Отвергнутый рай

Отставив кубок, король вскочил, и нетрезвая поволока мгновенно истаяла в глазах: — Леголас! Ради первых звезд, что ты знаешь об Эрите? Где она теперь? Лихолесец тоже поднялся из кресла, слегка растерянный от горячности друга: — Ты так хорошо знал ее? — бестолково обронил он, сразу же вслед за этим вопросом уже чувствуя его опрометчивость. А Элессар умолк, и только тонкие морщины у рта стали глубже, будто король разом постарел на десяток лет. — Знал… — прошептал он, — Леголас… Эриты больше нет? Эльф глубоко, до стона вздохнул, стискивая голову ладонями: не так, Эру, не так он должен был завести этот разговор. — Эрита умерла родами, — сухо пояснил он, — отец ее дочери, нынешний губернатор Умбара, отказался от ребенка. Девочку вырастил кабатчик. Арагорн молчал, глядя куда-то поверх плеча Леголаса, только губы подергивались на побелевшем лице. И вдруг, будто очнувшись, король схватил со стола кувшин и с оглушительным ревом швырнул в стену. Эльф рванулся к другу, но король оттолкнул его, сшибив жирандоль, и Леголас бросился затаптывать вылетевшие из гнезд свечи, а Арагорн продолжал бушевать. — Моргот, Моргот!!! — бессвязно орал он, круша на столе посуду, — сучий поганый выблудок! Тварь! Он не только похитил девочку, он… ребенок, Эру милосердный, ребенок!!! Он рычал что-то еще, сыпал бранью на двух языках и рвался из рук Леголаса. Прибежавшие на шум слуги толпились на пороге, глядя, как король неистовствует посреди разгромленной комнаты, а эльф заламывает ему руки за спину, будто буйному арестанту. Лезть в монаршью драку было бы опрометчиво, и командир охраны, за спиной которого сгрудились лакеи, уже бормотал, что следует известить королеву, когда Арагорн вдруг утих, обессиленно падая в кресло. Поднял глаза на оробевшую челядь. — Все вон, — коротко отрубил он, будто минуту назад не бесился, как ужаленный оводом конь. Дверь поспешно захлопнулась, а Арагорн тяжело помотал головой, словно пытаясь очнуться от гнусного сна. — Леголас, я не просто знал Эриту, — в голосе короля звякнуло отчаяние, — ее отец был моим сенешалем. Ула, мать Эриты принимала роды у Арвен. Эру Единый… Эрита была их единственной дочерью. Со дня ее похищения прошло почти восемнадцать лет, а боль стала лишь горше. Когда на поиски Эриты снаряжали корабль, я был уверен, что девочка будет спасена в ближайшие дни. А корабль ушел и больше не вернулся. Пропал вместе со всей командой. Я отправил еще два судна, одно за другим. Но они не нашли никаких следов ни Эриты, ни ее отца. А Ула ждет… Ждет и верит, что обязательно дождется. Принц слушал Арагорна, чувствуя, как каждое слово ложится на его плечи, будто бревно, все больнее вдавливая его в жесткий каркас кресла. — Она не дождется, Элессар, — медленно проговорил он, задыхаясь под этим бременем, — Эрита мертва, ее отец погиб вместе со всей командой, пытаясь вернуть дочь домой. Ждать больше некого, брат. У меня был шанс, единственный шанс вернуть этой несчастной женщине хотя бы последний лоскут ее семьи, ее внучку, но и это мне не удалось. Арагорн гортанно зарычал, стискивая подлокотники до треска, а потом ударил ладонью по столу. — Ула должна знать, — отрезал он, — я сам скажу ей обо всем, и да помилуют меня Валар. Не секунды более не колеблясь, король набросал короткую записку, кликнул скорохода и снова рухнул в кресло. Сорвал корону с головы, разворошил седеющие волосы. — Элберет Утешительница, — прошептал он, — Эрита, бедное дитя… Какой ужасный конец. Свечи догорели, и в зале стало темно, только серп стареющей луны чахло серебрил переплет стрельчатого окна. Бесшумно вошли два лакея, с привычной сноровкой старых слуг убрали разбросанную посуду и сорванную скатерть, принесли еще вина. Время будто остановилось, затоптавшись на месте, засмотревшись в бездну чужой беды, которую успело пролистать, толком не заметив. Колокола отбили глухой ночной час, но в темном зале никто не считал удары. А потому непонятно, сколько времени прошло, когда в дверь постучали. На пороге возник слуга с двумя зажженными канделябрами и негромко провозгласил: — Ее милость леди Ула с визитом к вашему величеству, государь. Арагорн встрепенулся, поднимаясь навстречу, и Леголас встал, чувствуя, как сердце дробно заколотилось прямо в горле. Эру, как недавно он грозил Франту Сиверсу гневом этой неизвестной ему женщины… Как многозначительно называл ее «леди». Как вдохновенно блефовал, с упоением играя свою необычную, занятную роль человека… И сейчас должен был обрушить эту женщину на самое дно невыразимой душевной муки. А она вошла следом за слугой, тонкая, изящная, укутанная в лиловый шелк. Шагнула в теплое зарево свечей, сдвигая на лоб покрывало. Поклонилась королю и с тем же непринужденным изяществом кивнула Леголасу: — Доброй ночи, мой король… милорд принц. Прошу прощения, что заставила вас ждать. — Доброй ночи, Ула, — мягко промолвил Арагорн, — право, тебе ли извиняться, когда я среди ночи потревожил твой сон. А женщина улыбнулась: — Пустое, государь, я и не думала спать. Валар подарили мне сегодня счастливый день, впервые за столько лет моего уединения. Какой уж тут сон! Она широко повела ладонью, и в полутемный зал вошел высокий силуэт. В бликах свечей блеснула серьга. А голос Улы налился нежностью: — Мой государь, прежде чем мы перейдем к делам, позволь разделить с тобою мою нежданную радость и представить тебе моего гостя. Это мой любимый племянник, кормчий митлондского флота Дэриар. *** Ее пальцы были сухи и прохладны, и тонкая вышитая тесьма рукава проскребла по запястью Леголаса бисерными коготками. — Принц Лихолесский, какая честь! Дэриар, милый, и ты промолчал… — леди Ула сияла безмятежностью, будто ночное приглашение в королевскую резиденцию было обычным светским жестом. Она держала кормчего под руку, улыбаясь так лучезарно, что отражение ее улыбки таяло в глазах Дэриара, будто отблеск пронесенной лампы, придавая суровому лицу Чумного Адмирала странно-беззащитный вид. И Леголас улыбался в ответ, кланяясь и бездумно нанизывая какие-то учтивые слова на стальную струну придворной выучки. А где-то на самом дне, под пластами привычного самообладания, пойманной крысой билась и царапалась глухая уверенность, что все это — одна невозможная и немыслимая ошибка. Что кто-то кого-то неправильно понял, и события сошли с прямой и понятной тропы, как телега, обронившая колесо. Леди Ула… Эльфийская дева, сияющая вековой нетленной красотой. И заморенная тяжелой работой служанка из умбарской таверны, робкая глазастая девочка в переднике, чепце и с вечно засученными рукавами. Внучка… Леголас медленно перевел глаза на Дэриара и посмотрел в его лицо, будто впервые. Разрозненные куски витража, которые он так и сяк пытался сложить в эти месяцы, со звоном легли на совершенно нелепые, неприспособленные для них места. Итак, безутешный отец Эриты, приехавший в Умбар на поиски дочери и убитый Мэтью Сиверсом, был не просто гондорским купцом. Он был эльфом и родным дядей Чумного Адмирала. Недаром последними его словами была угроза, что «Дэриар этого так не оставит». Что ж… Он не ошибся. Но Эру милосердный… Леголас многое, очень многое успел увидеть в жизни, и почти разучился употреблять слово «невероятно». Он знал — что угодно может стать вероятным под давлением обстоятельств. Даже то, что там, в умбарской таверне, ему чистила сапоги и подавала на стол сиротка Годже, внучка одной из самых богатых эльфийских семей Гондора, Квенди-полукровка и племянница Чумного Адмирала, которого так боялась. Как он не разглядел ее, не узнал, не понял? Как не ощутил расовый зов крови? Ведь даже Виста он сумел разоблачить, невзирая на все его ужимки… Но как было поверить в эту невозможную пару? В Мэтью Сиверса и Эриту, которую паскудный умбарский падальщик действительно, без всякой фальши любил? Это было невозможно, непонятно, неправильно. Просто потому, что Франт Сиверс никогда не выбрал бы подобную жену. Не понял бы особой красоты, какой наделены женщины-эльдар. И к Морготу происхождение, многовековую вражду, расовую пропасть. Он просто не оценил бы тысячелетней породы чеканного эльфийского лица, выписанного тончайшим пером, обработанного резцом столетий до самых потаенных граней. Леголас был уверен, что знает людей… Он знал, что, вопреки расхожему заблуждению, эльфы далеко не всем смертным кажутся красивыми. Слишком особенны, слишком непонятны людям их древние черты. И если смертные женщины часто готовы довольствоваться прекрасной лепкой мускулов и плотской неутомимостью эльфов, то немногие смертные мужчины способны всерьез полюбить деву-Квенди. Так как же это сумел умбарский стервятник? Чего еще Леголас не понял о загадочной человечьей душе? А леди Ула меж тем села в кресло, небрежно сбрасывая покрывало на плечи: — Не томи меня, государь, — мягко промолвила она, — я чувствую, у тебя для меня долгожданные вести. Арагорн несколько секунд молчал, а потом опустился на пол у кресла женщины и поднес ее руку к губам. Ула покачала головой: — Кто из них? Леголас замер почти физически ощутил, как Дэриар каменеет у него за спиной от этого неожиданного прямого вопроса. Король же крепче сжал пальцы гостьи: — Погоди, Ула, дай объяснить. Но эльфийка нетерпеливо подалась вперед: — Мне не нужно объяснений, Элессар, я же не дитя! И готовить меня ни к чему не нужно! Ты не послал бы за мной глубокой ночью просто выпить вина со своим гостем. И к постели больного ты вызвал бы меня сухим распоряжением, на которое я бросилась бы хоть в ночной камизе. Но ты пишешь мне ласковое письмо, будто узнал, что я сама больна, и хочешь развлечь меня напоследок. Тебе отчего-то жаль меня. А у меня всего одна беда. Так говори прямо, имей мужество. Кто из них? А Арагорн, не отводя глаз и не выпуская женской руки, также прямо ответил: — Они оба, Ула. Элиан и Эрита. Оба мертвы. Эльфийка хрипло вдохнула и нетерпеливо высвободила свои пальцы из руки короля, слегка розовея: — Не может быть. Любой целитель умеет связывать себя с близкими кровным зовом. И я почувствовала, когда одна связь оборвалась. Кто-то уже не вернется, увы мне. Но вторая нить цела. Она живет, пульсирует, дышит во мне, тонкая и прочная, как шелковая тетива. Тогда кто же, кто жив? Кого я чувствую днем и ночью, чье сердце бьется в ритме моего? Не молчи, Элессар! — Ула… — Арагорн побледнел, на висках выступил пот. Но Леголас шагнул вперед, падая на колено, и отстранил короля: — Не пытай Элессара, миледи. Это я горевестник. Я недавно из Умбара, где узнал историю твоей семьи. И это мне каяться перед тобой. Купец Элиан убит семнадцать лет назад умбарским корсаром. Эрита же умерла родами. На скулах женщины выступили красные пятна и тут же выцвели до пергаментного оттенка: — Родами… У Эриты осталось дитя? — прошептала она. — Да, сударыня. Дочь по имени Годже. Она совсем девочка. И горе мне, пустозвону, который обещал спасти ее и доставить в Гондор, еще не зная, кто она. Я не сумел. Я даже не знаю, жива ли она. И мне только и остается, что просить у тебя прощения, которого я не заслужил. Леди Ула глубоко вдохнула и подалась к принцу, сжимая его руки холодными сильными ладонями. — Мне не нужно ничьих покаяний, принц. Мне нужна правда. Вся, целиком. Не за этим ли меня позвали сюда? За спиной Леголаса прерывисто, будто в долгом болевом спазме, дышал Элессар. Дэриар, до желтизны бледный в свете свечей, казалось, не дышал вовсе. *** Трудно сказать, сколько прошло времени, когда принц закончил свой рассказ. Лишь слуга вошел заменить оплывшие огарки в шандалах. Леди Ула тяжело поднялась из кресла и шагнула к окну. Лунный свет тускло серебрил шелк на ее плечах, а она все стояла, молча, глядя вниз на спящий Минас-Тирит, там и сям озаренный факелами ночной стражи. Наконец, не выдержав тишины, Дэриар взметнулся из кресла, оборачиваясь к принцу: — О чем мы говорили с тобой все эти дни, милорд? Я плел мемуары, как старая дева, упивался самокопаниями, изливал перед тобой перекисшие помои собственных грехов и размышлял, кто же во всем виноват. А моя семья, последние мои близкие, последние родные уже были мертвы. И я даже не знал об этом. Не удосужился спросить, послать пять строчек с торговым судном, слишком занятый своей войной. — Я должна была сама известить тебя, Дэриар, — спокойно отозвалась леди Ула, отворачиваясь от окна. Но я боялась втравливать тебя в это. Эта морготова история и так выкосила почти всю нашу семью. Хоть кто-то должен был остаться в стороне. Элессар, хмуро сидевший у очага на протяжение всего уже известного ему рассказа, встрепенулся: — Какая история, Ула? — резковато спросил он, — в день, когда похитили Эриту, случился обыкновенный грабительский рейд! Умбар во все времена нападал на гондорские порты… — он запнулся, еще больше хмурясь, — или на сей раз что-то было иначе? Леди Ула усмехнулась: — Все было иначе, Элессар. Неужели ты думаешь, что какой-то умбарский очисток смог бы принудить Эриту к браку? И тем более, супружескому ложу? Она замолчала, только губы искривились на миг, будто от горького привкуса. А потом снова вскинула глаза на Арагорна: — Тайны, Моргот бы их побрал… Сколько жертв ради сохранения этих тайн, а из-за них одни беды. Сядь, мой король. Я устала от секретов. Я лишь прошу тебя, хотя бы из уважения к памяти моей погибшей семьи, не спеши судить. Элессар лишь молча кивнул. А эльфийка секунду помолчала, покусывая губы, и проговорила: — Вы слышали о «Береговой страже»? Впрочем, — она нервно усмехнулась, — вы не могли слышать о ней. Мы все сделали для этого. Еще недолго помолчав, будто медленно погружаясь в вязкую трясину воспоминаний, леди Ула продолжила: — «Береговая стража» была тайным сообществом, которое несколько веков назад организовали несколько линдонских эльфов после скандального изгнания из Митлонда кормчего Берсара. Она запнулась, почти до крови прикусив губу, и покачала головой: — Я по сей день не знаю, в чем заключалась их борьба, и правы ли они были в своих целях. Я лишь знаю, что «Береговая стража» стала могилой всех моих любимых. И уже за одно это я ненавижу эту проклятую затею. Все это было так давно… Мы были юными, все было впереди, Эру был так щедр к нам, что мы сами себе казались неуязвимыми, а любые события сулили нам только новые забавы. Ты был совсем малышом, Дэриар. Орнус еще не родился. А мы с Элианом только готовились к свадьбе. Я так хорошо помню твоего отца Итиэля… Он был старше Элиана всего на несколько веков, но опекал его, будто ребенка. Элиан насмешливо называл его «большой брат», вечно жаловался мне, что Итиэль считает его малолетним дурачком, а сам обожал его до преклонения. Но самым близким другом твоего отца, Дэриар, был вовсе не младший брат. Итиэль с детства дружил с Берсаром, лучшим кормчим линдонского флота, гордостью и правой рукой Кэрдана. Именно из-за Берсара и завертелась вся эта ужасная карусель. Берсар — известный любитель риска — побывал у самой Западной Границы миров и утверждал, что ему было откровение. Дескать, некая новая высшая раса готова заселить Арду, вытеснив всех прочих существ. Единственная помеха — эльфы. А посему исход эльфов на Запад приближает наступление Новой Эпохи, и владыка Кэрдан собственноручно этому способствует. Потрясенный Берсар изложил все это Кэрдану, заклиная его остановить исход эльфов в Валинор и тем самым спасти Арду от расового переворота. Разумеется, владыка послал его к Морготу, и Берсар решил действовать сам. Он всегда был решителен и попросту сжег эскадру, собиравшуюся выйти из Митлонда на Запад в ближайшие дни, за что был обвинен в государственной измене и изгнан из Линдона без права на возвращение. Итиэль был просто убит этими событиями. Он горевал о Берсаре так, словно тот уже был мертв. Элиан же, хотя его тоже порядком ошеломило изгнание Берсара, с трудом скрывал удовлетворение: он всегда ревновал брата к лучшему другу и теперь надеялся занять в жизни Итиэля свое законное место. Леди Ула сделала долгий медленный вдох, будто готовясь прыгнуть в ледяную воду, отошла от окна и снова опустилась в кресло, глядя в огонь очага. — Много лет все шло своим путем. Горе Итиэля улеглось — он узнал, что Берсар устроил свою жизнь и даже женился. Элиан и Итиэль действительно очень сблизились. Я уже забыла всю эту историю, у нас с Элианом родилась Эрита, и все было так мирно и чудесно, что я и подумать не могла, что живу под тонким стеклом благополучия, а тени прошлого бродят прямо за ним. Оказывается, Берсар не забыл о своем «откровении». Оно не давало ему покоя, а я знала этого эльфа: он вовсе не был впечатлительным романтиком. Вероятно, у него было что-то более весомое, чем слова, поскольку он ввел Итиэля в курс своих подозрений, и тот тоже обеспокоился. Я ничего тогда не знала. Лишь Элиан вдруг заявил мне, что хочет перебраться в Гондор. Я удивилась, но не воспротивилась — Минас-Тирит всегда был блестящей столицей. Мы переехали очень быстро, Элиан завел купеческое дело, мгновенно преуспел, нас радушно приняли ко двору, и я долго еще не вспоминала о той старой круговерти. А потом вдруг погиб Итиэль. Так быстро и глупо, при разливе реки. Элиан был раздавлен. Ведь всего за триста лет до того умерла Амариле, жена Итиэля, и теперь племянники остались одни. А потом несчастья покатились одно за другим. От Орнуса пришло известие, что ты, Дэриар, попал в умбарский плен. Я не находила себе места, Эрита рыдала до опухших глаз, а Элиан отчего-то был совершенно спокоен, лишь стискивал кулаки и твердо говорил нам, чтоб мы не вздумали унывать. Ты непременно спасешься, он точно знает. И он оказался прав, хотя тогда я не придала этому значения, уверенная, что он призывал нас лишь верить в тебя. Я впервые узнала правду около ста лет назад. Той ночью к нам постучался нежданный гость. Эльф в камзоле и плаще, какие носят моряки людской расы, и в грубых матросских ботфортах. Я едва успела подумать, что за странный наряд для эльфа, а он сбросил капюшон, и я узнала его. Это был Ристион, приятель Элиана еще из Митлонда. Я никогда не знала его особенно близко, Ристион был сыном приказчика жемчужной лавки, они с Элианом вместе учились основам купеческого дела. Но я много лет ничего о нем не слышала, и не подозревала, что они по-прежнему дружны. Впрочем, не узнать Ристиона было трудно. У него были странные, очень приметные волосы чистого серебряного цвета, походившие на человеческую седину. Как сейчас вижу его у наших дверей в промокшем плаще… Та ночь все изменила в жизни нашей семьи. Ристион явился к Элиану, чтоб сообщить о страшной смерти Берсара. Оказывается, Берсар уже много лет жил в Умбаре, служил во флоте этих стервятников. Не знаю, что там произошло. Но Берсара заживо растерзала толпа. Ула резко встала из кресла и заметалась по залу, будто в нем иссякал воздух. — В ту ночь я узнала, что мой муж уже много лет состоит в этой морготовой «Береговой страже». Итиэль тоже был ее членом. И Берсар. И Ристион. И кто-то еще, чьего имени я так и не узнала, они оба называли его просто Миндаль. И вот теперь Итиэля и Берсара больше не было. Элиан впервые на моей памяти мертвецки напился в ту ночь… Ристион плакал и клялся, что смерть Берсара — его вина. И что даже Мисси он спасти не сумел. Я не знаю, кто такая Мисси… — Дочь Берсара, — устало обронил Леголас, — она уже мертва. Хотя умерла совсем недавно. Леди Ула вскинула голову: — Дочь? Эру милосердный, Берсар жил в этом гадюшнике с дочерью? Но… если она была жива до недавнего времени, почему Ристион сказал, что не сумел ее спасти? Во имя Валар, я уже ничего не понимаю в этой истории, но, если Ристион был свидетелем смерти Берсара, отчего он не привез его дочь к нам? Неужели мы отказались бы принять ее? Леголас хмуро покачал головой: — Все намного хуже, миледи. У Берсара было двое детей. Мисси убил ее родной брат. Она… она была падшей женщиной. Быть может, именно это и имел в виду Ристион. В зале повисла тишина. Леди Ула смотрела на Леголаса такими растерянными, такими больными глазами, что у него заломило в груди. А женщина прошептала: — Так значит, все было зря… С самого начала, с первого дня все было напрасно… Отведя глаза, она с каменным спокойствием пояснила: — Эрита узнала о Мисси. Не знаю, Элиан ли проговорился, или откуда-то еще. Но она дождалась корсарской атаки на Гондор и сумела встретиться с их главнокомандующим, Франтом Сиверсом… Не знаю, кто ей помог в этом безумии. Однако Эрита прекрасно владела осанвэ и применяла его для внушения с виртуозным мастерством. После того нападения Франт Сиверс ушел восвояси с уверенностью, что без Эриты ему не жить. И при следующем грабительском рейде Эрита попросту сбежала с ним. Она твердо решила спасти неизвестную ей Мисси и точно знала, что может сделать это, лишь имея в Умбаре высокий статус и сильного покровителя. Все это она изложила нам с отцом в оставленном дома письме. Элиан в ужасе рванулся вслед за дочерью, но… Выходит, что вся эта затея была обречена еще тогда, когда лишь задумывалась… Эльфийка рвано вздохнула, неловко вскинула руки, будто марионетка на случайно дернутых нитях, и вдруг зарыдала, отчаянно, почти беззвучно, на разрыв души. Дэриар ринулся к ней, сжимая в объятиях, тихо и хрипло выругался Арагорн. Леголас молча стоял, глядя в черную бездну этого бесконечного горя, чувствуя, как она все шире разверзается в нем самом. Эльфы быстро овладевают собой. Леди Улу усадили в кресло, Дэриар настойчиво просил ее выпить вина, растирая ее хрупкие пальцы грубыми ладонями. Десять минут спустя судорожные всхлипы затихли. Эльфийка утерла глаза и перевела дыхание: — Простите, — устало прошелестела она, — будто… что-то лопнуло внутри… Простите меня… Еще раз глубоко вдохнув, она встряхнула головой, словно отгоняя москита, и промолвила совершенно спокойным тоном, будто не давилась слезами лишь минуту назад: — Итак, у меня есть внучка. Она пропала на Бурых Равнинах, но она жива. Значит, она в харадском плену. Я сегодня же начну поиски. Принц кивнул: — Ты можешь рассчитывать на меня, миледи. Однако эльфийка лишь покачала головой: — У тебя другие поиски, милорд. Я справлюсь, не сомневайся. И клянусь, я никогда не забуду того, что ты спас мою внучку тогда, когда должен был спасать себя самого. А Леголас, вдруг потревоженный какой-то случайной мыслью, вскинул голову: — Постой, сударыня. Ты говоришь, что Ристион был свидетелем гибели Берсара, раз уж сам сказал, что не успел вмешаться. Значит, успей он — он сумел бы спасти его от разъяренной толпы. Однако для этого нужна огромная власть… Более того, у Ристиона были волосы чистого серебряного цвета… Эру милосердный, так вот оно что! Во время всей этой трагедии с Берсаром у власти в Умбаре стоял губернатор по имени Серебряный Логан! Неужели это и был Ристион?! Неужели эльф стоял во главе корсарского города, а его жители даже не подозревали об этом? Ведь брат Мисси сам сказал мне, что губернатор спас его от расправы и отпустил из Умбара! Леди Ула растерянно развела руками, что-то попытался сказать Дэриар, но Леголас продолжал: — Погодите… Я никак не могу понять, что же мы упускаем? Откуда в этой дыре, куда эльфы отродясь не совались, столько Квенди разом? С Берсаром и его детьми все ясно, но Эрита, Годже, Ристион! Как никто не заподозрил в них эльфов? Как сама Годже ни разу не задумалась о форме своих ушей? Как Гобс, вырастивший ее, мог не знать о том, что она эльфийка-полукровка?! Но леди Ула лишь горько усмехнулась: — Мужчины… Как вы прямодушны… Милый мой принц, ты сам сказал, что Сиверс любил Эриту. И я готова даже допустить, что чары стали лишь первым звеном цепи, и даже этот мерзавец смог полюбить мою дочь. Я верю в любовь куда больше, чем в здравый смысл, она делает равно людей и эльфов невероятно глупыми, но подчас невероятно благородными. А потому он все сделал бы для того, чтоб никто и никогда не понял, какой крови его гондорская жена. Недаром ты упомянул, что он ярко наряжал ее и дарил горсти украшений. За павлиньими перьями трудно разглядеть голубку… Ристион был хитрецом еще в юности, за него я вовсе не беспокоилась бы. А вот Годже… Леголас, ты хоть раз видел ее уши? Принц на секунду задумался: — Нет, а как иначе… Годже всегда носила косы, уложенные корзинкой и чепец… Он запнулся, а Ула улыбнулась, впервые за весь разговор без тени горечи: — Ты, похоже, понял… Этот кабатчик прекрасно знал о происхождении Годже. И скрывал его пуще глаза. Даже тебе он не открылся, не зная, что ты тоже эльф. Я уже говорила, что любовь куда надежней здравого смысла. Сама же Годже… Кто знает, как Гобс объяснил ей важность ее секрета? Важно, что она хранила его с невероятной стойкостью и невероятной же наивностью… Леголас ощутил, как гадко защипало глаза, и вспомнил робкую улыбку служанки: «Мисси обслуживала лишь эльфов. Я раз одного видела — прямо ах! Высокий, волосы до пояса… Красивый…». Эльфийка. Юная Квенди в помойной яме, где ее тоже кто-то любил. И проклятый конюх, пытавшийся изнасиловать девочку на кухонном полу в день нападения на таверну. Не в этом ли объяснение его омерзительного поступка? Он жил при таверне и мог узнать тайну хозяйской подопечной. Тяжко вздохнув, он потер переносицу и спросил: — Как ты собираешься искать Годже, миледи? А леди Ула пожала плечами: — О, у меня есть, к кому обратиться. Элиан спас жизнь множеству сирот, среди них были и харадцы. С некоторыми он поддерживал связь годами. Я подниму эти связи. Такая пленница в Хараде не могла остаться незамеченной. — Сирот? — Леголас поднял брови, а Арагорн пояснил: — Элиан покровительствовал сиротским приютам в Осгилиате, Пеларгире, и еще нескольких городах. Он был невероятно предан этому занятию, сам знакомился с детьми, искал их родных и вообще, принимал в их жизнях большое участие. Ула сейчас продолжает его дело. — Постой… Постой-постой, — лихолесец чувствовал, как какая-то мелочь бабочкой кружит у самого лица, овевая лоб щекотанием крыльев и все не даваясь в руки. Какая-то крохотная деталь, которую никак, совершенно никак нельзя было сейчас упустить… Вот оно! — Элессар! Гобс говорил мне, что Серебряный Логан, хотя был известен лютым нравом, впервые открыл в Умбаре сиротский приют! Отчего у двоих членов «Стражи» была такая тяга к этому занятию? Между прочим, именно при Логане, то есть, Ристионе впервые были убиты несколько детей, и все они были сиротами! По обвинению в этих убийствах и был казнен Берсар, а в городе говорили, что он под пытками признался, что приносил детей в жертву какому-то ужасному морскому существу! И если это могло быть клеветой, то сын Берсара, Вист, действительно совершил ритуальное убийство ребенка прямо у меня на глазах! А потом сказал мне, что это его долг! Так что же, во имя всех Валар, происходит? Существует ли еще эта страшная «Береговая стража»? Что за долг у нее, Моргот бы ее подрал? Кого и от чего она стережет? Где здесь правда, где домыслы, где клевета, где вообще полная бессмыслица? Что я проглядел, чего не заметил? Арагорн мягко сжал плечо эльфа, унимая его вспышку, а потом обернулся к леди Уле: — Я не могу знать всех новостей в стране, миледи. И король я всего несколько десятков лет. Но ты наверняка знаешь. Скажи, в Гондоре не случалось подобных трагедий? Ула долго молчала, только брови подрагивали, будто по лицу шла рябь каких-то быстрых мыслей. А потом подняла на короля глаза: — Да, Элессар, дважды. Оба раза это были подопечные приютов Элиана. И оба раза виновных не нашли.