Выгодный брак

Автомобиль господина Чуи застыл у ворот, яркий, будто детская игрушка или какой-нибудь причудливый сувенир — ну точь-в-точь один из подарков, которых Рюноске за последние дни развернул бесконечное множество. Рюноске с покорной благодарностью принимал свалившуюся на себя удачу: новой одеждой, великолепной косметикой, вкусной пищей, вниманием, которое, в общем-то, немного ослабело в последние дни ввиду того, что Дазай-сан разъезжал с господином Чуей по каким-то своим делам. Однако это совершенно не значило, что они, поглощенные чем-то другим, совершенно забыли о Рюноске. Его приглашали на чай, угощая свежими, дорогими сластями. С ним делились книгами, как оказывается, в огромном количестве собранными когда-то господином Чуей. Но то были недолгие встречи, которыми, глядя на усталое лицо хранившего последние дни трезвость Чуи-сана, совсем не хотелось злоупотреблять. Исключение составляло лишь последнее чаепитие, на котором Рюноске, стараясь применить все, чему научился, самолично отвечал за заварку чая. А Чуя-сан расхваливал его, пока внезапно не задремал, прижавшись к Дазай-сану, так и не допив половину своей порции. Тогда Дазай-сан долго беседовал с Рюноске о каких-то мелочах: что больше нравится в качестве вышивки на одежде — листья, птицы, цветы? Какое любимое время года? Любит ли Рюноске детей? Казалось, что это все Дазай-сану было действительно интересно. Рюноске было бы невообразимо приятно, будь это так. Но, даже если та беседа и была частью обучения, репетицией подобного разговора с будущим супругом, Рюноске все равно чувствовал себя за нее беспредельно благодарным и был счастлив вести ее. Тепло разливалось у него внутри. И от чая, медленно отдающего воде все богатство травяного цвета и изысканного вкуса, и от созерцания того, как длинные пальцы Дазая-сана медленно разбирают по несколько волосков тоже яркие завитые волосы Чуи-сана. — Иногда альфы слабее нас, — сказал Дазай-сан и улыбнулся. Из его голоса исчезла колкость, и Рюноске показалось, что лицо Дазай-сана выглядит теперь более расслабленно и молодо, чем каких-то пару недель назад. Даже его манеры немного изменились: хоть и оставаясь такими же уверенными, как раньше, в прикосновениях к господину Чуе в них проявлялось нечто сродни томному кокетству, присущему многим знакомым Рюноске омегам. Рюноске стало казаться, что и он сам порядочно изменился. Он много усилий потратил, пытаясь воззвать к своему благоразумию и забыть прошлые оплошности, тем более перед глазами сейчас был вполне себе благополучный пример поведения. Нельзя было больше сомневаться — Дазай-сан в самом деле блестящий учитель. Рюноске сам видел из окна, как Кое-сан мнет его в объятиях, как любимого ребенка, словно уладив отношения с Чуей-саном, Дазай-сан сумел завоевать ее благосклонность. Дазай-сан и господин Чуя... Ничуть не страннее, чем какой-то богач, глава клана, и Рюноске. Пользуясь его особыми подарками из саквояжа, Рюноске был вынужден думать кроме него еще и о соседях. Те за последнее время больше не пили и не шумели по вечерам. Вслушиваясь в царившую с их стороны тишину, Рюноске и сам учился быть сдержаннее. С практикой это становилось все легче и легче, как и безупречное ношение нарядов или нанесение макияжа. Рюноске вкладывал все усилия, на которые только был способен, чтобы стать тем, чьей безупречной вышколенностью могли гордиться все люди, сыгравшую роль в его судьбе. Но все его старания проявлять хорошие манеры куда-то испарилось, стоило Дазай-сану махнуть рукой на автомобиль и весело сообщить: — Собирайся, у нас много дел. И нас любезно подвезут. Сегодня ветер холодный, так что... Рюноске казалось совершенно естественным, что Дазай-сан, имеющий определенную близость с господином Чуей, вот так запросто разъезжает на его автомобиле — блестящем и красном, кажущимся каким-то непостижимым чудом, особенно для необразованного человека. Сам же Рюноске даже не мечтал попроситься внутрь, считая, что ничего страшного не случится от хождения пешком. Даже в мороз. Рюноске не понятно с чего сделалось невыносимо неловко кого-то обременять, неловко воспользоваться заботой, хотя, казалось бы, подобный этап им был уже преодолен. — Нас... обоих? — удивленно уточнил он куда громче, чем следовало бы. Дазай-сан удивленно приподнял брови. — Разумеется, — уже с большей долей серьезности произнес он. — Или ты думаешь, что я за тебя буду примерять сваде… Рюноске подскочил на месте, так и не дослушав до конца. Как же это могло у него вылететь из головы, да как же?! Ведь сама Кое-сан на днях приглашала его к себе, рассказывала о приближающемся дне празднеств, о нужных приготовлениях, о том, что ему, Рюноске, будет необходимо съездить в город к специально нанятому для подобных работ мастеру, одежды которого с удовольствием носила чуть ли не императорская семья. Ну… или какая-то другая, к ней приближенная, таких деталей Рюноске и в самом деле не запомнил. Но все остальное-то… — Только не говори, — продолжил Дазай-сан, но уже абсолютно насмешливым тоном, — что ты забыл. — Я не забыл! — вновь взметнулся Рюноске. — Просто не думал… что это пройдет так скоро. Вот и все. — Ну а когда же еще? Больше смысла нет терять времени. Достопочтенная Кое-сан и так превзошла саму себя, добившись аудиенции у Санзо-сан. Особенно накануне зимнего сезона. Рюноске вздохнул, понимающе кивая. Кое-сан действительно пришлось очень сильно похлопотать за него — особенно когда стало известно, что ждать положенного для свадеб лета будущий супруг Рюноске не намерен. Немногие могли похвастаться подобной решительностью, ведь все-таки по традициям редко когда на подготовку к свадьбе уходило меньше полугода. Поэтому большинство начинали подыскивать для себя мастеров еще в начале зимы, чтобы к первым теплым денькам… Но, нет, к Рюноске это совершенно не относится — к моменту, когда все они очутятся в ближайшем храме, Рюноске уже давно будет в другой семье и под другой фамилией. Хотя… кто знает, сумел бы он найти в себе силы пережить целые полгода в ожидании скорейшей развязки собственной судьбы? Лучше уж пусть все решится сейчас, пока жизнь тиха и спокойна, как размеренные зимние деньки, а мысли приведены в порядок… — Ладно-ладно. — Дазай-сан похлопал его по спине и быстро спрятал голую руку в широкий карман приталенного европейского пальто. — Не беспокойся. Я и сам не большой любитель выезжать в город, но что поделаешь! Не могу же я поступить как дурак и не пристрелить маячащих прямо перед глазами уток. Сразу двух, одним выстрелом — как же славно, не правда ли? Да и ты после сможешь снова заняться своими делами. Ведь гораздо лучше, когда все пункты в плане выполнены. — И насколько большим вышел… этот ваш план? — О, достаточно! Или ты думаешь, что сумеешь обойтись одним походом к Санзо-сан? Опрометчиво, Рюноске, ох как опрометчиво. Начав испытывать неудобство от этого полушутливого увещевания, Рюноске смутился. Снова он позволяет другим заботиться о себе, сам при том ничего особенного не делая. А ведь он уже взял на себя обязательства постараться изо всех сил! Кто знает, подумал Рюноске, сколько тот же Дазай-сан приложил усилий, чтобы предусмотреть все, от чего зависело благополучие предстоящей свадебной церемонии? А Рюноске — будь он и более сметливым — вряд ли смог стать настолько толковым, чтобы оказать содействие. Теперь даже только что произнесенные слова выглядели не очень-то вежливо. Извиняясь за них, Рюноске поклонился и попросил: — Прошу вас позаботится обо мне, Дазай-сан. Чужая рука почти мгновенно коснулась волос Рюноске, накрыла затылок и вдруг энергично его потрепала. — Он позаботится о тебе, — пообещал Чуя-сан, не переставая лохматить Рюноске волосы. — А я — о вас обоих. В обещании Чуи-сана прозвучало столько самодовольства, что Рюноске смутился еще сильнее. Хорошо еще, что Чуя-сан быстро убрал от него руку, иначе застенчивость вскоре могла бы обостриться почти до боли. А распрямившись, Рюноске отметил, что Чуя-сан доволен просто до неприличия — его яркие глаза так и сияли веселым блеском. Зато Дазай-сан почему-то сам опустил лицо, словно стараясь припрятать его под волосами. — Сегодня я весь ваш, — веско сказал господин Чуя, продевая руку в сгиб его локтя. Дазай-сан не отстранился, не скинул чужой руки. Рюноске скромно отвел глаза, ожидая распоряжений. Ему показалось, что полускрытое в тени челки лицо Дазай-сана немного порозовело. Он так себя ведет не потому, что не имеет выбора ослушаться, теперь понимал Рюноске. А потому, что это приносит ему неподдельное удовольствие. Наверное, и впрямь наслаждение, когда альфа говорит тебе нечто подобное... Рюноске едва не вздохнул, вспомнив, как панибратски запросто стал вести себя с ним Накаджима Ацуши. Хотя — чего было ждать от мальчишки? В этом вина одного Рюноске... — Чего притихли? — не дал раскиснуть Чуя-сан. — Чем дольше мнетесь, тем позднее вернемся. А омегам не стоит нарушать режим дня незадолго до собственной свадьбы. Рюноске показалось, что Чуя-сан снова говорит не для него, а Дазая-сана, поскольку тот даже отбросил оцепенение и все-таки вскинул руку, демонстративно желая избежать соприкосновения. — Где перчатки? — вдруг требовательно спросил господин Чуя. И Рюноске, которому в нарушение всех норм этикета Чуя-сан приказал идти вперед, отчетливо услышал, как тот, вместо того, чтобы послать за парой Дазай-сана его самого или прислугу, приказал надеть свои. Ну будто маленькому ребенку, а не взрослому и самостоятельному человеку! Странно, что Дазай-сан, несмотря на такое сомнительное обращение, даже и не думал возражать. Хотя, черт, сам Рюноске не знал бы, как поступить, окажись он на месте Дазай-сана! Поэтому — слава богу, что судьба обошла его в этом стороной. Внутри салона автомобиля было приятно тепло. Рюноске с удовольствием устроился на мягком сидении, продолжая с любопытством осматриваться — это ведь, кажется, и есть последняя доступная в их стране модель, ради которой Чуя-сан несколько лет осаждал самый крупный летний аукцион. В конце концов, любые новинки были нарасхват, особенно такие модные и экзотические. — Ну что, не заскучал? На Рюноске снова дохнуло прохладой, когда Дазай-сан следом спешно забрался в салон и устроился на широком сидении напротив. За его спиной на скрывающемся за небольшой перегородкой месте водителя уже расположился Чуя-сан, как никогда вдохновленно дергающий свое сокровище за многочисленные, но такие одинаковые для неопытного Рюноске рычаги. Шум взревевшего мотора заглушил вежливый ответ — Рюноске машинально впился пальцами в гладкую, чуть скользящую под пальцами обивку. — Только не увлекайтесь! — даже не оборачиваясь прикрикнул Дазай-сан. И тут же весело подмигнул уставившемуся на него Рюноске. — Наш пассажир мне еще целым нужен! Как, впрочем, и вы, дражайший господин. — Да за кого вы меня принимаете… — ворчливо донеслось с водительского сидения. В ту же секунду их тряхнуло так сильно, что Рюноске едва не прикусил себе язык. Как в таком хаосе Дазай-сан еще и умудрялся ровным голосом вычитывать что-то из прихваченного с собой ежедневника — уму непостижимо! — И не смейте курить в дороге, — строго прибавил он. — У Санзо-сан очень чувствительный нюх. А еще — совершенно отвратительный характер. Мы же не хотим, чтобы труды вашей, Чуя-сан, матушки пропали зазря? Рюноске так напрягся, когда машина совершила еще один рывок вперед, что не сразу расслышал ответ господина Чуи. —...твоих жалко. Это же ты обо всем договорился. Что можно считать — и свадебный наряд именно ты пошил. А этот... как его… пусть ворчит, — донеслось до ушей Рюноске. Дазай-сан немедленно смолк и, точно подражая не привыкшему к езде на автомобиле Рюноске, втянул голову в плечи. Было видно, как у него пылают тонко очерченные скулы и мочки ушей. Самые красивые, самые правильно употребленные слова, так услужливо отвлекающие от серой обыденности, не могли подменить собой неповторимой живости мельчайших жестов мимики, оттенков кожи, частоты выдохов и вздохов, сопровождающих собой любую происходящую в реальности беседу. Никакому писателю не было посильно воспроизвести жалко скисший щелчок зажигалки, послушно упрятанной подальше, стоило Дазай-сану упомянуть курение. И неповторимую смесь запаха кожи, сластей, пряностей и табака, пьяняще пропитавших салон. И растерянного, расширенного будто бы в удивлении, совершенно беззащитного какой-то миг взгляда Дазай-сана, когда похвала внезапно сбила его маску. Рюноске спешно отвел взгляд. Размеренное жужжание двигающегося вперед автомобиля казалось гулом зубрящих задание школьников. По-птичьи затаившийся рядом, смолкший Дазай-сан казался ненастоящим, а каким-то выдуманным, книжным, будто герой одного из низкопробных рассказов про омег, добившихся неземных благ лишь красотой, целомудренностью и покорностью альфам. В какой-то момент Рюноске даже начало казаться, что он вот-вот очнется над такой книгой, совершенно не имеющий никакого отношения ни к автомобилям, ни к изысканным нарядам, пошитым специально для него на заказ в обход безумной очереди и за безумные же, судя по всему, деньги, ни к… — Ну что вы притихли? — в голосе Чуя-сана сквозила обида. — Все думаете о трубках, об этом самом Санзо-сане, а со мной и ни слова? Может, мне стоило бы тоже шить на омег? Вот потренируюсь на тебе, Дазай. Ведь тебе самому нужно в чем-то сиять на свадьбе Рюноске-куна. — Знаете же, наверное, — бесцветно, но нарочито громко ответил Дазай-сан, — было бы неплохо, но во избежание последствий того, что вашего таланта может не хватить на нечто пристойное, мне уже заказан наряд. У той же, — он сделал акцент на последних словах, — Санзо-сан. Ответом послужил невнятный звук — то ли господин Чуя досадливо и ревниво вздохнул, то ли опять зачудил мотор. Дазай-сан встрепенулся и внезапно по-ломкому хохотнул, будто донельзя довольный произведенным эффектом. Рюноске сам робко заулыбался, ощущая себе будто и вправду придремавшим над книгой, а теперь вдруг очнувшийся. Его история при том совершенно никуда не исчезла. Но перевернуть ее страницу раньше времени, как это случалось иногда в совершенно приевшихся и скучных описаниях, у него возможности не было. Снова приходилось чего-то ждать. Ближе к городскому центру поток людей и машин становился все гуще, но рассмотреть их толком так и не удавалось. Только разве что на редких остановках, когда Чуя-сан замирал на перекрестке в ожидании возможности проехать дальше. Из какого-то скрипучего автомата прямо над головой доносилась приятная ненавязчивая мелодия — будто бы Чуя-сан умудрился спрятать в подкладку над крышей целый небольшой оркестр. Неужто это была какая-то привозная музыкальная шкатулка? Ведь кто знает, какого мастерства достигли те, кто занимался машиностроением далеко на западе — не зря же Чуя-сан по слухам столько средств вложил в это дело… — Радио в автомобиле? Что за пошлость! — Сидящий напротив Дазай-сан, видимо, наконец-то нашел возможность подколоть Чую-сана в отместку за все хорошее, что успело случиться в этот день с его подачи. — Еще скажите, что в вашей Европе в салоне еще и еду держат. — Держат, — судя по голосу, усмехнулся Чуя-сан и резко крутанул рулем вправо. — О, ты просто слишком долго сидишь на одном месте, вот и представить себе не можешь, что где-то может быть по-другому. А это, знаешь ли, отлично помогает проще к жизни относиться. — Сложновато относиться проще, чем это делаете вы. — Дазай-сан закатил глаза и, ловко выудив из складок кармана ежедневник, сердито принялся черкать что-то на одной из страниц. — Мы уже опаздываем на пять минут. — Господи, так может просто купить этой бабке бутылку саке и она успокоится? А, как тебе такая идея? — А Кое-сан так старалась развеять миф о ваших пагубных пристрастиях… — Да понял я, не зуди! Чуя-сан резко вдарил по тормозам, а зазевавшегося Рюноске едва не снесло прямиком к праотцам. Благо, что эти самые праотцы в планы Дазай-сана совершенно не входили. — Ну вот, — довольно протянул он, прежде чем выбраться наружу, — можете ведь, когда хотите, молодой господин. Рюноске на дрожащих ногах нехотя последовал за ним. Мастерская Санзо-сан, к большому удивлению Рюноске, совершенно не казалась престижным местом — перед строго вычищенным крыльцом не стояло ни автомобилей потенциальных клиентов, ни самих клиентов. Поэтому-то оказавшийся ближе всех ко входу Рюноске не решился обогнать своих спутников, наверняка больше сведущих… в общении с подобными личностями. Тем более, вспоминая столько важных, упомянутых сегодня нюансов, настолько эксцентричных. — Да ладно тебе, Рюноске, — заметив его скованность, поспешил приободрить Дазай. — Санзо-сан не кусается. Ну, по крайней мере, не часто — челюсть-то у нее явно вставная… — Невежливо обсуждать недостатки чужой внешности, — тихонько хохотнул господин Чуя, и внезапно для себя Рюноске ощутил, как сильно его рука хлопнула по плечу, — вдруг твои слова услышат их обладатели? Веселость тона показалась для начавшего уже что-то смыслить в оттенках чужих эмоций Рюноске напускной. В ней не содержалось желания нравоучительствовать или поставить на место. К тому же, судя по всему, Чуя-сану в самом деле не столь уж важно — какие неосторожные слова донесутся сейчас до чужих ушей. Было не похоже, что он вообще высоко ставит рамки общественных приличий — столь доброжелательный человек конечно же не прибегнет к наказанию за неосторожность, и тем не менее... Тем не менее его слова горчили как пряный имбирный корень, чересчур долго пролежавший в маринаде. — Собираетесь наказать меня? — тут же поинтересовался Дазай-сан, так заинтересованно и деловито, будто прямо сейчас ему предложили самую выгодную сделку за всю карьеру. — Тогда я должен заметить... Неловко застывший Рюноске боковым зрением заметил — точно так же, как его самого, Чуя-сан сейчас приобнял и Дазай-сана. И словно впервые отметил для себя, как тот невысок в сравнении с ними обоими. Даже красивая, явно дорогая шляпа почти ничуть не сглаживала разницы в росте. Неужели глубоко внутри невысокий рост его задевает? Несмотря на всю импозантность? Совсем как Рюноске задевает куча собственных недостатков… Нет, конечно же разница полов не делает людей настолько уж разными внутренне, таковыми им велят быть лишь общественные устои, но все же... Все же Рюноске никогда не приходилось задумываться, что чувства альф, пусть даже и самых успешных на вид, могут быть тождественны его собственным. У них есть свои слабости. У каждого. Те, что помогут управиться с ними. Мало хорошо выглядеть, какой бы на тебе не был наряд, нужно еще хорошо понимать — чего ты хочешь. И добиваться этого, правильно распоряжаясь наблюдениями. Главное, не забывать при этом: ответом на неудобство, пусть даже самое малейшее, может стать такое же неудобство. На боль — боль. А испытывая чужое терпение на прочность безо всякой нужды, ты грозишь остаться не только без шелков, дорогих подарков и положения в обществе, но и без здоровья, жизни… К чему сейчас прямо на глазах Рюноске стремился Дазай-сан. Тень Чуи-сана на погрязневшем проталинами снегу казалась огромной, целиком закрывая собой его тень. Рюноске вздохнул, пытаясь настроиться на отстраненность от внутреннего обсуждения с самим собой чужой внешности и позволил подтолкнуть себя вперед. — ...когда напоминаете о приличиях, — продолжил Дазай-сан, — стоило бы вспомнить, что господину Накахара не пристало обнимать посторонних ему омег прямо у чужого порога. — Довольно шуток, — с неприсущей ему резкостью подытожил Чуя-сан, и Рюноске даже сквозь навернутую на нем теплую одежду ощутил, как резко на его плече дернулась чужая рука. Словно обыкновенный обмен шутками вдруг расценился ударом, нанесенным по живому. Ощущая себя еще более неловко, чем во время поездки, Рюноске поплелся вперед. Напряжение повисло над их небольшой компанией, и Рюноске невольно вспомнил, что точно так же — разочарованно, опустошенно, но таким непривычно живым — он ощущал себя, когда ударил Ацуши. Ни оглядчивости, ни необходимости контролировать каждый вздох — но такая восхитительная свобода, позволяющая самому притрагиваться к другим, когда Рюноске сочтет это нужным. И ни мерного звона колокольчиков, ни шуршания рисовой бумаги, ни музыки, которую Рюноске все-таки слышал иногда по вечерам… Хотя от запаха чая, пьянящего, вкусного до отделения слюны, он никогда бы ни отказался. — Иди вперед, ты же самый важный среди нас, — шепнули у уха без тени насмешки. Юркая тень прислужницы кошкой мелькнула у входа. Рюноске вежливо склонился, стараясь не выглядеть при этом совсем уж задеревеневшим. И только затем — легко прошмыгнул в открывшийся дверной проем.