Америка смеется, пуская по кожи Бишоп лёгкую ситцевую дрожь, заставляя закусывать губы и сходить с ума. Кейт бы запустила в саму себя кресло, честное слово, подвернись ей шанс. У Америки ресницы длинные, пушистые, словно крылья бабочки, сейчас Кейт замечает это впервые, и у неё перехватывает дыхание, а Америка будто бы ухмыляется, кажется, пытаясь сказать «я знаю о чём ты думаешь, ну же, будь смелей», а Кейт не знает, стоит ли ей решится или остаться там, где она есть. — Твои глаза, — выдыхает Америка растерянно и сконфуженно, и Кейт ничего не понимает больше в этом мире, честное слово. — Что? — Твои глаза. Они такие…честные. Америка встряхивает головой, и волосы трепещутся вместе с ней, конечно же, и эти слова — опять — такие громкие для них и такие… никакие, для смеящихся Тедди и Билли где-то под боком, будто они находятся в мыльном пузыре, а мир за ним — ничто. И Кейт не знает, правда, что она творит, когда целует Америку. Это не как в романтических комедиях, конечно же нет, это не похоже и на поцелуи с марвел боем. Совсем, потому что Америка и Нох-Варр разные, напоминает она себе, р а з н ы е. Их зубы стукаются друг о друга, потому что они подаются вперед одновременно, и от этого Кейт пробирает на смех (и Америку, впрочем тоже). Они смотрят друг на друга как бы сквозь, и Кейт считает себя дурой, полной дурой, но ощущать объятия Америки так тепло, что ей хочется остаться так навечно, хочется почти до слёз. — Поцелуй уже меня, а, принцесса? — искры вновь горят в глазах Америки ярче фонарей, так что Кейт и остаётся — только повиноваться. (На фоне слышится громкое «ты должен мне пятнадцать баксов, чувак!» от Тедди и недовольное «не могли ещё годик-другой подождать, а?» от Дэвида, и Кейт не сдерживается, сквозь поцелуй показывая всей команде средний палец, всё же улыбаясь)