Она — весь мой мир

      На улице как-то неестественно бело. Снег повсюду, куда не кинь свой взор, отчего грязная мостовая, вымощенная красным кирпичом, кажется слишком чистой для запятнанной души Шерлока. Он переводит злой взгляд с окна на пару кубиков льда, лежащих на дне бокала. Они плавно перекатываются под воздействием силы извне, и Холмс представляет, как Мэри точно также наблюдала за игральными костями во время своего вынужденного путешествия. При воспоминании о ней мужчина чувствует странное покалывание в области груди: саднит и кровоточит сердце, как бы нелогичным это не казалось Шерлоку. Честно говоря, с логикой он прощался каждый раз, как только видел Мэри.       При первой встрече он сумел прочесть её, но чувствовал, что за этим ранимым, нежным и невероятно добрым сердцем скрывается целый мир: он, должно быть, невероятно огромен, раз настолько скрыт от внешнего взора. Парадоксально, но это так. Шерлок уже давно понял устройство этого мира: чрезвычайно сложные дела таят в себе скучные разгадки, а скучные люди могут удивить вас так, как не изумит никто другой. Мир парадоксов, и лишь себя он всегда причислял к списку исключения. — Я поговорю с ним, — с улыбкой произнесла она тогда, у дешёвой забегаловки, пока он пытался остановить кровь из носа. Тогда Холмс взглянул на неё по-другому. Её слова были полной неожиданностью для него: она выбивалась из его логики. Тогда он взял её себе на заметку. — … это какой-то шифр, — второпях пробормотала она, и снова дала ещё один повод для того, чтобы попасть в центр внимания великого Шерлока Холмса.       Когда занавес открылся и маска пала, Шерлок понял, что его личный список пополнился. Вслед за Мориарти и Ирэн туда попала и она, Мэри Ватсон, подвинув обоих на пункт вниз. Ох, она была умна, ловка, сильна и хитра, но рядом с Джоном Ватсоном все эти качества куда-то улетучивались. Шерлок видел, с какими глазами она смотрела на его друга, и порой ловил себя на мысли, что очень бы хотел, чтобы и на него так кто-нибудь смотрел. Особенно, чтобы этот кто-то была Мэри. Как он сказал совсем недавно: «Материнство отупляет», но мысленно добавил: «А влюблённость и вовсе делает тебя идиотом».       Да, Шерлок Холмс, тот самый Шерлок Холмс, который мог разложить такое чувство, как любовь, на элементы периодической таблицы Менделеева, признался сам себе, что влюбился. Когда он думал о деле, то представлял, как она будет восхищаться им. Это была мощнейшая мотивация. Порой Джон говорил, что скорость раскрытия дел внезапно выросла, а Шерлок списывал это на долгий застой ввиду вынужденной отставки и скитаниям по планете. Он засыпал с мыслью о Мэри, о том, что скоро наступит новый день, который принесёт ему очередной повод для встречи с ней. Сквозь сон ему снилась её открытая улыбка, и явственно слышался её мягкий голос, наполненный нежностью. Но так она обращалась только к Джону.       Шерлок всячески пытался выбросить её из головы, порой прибегая и к травке. Но каждый раз, набивая косяк, он чувствовал укоризненный взгляд Мэри, из-за чего наркотики тут же летели в ближайшую коробку. Холмс знал, что им не суждено быть вместе, хотя бы потому что он ни за что бы не причинил вреда своему лучшему другу Джону Ватсону, который сумел открыть какую-то неведомую доселе нишу в его сердце.       Но он ошибся. Шерлок собственноручно причинил ему боль. Он причинил боль человеку, меньше всего этого заслуживающего. Холмс обещал защитить её, единственную женщину, что он любил. Женщину, подарившую и Джону, и самому Шерлоку смысл жизни. Женщину, окрасившую их мир в яркие цвета, и показавшая, насколько сильна сила любви.       Чувства… Шерлоку казалось, что у него их просто не может быть, но чувства оказались лишь запертой комнатой, и лишь Мэри Ватсон сумела подобрать ключ к железной кованой двери. Они бурным потоком хлынули по всему его телу, и Шерлок впервые узнал, каковы на вкус любовь, счастье, радость… и боль. Она отдаёт терпким вкусом полыни. Горечь обжигает язык, заставляет вкусовые рецепторы ощетиниться, а пищевод от омерзения скомкаться.       Вслед за осознанием боли приходит и вина. Она проникает внутривенно, как героин. Она одурманивает и зацикливает твой разум, а затем сотней иголок рассыпается по всему телу. Шерлок понимал, что будет чувствовать это непонятное покалывание в области груди вечно, потому что эти иглы не убрать. Они словно маленькие Эскалибуры, достать которые под силу лишь той, кто навсегда покинула этот мир. — Шерлок, ты мне так нравишься, — прохрипела она, с нежностью глядя на него. Мэри напоследок подарила такой желанный для него взгляд, который он навсегда сохранит в своей памяти.       Холмс пытался заклеить раны лейкопластырем, напиваясь в пабе, всего в квартале от дома Ватсона. Он приходил сюда уже третий день, заказывал виски с парой кубиков льда, садился за столик у окна и наблюдал. Но не за людьми, мелькающими за окном, а за самим собой. Он прислушивался к собственным ощущениям, предчувствиям, и сегодня понял, что время пришло.       Шерлок расплатился по счёту, накинув почти сотню фунтов стерлингов чаевых, и нетвёрдой походкой отправился к Джону. Он обогнул угловой дом и взглядом уткнулся в знакомую дверь, из которой совсем недавно выбежала Мэри, села на такси и поехала в Лондонский аквариум. Она поехала, чтобы узнать, чем закончится всё дело. Но закончилось не только оно…       Слезы подкатили к горлу. Шерлок впервые почувствовал, как неприятно пощипывает в глазах. Он тыльной стороной стёр слёзы и удивлённо посмотрел на влагу на руках. Назад дороги нет, и детектив неуверенно постучал в дверь, ожидая увидеть, скорее всего, Молли. Но на пороге стоял Джон. — Чего тебе? — недружелюбно спросил он, смотря на друга исподлобья. Кулаки ужасно чесались, но Ватсон предпочёл не горячиться. «Нужно быть рассудительным», — сказала однажды Мэри, и он решил следовать её завету. — Я пришёл сказать, что виноват перед вами, перед всеми тремя Ватсонами, — медленно произнёс Шерлок, нервно сглатывая: даже на не совсем трезвую голову, он заметил, как у его друга ходят желваки. — Скажи мне то, чего я не знаю, — вышел на улицу Джон. — Она умерла не потому что защитила меня. Она умерла, потому что я разозлил Вивьен Норбери, — сел прямо на заснеженные ступеньки Шерлок и опустил голову. — Я вышел за рамки, был чересчур самоуверенным, заносчивым. Я думал, что знаю всех и вся. Но Мэри пыталась остановить меня. Ещё тогда, при нашей первой встрече, она знала, что я не разбираюсь в человеческой природе. Она знала многое. Чёрт побери, — нервно усмехнулся Шерлок, — она ведь была первая в списке исключения. Она была так умна. — Да, была, — раздражённо и зло произнёс Джон, смотря сверху вниз на друга. — Но её больше нет, ты можешь радоваться, что стоишь первый в своём дурацком списке! Мэри мертва, потому что ты не сдержал обещание! Мы доверились тебе, но твои тщеславие и самоуверенность затмили твой разум! О, великий Шерлок Холмс, — саркастично произнёс Ватсон, — человек логики, лучший сыщик, которого обманула простая секретарша! — зло крикнул Джон. — А ты?! — взбеленился Шерлок и, вскочив на ноги, подошёл вплотную к другу. — Ты думаешь, что я не знаю ничего о твой маленькой интрижке? Рыжая, моложе тебя лет на шесть, не меньше, судя по всему вы познакомились в автобусе. — Не говори ерунды, — крикнул Джон, слегка стушевавшись. — Ты мог провести её, но не меня. Ты самый рассеянный человек в плане смартфона. Ты постоянно его забываешь, но в последние два месяца вдруг стал таким скрупулёзным со своим гаджетом. С чего бы это? Ты винишь меня, чтобы не было так больно самому?! — Теперь уже Шерлоку пришла очередь кричать. — Ты не заслуживал её! Будь она жива, ты причинил бы ей боль куда сильнее пули!       Джон крепко сжал кулаки, но тут же их разжал и тяжело выдохнул. Шерлок сказал чистую правду, от которой он и сам бегал всё это время. Ватсону было куда проще отгородиться от Шерлока и винить его во всём происходящем. Да, его ложь, пожалуй, убила бы её точно так же, как пуля от Вивьен Норбери.       Теперь уже Джон опустился на ступеньки и опустил голову в ладони. Слёзы, душившие его уже столько дней, вырвались наружу. Он плакал, стараясь освободить душу, которая с момента смерти Мэри, его Мэри, отяготилась сотнями гирями. Ему казалось, что он остался один. Он не чувствовал такого с момента поддельной смерти Шерлока. И теперь Джон невольно вздрогнул, когда почувствовал на своём плече крупкую руку друга. — Шерлок, она ведь тоже была всем моим миром. — Знаю. Как и моим.       Джон удивлённо взглянул на Холмса. — Ты любил её? — Да, — решил честно признаться Шерлок: впервые он не решался просчитать дальнейший ход собеседника, потому что знал, что не сумеет угадать. — Что ж, это лишь доказывает, насколько она была удивительной, — улыбнулся Джон, ничуть не смущённый признанием лучшего друга. — Она была поразительной, — согласился Шерлок.       Они просидели на ступеньках очень долго, наблюдая за тем, как снег укрывает Землю, очищает её от всей той грязи и дарит спокойствие двум мужчинам, потерявшим свой мир.