Отвергнутый рай

День, с самого рассвета не задавшись, упорно отказывался входить в русло. Леголас еще некоторое время размышлял о странных откровениях Годже, однако вскоре понял, что разрозненные фразы, перемежаемые слезами – такой же негодный материал для связной картины, как обрезки моркови пополам с колодезной водой для хорошего супа. Впрочем, кое-какие выводы сделать все же пришлось. Рядом с ним лазутчица... Пусть до смешного неумелая и почти сразу разоблаченная, но такие бедолаги порой куда опасней опытных мастеров интриги. Стоит всерьез напугать их – и они становятся непредсказуемыми, нередко поворачивая ход событий в совершенно невообразимую сторону. Однако здесь есть и свои преимущества... Затираненные люди голодны до душевного тепла, и простой добротой их можно склонить на свою сторону. Леголас застегнул пояс и поморщился. "Склонить", балрог бы его подрал... Эта одинокая девочка уходила из кухни избитая и опозоренная, а он размышляет о ней, будто о дворовой собачонке, которую стоит приласкать, чтоб зря не тявкала. Быстро же он стал человеком... Эта мысль окончательно испортила настроение, и из таверны эльф выходил раздраженным на весь мир (что почти всегда говорит о недовольстве самим собой). Сегодня коня Леголас оставил в стойле: у его вылазки не было конкретной цели. Вчерашний вояж в гавань обнажил более насущную необходимость. Нужно было побродить по городу и попытаться хоть немного разобраться в его устройстве и порядках. Кто знает, какие шаги придется предпринять дальше... А в трудной ситуации незнакомый город мгновенно становится ловушкой. Приметив для надежности пару ориентиров повыше, лихолесец двинулся в лабиринт умбарского муравейника... К полудню Леголас прошел не меньше семи лиг (так и не сумев окончательно решить, велик ли этот безумный город), и сделал несколько важных открытий. Первое и главное из них гласило: быть человеком чрезвычайно хлопотно. Нет, у него не случилось ни единой стычки. Никто не задирал рослого незнакомца с демонстративно висящим у бедра полуторным мечом. Однако за все свои предыдущие визиты в людские города Леголас привык, что его эльфийский камзол и заостренные уши внушают людям почтение. Здесь же он стал одним из толпы, а вдобавок был молод, привлекателен и недешево одет. За прошедшие несколько часов Леголас был потрясен своим успехом у женщин (а в особенности у проституток, зазывавших его с настырностью пчел у кувшина патоки). Его четыре раза попытались обокрасть, едва не силком затаскивали в лавки, на каждом шагу приглашали попробовать "лучший эль отсюда и до Минас-Тирита", "такие пироги, каких и ваша матушка бы не постыдилась", "мясо, рецепт которого сохранился еще со времен Нуменора". Постепенно настороженность лихолесца невольно сменилась любопытством, тем более, что он хотел произвести приятное впечатление и не уклонялся от разговоров. А потому охотно накупил кое-каких пустяков, объелся до рези в желудке и завел несколько беглых знакомств. И все же, несмотря на внешнее дружелюбие умбарцев, на радушие лавочников, женские улыбки и призывную прохладу грязных кабаков, Леголас отчетливо видел: ему здесь не рады. Чужаки были так же непереносимы Умбару, как заноза телу. Его побаивались. Ему не смотрели в глаза. За спиной вспархивали шепотки. И всем, абсолютно всем были нужны деньги, ради которых одни лебезили перед ним, а другие ощупывали быстрыми взглядами его карманы. Нищета была здесь таким же обычным явлением, как хрустящий под ногами известняк. И если вчерашняя разруха в порту была следами боя, то это застарелое убожество пускало корни в саму историю неприкаянного города, сменившего столько хозяев. Здесь, запертые между бесплодным воинственным Харадом и морской гладью, люди не знали благополучия, как в Лихолесье не знают эпидемий тифа: так было устроено веками, и никто отродясь не помнил причин. Солнце стояло в зените, когда Леголас двинулся в обратный путь. И пожалуй теперь он был уверен, что найдет таверну, не заплутав. Однако теперь он знал, что лучший признак благополучия нации – простота устройства ее селений. Только там, где мало воюют и много думают, есть место гармонии и удобству. Здесь же никому не было дела до архитектуры. Здесь важнее было слепить хоть какую-то крышу над головой в защиту от солнца и морских ветров. От сегодняшних впечатлений вдруг накатила лютая тоска по дому. В чужом городе, в чужой одежде, среди чужих людей было до воя одиноко. Почему-то куда более одиноко, чем среди пустынных и слякотных равнин Гондора. Таверна оказалась пуста, даже папаша Гобс куда-то подевался, и эльф поднялся к себе, мечтая прикрыть ставни и выпить холодной воды. Однако, едва он успел сбросить пыльный камзол, в дверь постучали: на пороге стоял кабатчик. В его руках опасно подрагивал заставленный снедью поднос, увенчанный винным кувшином. Брови были решительно сдвинуты, но в глазах читалось волнение. - Мастер Бервир, - сурово прогудел он, - я тут вам обед приволок. Вы, поди, притомились. Леголас растерялся: - Очень признателен, но... не стоило, я спустился бы и сам, не так уж изнуряют меня прогулки. Но Гобс прошагал в комнату и водрузил свою ношу на стол. - Я с вами потолковать пришел, - отрезал он, - и так, чтоб никто вкруг не сидел и ушей не топырил. - Вот как, - эльф уже справился с первым недоумением, - ну что ж, прошу вас. Еды в покои Леголасу не носили даже тогда, когда он оправлялся от ран – подобное баловство в эльфийской армии считалось немужественным, и за общий стол в трапезной упрямо садились все, кто был в сознании. К тому же проголодаться лихолесец не успел. Однако сейчас чутье подсказывало эльфу, что папаша Гобс созрел для какого-то действительно важного разговора, и его не стоило сбивать... Принц сел за стол, потребовал вторую кружку и налил вина обоим. Кабатчик несмело принял угощение, долго отдувался и чесал лоб, но потом многозначительно поднял глаза: - Вот чего, сударь, - хмуро начал он, - не чтоб вам до всей этой галиматьи дело быть должно, а все ж утром сегодня не по-людски вышло. Я вам чего сказать хочу... Вы на Годже плохо не думайте. Я вам чем хотите поклянусь – она золото-девка, хоть и дура по молодости. Леголас неспешно взялся за вилку: - Мастер Гобс, я не пойму, к чему это объяснение. Между прочим, плохо о девочке подумали именно вы. Гобс снова шумно засопел, и вспаханное морщинами лицо смялось горькой гримасой: - Да я ж что... Я ж не со зла! – горячо зачастил он, подаваясь вперед, - вы ж не знаете... Он запнулся и вдруг ударил по столу обеими ладонями: - А к Морготу, - прорычал он, - я тут вам уже таких речей наплел, что не грех вам и до конца послушать. Годже-то... Дочка она ему, Франту Сиверсу, едрить его в ребро. Он сделал паузу, отводя глаза к налившемуся солнцем просвету меж ставень, и Леголасу показалось, что губы кабатчика дрогнули. - Давнее это дело, - уже тише проговорил Гобс, - тогда еще Харви Меденьяк губернаторствовал, упокой Мандос его грешную душу. А Сиверс в простых кормчих ходил. Молодой был, гонкий, как волк по весне. Вернулись они раз из набега на Гондор. Все пьяные в огрызки, счастливые. Удачный рейд был. Все с хабаром притащились, а Франт Сиверс еще и с бабой. Гондорская девка, фасонистая вся такая, коса аж до... того, аж ниже пояса. Не помню, как ее звали, заковыристо очень. Поперву все думали – пленница. Ан нет, оказалось, по любви с Сиверсом сбежала, дура лоскутная. Любовь, едрить ее... Мы тута все со смеху корячились. Сиверс потаскун был – куда там портовому кобелю, штаны расстегивал проворней, чем ложкой в рот попадал. Однако ж скоро пришлось языки поприкусывать. Трех недель не прошло – поженились они. Франт, пожалуй, и правда ее любил, как умел. Даже по шалавам шляться перестал. Только какая у головореза любовь-то? В побрякушки рядил, по тавернам таскал. А ей все казалось – не взаправду это, так, в забавы балуется. Даже попивать начала по самой малости. Парни поначалу оживились, пощипать ее попробовали, но Сиверс морд пять расколотил – и унялись все мигом. Я уверен был – недолго эта история протянет. Поиграется девочка – и домой попросится. Сейчас-то жалко дуреху, как вспомню, а тогда смешно казалось. Сам-то в свои двадцать семь тем же срамом думал... А через несколько месяцев нагрянул военный корабль, и на нем купец из Осгилиата. Как сейчас его помню – красавец мужик, ей-Эру, хоть и немолодой уже. Высокий, рожа породистая, осанка эдакая... Прямо конь роханский, ни дать ни взять. Папаша ейный то оказался, приехал дочурку выручать. Только она-то... Не сиделось ей в хоромах папкиных, приключений подавай. Послала папашу, куда следопыты не хаживают, и сказала, что в Умбаре останется. Тот рассвирепел, что твой балрог, дочку непутевую в охапку – и на корабль поволок. Да только где там... Сиверс на дыбы взвился, клинок выхватил, и покудова его кто приструнить успел, купцу тому шею насквозь и махнул... Гобс замолчал. Леголас сидел над остывшим обедом. Историйка была незамысловатая... Даже банальная, чего греха таить. Но отчего-то донельзя горчила серой тоской о чьей-то глупо запаршивленной жизни. А кабатчик угрюмо почесал переносицу: - Эх, какая потом карусель была... Девка, бедная, как отца в луже крови увидела, разом прыть растеряла. Закончилась сказочка-то, жизнь навалилась. Сиверс, дурень, поперву стоял, глазами лупал, сам не сообразил, чего стряслось. А команда купца – те в клинки сразу, ясное дело. Что тут скажешь... Нас-то больше было. Всех гондорцев ломтями положили до одного. Девка сиверсова потом горячкой хворала с месяц от перепугу. А как оправилась – тихая стала, бледная, будто тень. Понесла скоро – так вовсе из дому не выходила. Чуть солнце припечет – в обморок тут же валилась. Сиверс к тому времени аккурат губернатором заделался – так даже доктора ей спроворил аж из самого Истфолда. Да только все без толку оказалось. Как срок пришел – двое суток родами маялась. Так и не разродилась, померла. А доктор дитя спасти решил, так того... ножом подсобил. Вот Годже и родилась. А Сиверс... убивался он по жене. Корежился прямо, волком выл. И дочурке смерти ее не простил. Поначалу нянька ее растила, кормилица, как говорится. А потом ее хворь какая-то сгубила – Годже одна и осталась. Сиверс уже и забыть про дочь успел, греховодник. Как сорная трава девка росла, по улицам мыкалась, голодала. А я сам-то бессемейный. Восьми лет взял малютку к себе в таверну, чтоб под присмотром была. Папаша из меня дрянной, говоря по правде. Но хоть сыта. И на шваль всякую управа есть. Я ее берегу, как умею. Не хочу, чтоб по материнской тропке пошла. Все мечтал, может найду парня поприличней, замуж ее отдам. Эх... Гобс помотал косматой головой с таким горьким отчаянием, что Леголасу нестерпимо захотелось сказать кабатчику что-то особенное, хорошее и ободряющее, чего этот мужлан, оказывается, заслуживал. Но надменный гондорец Бервир усилием сглотнул душевный жар эльфа Леголаса и слегка нахмурился: - Печально... Чертовски печально, друг мой. Благослови вас Эру за вашу человечность. Однако странная история... Отца несчастной девицы совсем нетрудно понять, но гавань Умбара славится неприступностью. Как же гондорский корабль смог без помех войти сюда? Гобс тяжело усмехнулся: - Экий вы, сударь, сметливый... То-то и оно, что никак. У нас тута фарватер – как у оспенного морда, без лоции враз на скалу задом присядешь. А этот, вишь, пробрался. Гобс подлил Леголасу вина и со вздохом полез за трубкой, продолжая бубнить: - Наши некоторые тоже не дурни оказались. Быстренько мозгами пораскинули и тем же вопросцем задались. Да тайна проста оказалась: карту потом на гондорском корабле нашли, как команду покрошили. Хорошую карту, подробную. Такие еще последние нуменорцы составляли. Там и печать их стоит. Вот как... Карты эти только у губернатора есть. На продажу они не идут, кормчим их не дают, каждая на учете. И вона как... Лежит себе на гондорском судне аккурат в рубке. А в Умбаре, мастер Бервир, не сильно привечают тех, кто из чужих рук ест и барахлишком дедовским приторговывает. Леголас секунду помолчал, будто предоставляя Гобсу право самому довершить историю. Но тот деловито набивал трубку, просыпая табак на стол, и эльф задумчиво подвел итог: - Значит, вот как в Умбаре сменился губернатор. Меденьяка сочли предателем... Гобс пробурчал что-то, шурша кисетом, а лихолесец пристально поглядел на кабатчика. - Любезный, - мягко промолвил он с расстановкой, - вы бесподобный рассказчик. Одного не пойму, чем я так тронул ваше сердце, что вы мечете передо мной истории, о которых в Умбаре наверняка не любят вспоминать. Гобс замер. Медленно отложил так и не разожженную трубку и посмотрел эльфу прямо в глаза: - Мастер Бервир, - сухо и твердо проговорил он, - вы свой этот... как его... сарказм оставьте. Эти все мои байки – так, присказка. А о сказке я другой хлопотать пришел. Он снова надолго умолк, добела сжимая замком пальцы крупных смуглых рук. А потом начал: - Сударь... Я вас знаю без году три дня. А только я в людях кой-чего смыслю. Это не от моего большого ума, тута я не силен. Но когда всю жизнь людей поишь да лабуду их пьяную слушаешь – поневоле в людской природе поднатореешь. У всех душок свой, и никуда вы его не спрячете, хочь кем прикидывайтесь. А вы... вы человек порядочный, это я хочь руку в печь суну. Можете сказать – папаша Гобс дурак старый. А я все ж знаю, кто крыса, кто пес, а кто ворон. И я вот чего попросить хочу... У Годже-то наверняка в Гондоре еще кто-то есть. Деда ее Сиверс, медный лоб, сгубил. А может, у ней бабка есть. Али тетка, дядья там какие... Мастер Бервир, я вас Вардою самой прошу – как дела тута свои закончите, увезите вы ее отсюда. Пропадет же девчонка, сожрут ее тут! Тут баб-то честных раз-два – да обчелся, даже замужние часто кривой тропкой гуляли. И ведь не от шалавства! Место тут такое, крысья яма! Гобс говорил все быстрее, лицо пошло неровными красными пятнами. Леголас слушал этот горячий речитатив и поневоле искал в нем фальшь, всматривался в шевеление губ, полускрытых черной бородой, в блеск темных глаз, в капли пота, обметавшие лоб. И не находил. Не находил ни одного пятна гнильцы в этой неуклюжей мольбе. - Вы так ее любите? – перебил он вдруг, отчего-то не сдержавшись. Гобс осекся: - Я-то... – пробормотал он. А потом посмотрел на эльфа прямо и открыто: - А вы что ж, мастер Бервир, - промолвил кабатчик без тени иронии, - никого, что ль, не любите? Вот эдак, чтоб всей душой. Чтоб жизни не пожалеть, а взамен ни зерна просяного не надо. И ни за что. Просто потому, что он есть. Мать там... сына... брата... Лихолесец не ответил. Он тоже долго молчал, глядя на собеседника, выбирая какую-то правильную, правдоподобную реакцию, а потом устало улыбнулся: - Вы правы, - просто и искренне сказал он, - я тоже знаю, как это бывает. Мастер Гобс, я не стану вам ничего обещать. У меня не слишком спокойная жизнь, чтоб строить планы чужой судьбы. Но я подумаю, что можно сделать. А Гобс вдруг улыбнулся в ответ, обнажая неожиданно ровные крепкие зубы: - Да я обещаний и не прошу. Мне б хоть надеяться. Спасибо вам, сударь. Ей-Эру, спасибо! Леголас вздохнул, принимаясь за остывшее мясо: - Не нужно драм, мастер Гобс. Семью еще разыскать надо. И то, кто знает, примут ли ее родные. Здесь, увы, могут быть сюрпризы... Гондорская знать не жалует мезальянсов. Мне бы сначала выяснить, как имя ее покойной матери. Гобс кивнул: - Что не все гладко может статься – то я и сам знаю. А что до матери... Франта Сиверса спросить надо. Он всю семью знает. Эльф задумчиво постучал вилкой по столу: - Надо... Только захочет ли он о том говорить? - Захочет, - с внезапной жесткостью отрубил кабатчик, - надо знать, как спрашивать. - А вы знаете? – вкрадчиво спросил Леголас. Гобс уже открыл рот, но запнулся, видимо, решив раньше времени не болтать. - Знаю, - коротко ответил он, - и чтоб Годже отсюда вытащить, у меня есть, чем его за яй... того, за шиворот приподнять. Раньше я с ним не бодался. От меня за воротами Умбара толку мало. Но ежели вы подсобите – другой разговор. Лихолесец с минуту колебался, глядя на собеседника и ощущая, что этот момент нельзя упускать... Никак нельзя, но и ошибка сейчас может дорого ему обойтись. Положив вилку, он неторопливо промолвил, будто выкладывая на стол вчерашние карты: - Мастер Гобс. Давайте говорить без лишних поклонов и приседаний. Я приехал в Умбар не погостить. У меня тут весьма важные дела. Помогите мне. И я помогу Годже. Теперь можете считать, что я обещаю. Кабатчик качнул головой: - Что вы не на огонек заглянули – это убогому понятно. Чем я могу вам помочь? Эльф подобрался: сейчас было важно не соскользнуть с хрупкой кромки лжи, как зимой, идя по краю полыньи и пробуя лед перед каждым шагом. - Я сам негоциант, мастер Гобс, - спокойно пояснил он, - но торгую я с эльфами Линдона. Этим же занимались мои отец и дед. И все было прекрасно, пока у линдонского владыки не начали пропадать суда. Теперь нарушены все торговые связи, которые строились десятками лет. Эльфы воюют с Умбаром, корабли гниют на рейдах, прекращен жемчужный промысел, разорилось множество перекупщиков. Склады ломятся от товаров, которые теперь нельзя доставить морем. Цены на них падают, пока Умбар и прибрежные города Гондора стремительно скатываются в нищету. Любые попытки возить товар сушей влекут лишь грабежи и жертвы. Нарушен вековой порядок, мастер Гобс. Все это Леголас слышал в гондорских тавернах и очень надеялся, что сумел пересказать с нужным знанием дела. Похоже, ему удалось: Гобс хмуро кивнул, ничем не выказав замешательства. - И что вы намерены предпринять? – осведомился он. Леголас разлил по кружкам остатки вина. - Видите ли, мастер Гобс, - начал эльф, - давайте реально смотреть на вещи: умбарцам не победить эльфов. Эта раса никому не по зубам. Уже многие пытались. Но и эльфы своим террором едва ли решат свои трудности, поскольку толком не понимают, с кем и за что сражаются. Эта война бессмысленна, в ней не будет победителя. Ее нужно прекратить. А для этого нужно отыскать общего врага. Зачинщика, внесшего в наш относительно уравновешенный мир весь этот хаос. Но Умбар и Линдон не сумеют договориться, потому что не хотят. Им нужен посредник. И им буду я. Мне нечего скрывать свои намерения, я действую с согласия короля Арагорна. Леголас едва привычно не ляпнул "Элессара", но вовремя прикусил язык. Гобс же сидел очень тихо, раздумчиво ковыряя ногтем столешницу. Эльф терпеливо ждал реакции: нельзя было продолжать, не убедившись, что собеседник верит ему... Да и стоило продумать следующие фразы с утроенной осторожностью. А кабатчик вдруг покусал губы, будто проверяя, не онемели ли они, и проговорил так глухо, что Леголас напряг слух: - А если я вам скажу, мастер Бервир, что нет его, вашего зачинщика? - Как это нет? – тоже очень тихо переспросил лихолесец, будто обращаясь к готовому упорхнуть стрижу. - А вот так, - Гобс не поднимал глаз, - это все он, сукин сын. Сиверс. На сей раз переспрашивать Леголас не стал, поскольку ощутил, что вот-вот запутается. Но Гобс и не ждал расспросов: - Не все так сложно, как во дворцах умники навыдумывали, - пробубнил он, - и Кэрдан-Корабел все рассудил правильно, только не знает, откудова у этой истории ноги растут. А оно с того дня тянется, как Сиверс осгилиатского купца убил. Тот помер-то не сразу, даром, что дыра в горле. Кровь изо рта хлестала – любо-дорого. А он приподнялся, кровь с губ в два ручья... И хрипит... Страшно так хрипит, дескать, "не отступится Дэриар. И смерти моей тебе, выблудку, не простит. Покуда он жив – не знать тебе покоя". Сказал, в лужу повалился и все, разом отошел... - Дэриар? – Леголас нахмурился, - это эльфийское имя... - То-то и оно, что эльфийское, - кабатчик все же набил трубку, высек искру и жадно затянулся, - никто тогда ничего не понял, да и значения не придали. Поди знай, чего там послышится, когда человек заместо рта, почитай, горлом перерезанным говорит. Однако ж, как Сиверс в губернаторы вскарабкался, тут начались фортеля... Кабатчик выпустил столб зловонного дыма, и лихолесец судорожно задержал дыхание, запирая кашель в легких. А Гобс продолжал: - Собрал он узкий круг кормчих, самых тертых, из тех, что ни Ульмо, ни Мандоса не робеют, и сколотил эскадру. А награду такую посулил, что парни валом на суда ломились, хоть под зад пинай. Ничего никому не объяснили, сразу в море вышли. А потом глядь – возвращаются и корабль трофейный волокут. Пол-Умбара на мол высыпало поглядеть. Корабль-то не какой-нибудь. Эльфийский "лебедь"... Весь раскуроченый, паруса сорваны, глядеть больно. За два года еще два таких корабля притащили, а слухи шастали, что это не считая потопленных. Ничего Сиверс не приврал, всем командам заплатил по-королевски, да и с кораблей много чего сняли, одной оснастки на несколько ремонтов вышло. Только молодняк радовался, а кто жизнью уже поглодан – те крепко башку чесали. Ослу ж понятно, что зря Сиверс эльфов дразнит, не к добру оно. Так и вышло. Эвон, чего теперь творится, и только хуже делается. Хотя давно я "лебедей" у нас не видал. Видно, больше трофеев не было, на месте топили. И пусть вслух о том вякать не сильно умно, а я все ж скажу: Сиверс не хабара ради на эльфов травлю начал. Он Дэриара этого ищет. Видно, гондорца-то он, в отличие от всех прочих, хорошо понял. Надеется теперь первым его загрызть и судьбу отвести. Вот так-то. А потому, сударь, вот вам мое слово: надо или эльфа этого извести, или Сиверса. Тогда само все затихнет. Некому станет воду баламутить. И о другом губернаторе я б того не сказал. У нас, хоть и гадюшник, а так не принято. Но Сиверса я за Годже не прощу. Вот и вся сказочка. Что скажете, мастер Бервир? Устав бороться с удушьем, лихолесец тоже вынул трубку, закурил и теперь уже от души закашлялся. - На судах были пленные? – коротко спросил он. - Нет, сударь, - мотнул головой Гобс, - да и сами "лебеди" в таком виде приходили, что мало от корыт отличались. Сиверс, как кровушка в голову ударит, меры не знает. И кормчих таких же набрал. Эльф до треска сжал зубами мундштук трубки: - Стало быть, Дэриар... – несколько секунд помолчав, он промолвил со спокойной убежденностью принятого решения: - Я найду родных Годже, мастер Гобс. Или поручу ее заботам короля Арагорна и ее величества королевы Арвен. Так или иначе я устрою ее судьбу. А взамен вы должны пообещать мне свое содействие. Помните, это в интересах и вашего народа тоже. Гобс без колебаний кивнул: - По рукам, ваша милость. *** Вечерело, а эльф все так же сидел за уже убранным столом, покусывая кончик пера. На лежащем перед ним листе тянулись колонки дат. Итак, Умбар все же замешан... Но Годже всего пятнадцать лет. Значит, губернатор Сиверс вышел на первую охоту полтора десятка лет назад. Первый же корабль, согласно письму владыки Кэрдана, пропал двадцатью пятью годами раньше. Дэриар... Кто такой этот таинственный Дэриар? Что связывало его с гондорским купцом, если Сиверс, не робкого десятка корсар, так серьезно воспринял угрозу его мести? Можно ли вообще хоть на миг допустить, что орда нищих и озлобленных головорезов способна пятнадцать лет неуловимо преследовать эльфийские суда, не оставляя никаких надежных следов? Откуда же тогда вернувшиеся? Что это за тварь, о которой говорил Эссил? Леголас встал, отбрасывая перо. Подошел к окну и рассеянно выбил о ставень остывшую трубку. В разломе меж крыш виднелась багрово-фиолетовая полоса морского горизонта, еще сияющая полупрогоревшей кромкой заходящего солнца. Глядя на ослепительную закипь чистых красок, эльф поискал в себе прежний восторг. И вдруг ощутил, что зыбкая огненная грань теперь всерьез кажется ему страшной.