addiction

Если подсчеты верны, то жизнь Эвы Мун переворачивалась с ног на голову трижды. Первый удар был неожиданным: в какой-то момент она просто начала смотреть на Юнаса иначе, чувствовать к нему что-то. Второй удар судьбы — оглушающим: это то, что сама Мун называет потерей разума с появлением Кристофера Шистада в ее жизни. Ну а третий — третий удар стойкий и, пожалуй, самый переменный в ее жизни. Все спрашивали ее, кем бы она хотела стать... Что ж, университет должен взрастить в ней решимость и ощущение собственного выбора. На редкость Эва не слишком общительна, не любит тусить с однокурсниками, в общем ощущает себя все той же зажатой и неуверенной Эвой, зависящей от круга общения ее парня. Но парня сейчас нет, а компанию составляют лишь книги, которые Мун в последнее время полюбила читать. А еще курить. Одну утром — чтоб день можно было вынести спокойно; и одну вечером — с легкостью выдыхая и перечеркивая еще один день учебы. "Так делал Крис", — почему-то мелькает далекая мысль. Скучно. Тонкие и цепкие пальцы одиночества приобнимают за острые плечи, наваливаясь со спины. Последнюю неделю в Осло идут одни дожди, и создается впечатление, что Мун учится где-то в Лондоне. Гребаный стереотип. По словам Нуры там сейчас тепло, теплая осень с солнышком и совместными пикниками с Вильямом каждые выходные. А здесь осень — как осень. Она забивается глубоко в подреберье невралгией и накопительной усталостью. Небо то и дело роняет свои слезы на антрацитовую кожу асфальта, а промозглый ветер нещадно срывает листья с деревьев, прибивая их к земле. Эва учится думать красиво, словно собирается написать книгу, или, по крайней мере, каждая ее мысль напоминает обрывок прозы, анализ которой ей необходимо сделать к утру следующего понедельника. Пожалуй, единственной, в чем Мун хоть немного была хороша в школе, — была литература. В какой-то момент все в жизни кажется серьезным, это на Эву даже не похоже. Она привыкла получать с натяжкой тройбаны, неуды и учиться, спустя рукава, а сейчас то, на что раньше плевал с высокой башни, учится с каким-то особым энтузиазмом. Испанский язык? Все окончания глаголов во всех временах, словно таблицу умножения. Чтение Джорджа Оруэлла? Тогда успешный спор о подтексте характеров главных героев. Если бы Мун умела заглядывать в будущее, она бы себя сейчас не узнала. Оглядываясь назад, все в прошлой жизни кажется каким-то чуждым, совершенно не таким, каким должно было быть. Эве хочется закрыть рукой лицо от осознания, какой транжирой свободного времени она была и на что спустила пару лет вместо того, чтобы заняться саморазвитием. На выпивку, на ненужных людей, которые сейчас звонят лишь на день рождения и Рождество. Эва теперь д р у г а я. Она о т в ы к л а от всего, что связывало ее с "прежней" Мун. Черт. Это утро выдается на удивление холодным. Даже окурок тлеющей сигареты, чей дым расползается по периметру легких, подобно расширению темной материи в космосе, не позволяет согреться. Втяжка. Глубокая, затяжная. Как одна из тех, когда Крис давал ей затянуться в постели. А затем целовал, забирая себе весь дым, прямо из губ в губы, из рта в рот. Сизый дым разносится ветром, не оставляя и следа. Собственно, примерно так же, как время стерло "Эву и Криса" в едином понимании с лица Земли. Сейчас есть только Эва Мун — студентка первого курса факультета филологии; и Кристофер Шистад — хер его знает, где бродящий парень, больше не интересующий Мун. Неа. Н и с к о л е ч к и. И имя его даже подзабылось. Эва больше не ждет от него звонков, не проверяет каждый раз телефон, ожидая СМС. Перетлело. Тушит окурок о мусорный бак, встряхивая плечами. Морщится неприятным каплям мерзкого и ледяного дождя, пытаясь скорее добраться до основного корпуса, в котором у нее сейчас будет пара. Шаг ее широкий и спешный. И затем словно стена вырастает прямо перед ней, заставляя остановиться. Ноги не просто врастают в пол, их словно гвоздями прибивают к вымощенной мозаикой брусчатке. Не моргает — кажется левый глаз дергается. Не дышит — легкие жжет так, как при втяжке сигареты без фильтра. Эва ловит себя на мысли, что сейчас не прочь бы выкурить еще одну. А затем еще. Целую гребаную пачку. Он появляется перед ней так внезапно, как герой какого-нибудь романа на страницах выцветших временем книг. Правда, Эва прекрасно знает, что никакой он не герой. Тогда злодей? Нет, тоже не подходит. Кристофер стоит немного поодаль, заправив руки в карманы темно-синих брюк. Какой-то не такой, как прежде, не такой, каким его помнит Квиг Мун. В отличии от Эвы, он начинает направляться к ней, как кто-то из ее прошлого, как тусклый призрак, начинающий не просто светиться, но и оживать, перетекая из избитого "тогда" в относительно сносное "сейчас". — Вильям с Нурой сказали мне, что ты учишься в Осло... — и звуки голоса его слышать снова странно. Сколько они не виделись? Полгода? Говорят, от привычки отвыкаешь за двадцать один день? А как быть с тем, от кого был зависим? Специальный наркотик — любовь к людям. Почему для таких нет центра диагностики? — Я здесь проездом, всего на пару дней. Не мог тебя не проведать. Как тебе университетская жизнь? — спрашивает как-то осознанно, взросло. Не так, как это сделал бы "прошлый" Крис. Четвертый удар судьбы приходится куда-то по сердцу. Эва каждый день уверяла себя в том, что все кончено. Что уже ничего нет. — Я... — и как-то слов не находится. Сказать обычное "хорошо"? Красноречие будет бить ключом. — Живем. Домашнего задания еще больше, чем в школе. Сегодня, вот, модульная контрольная по литературе. — Литература, — Шистад хмыкает, поджимая губы. — Мне нравится. Начитанность — это сексуально. — А твоя жизнь как? "Как друзья, — твердит себе Мун. — Вы общаетесь с ним, просто как друзья". Пусть расскажет о том, как он. Как у него дела. Чем он сейчас занимается, с кем он... Хотя, нет. Об этом пусть молчит. Эве н е и н т е р е с н о. — Ну, я неплохо. Был в Рейкьявике, видел Эйяфьядлайекюдль. Пытался найти себя, путешествуя. А у тебя, я вижу, все хорошо... Ты... Ты выглядишь как-то иначе и даже по-другому уже говоришь. Как [не] его Эва. Как кто-то другой. — Я от тебя отвыкла, Крис, — а вместо того, что действительно стоит сказать, с ее уст срывается, то, что было лишь мимолетной мыслью. И это действительно. Она отвыкла от его взгляда, от запаха кожи, от его дыхания на своей шее. От прикосновений его рук. Чертов дождь лишь усиливается, а они так и стоят, вымокая. — Я тоже отвык. Отвык от нас. Признаюсь, сначала было как-то не по себе от мысли, что я просыпаюсь утром и вижу рядом с собой пустоту. Пустоту. А как же. Так он называет всех своих "ты-не-Эва-Мун" девушек? — А потом как-то, даже не знаю... — Отвык? — она приходит ему на помощь, и Шистад лишь коротко кивает головой. — Мне на занятия пора... — поджимает губы, и мятный взгляд отводится на часы, висящие над широкими дверьми университета. — Конечно, да, я лишь пришел тебя увидеть, — сделанный им шаг назад вытаскивает из задворков сердца Эвы ящики под названием "чувства к Крису", крышки которых наглухо заколочены ржавыми гвоздями. Нужно давно было уже выбросить эти ящики, а вместо этого они пылились где-то в четырехкамерном. О т в ы к л а. — У меня три пары сегодня... — бросает небрежно, даже сама не знает, зачем. А к крышке ящика приставляется лом. — Если ты меня подождешь... Мы могли бы выпить кофе. Только кофе, я больше не грешу со спиртным. — Я в Осло на четыре дня останусь... Почему бы и нет? — Тогда я пойду, а то до начала пары остается минута. — Окей. Странно. Так странно встретить его. Так странно слышать, как он отвечает как-то иначе. Странно видеть его. Странно с ним снова разговаривать. "Только кофе, Мун, — очередное убеждение. — Просто кофе с другом". Мун толкает руками дверь, проскальзывая в здание, и понимает, что этот самый кофе сегодня станет пятым ударом судьбы. Оно либо докажет, что в клубке чувств к Кристоферу не осталось и узелка и что Мун действительно отвыкла; либо... Нет, это второе "либо" перечеркнет все достижения и победы над самой собой. Или нет? Может, в этот раз будет все иначе?