У нас 5 часов, я не вижу сны, И я не чувствую боль внутри головы, И я не чувствую ничего больше, Лишь только игру этих игол по коже.
— Во мне очень много злости на тебя. За последнее время её стало невероятно много. Она вся принадлежит только тебе. Ты расскажи мне, что такое не слышать. Звук старательно заточенных ножей, пересекающихся остриём друг с другом. Прожигающий и короткий поцелуй. После этого мышцы всего тела, напоминая о своём существовании, дают начало всецелому напряжению. Чувство доминирующей усталости над менее сильным чувством усталости. Остаток сил или, скорее, последние следы собственного присутствия и свежих, но ненужных соображений позволяют безразлично устремить взгляд в тёмный угол комнаты. Мрачное ничего. Куроко мысленно сравнивает всё происходящее с детской страшилкой. У него нет возможности даже ухмыльнуться, когда он этого действительно хочет. Мрачное ничего. В детстве ты не веришь в монстров, потому что ни разу их не встречаешь, а потом ты взрослеешь. Взрослеешь и понимаешь, что зря не верил. На каждого найдётся как минимум один монстр. У Тецуи нет возможности даже ухмыльнуться, когда он действительно хочет. Когда он понимает, что монстр, который достался ему, тот ещё сукин сын. Несносный ублюдок. Больной и просто конченный. Он там. В том тёмном углу. У него на уме что-то невероятно ужасное. Когда один из ножей, со свистом пролетев и задев своим леденящим холодом худое голое плечо, разбил окно и оказался снаружи, Тецуя, словно на автопилоте, пожелал удачи своему разуму и отказался от него. Разум сегодня будет в роли нежеланного ребёнка. Иди к чёрту, с тобой мне не выжить среди бедной адекватности этого мира. Ты расскажи мне, что такое не думать. Кровь едва осязаемой нитью спускается вниз. По ключице через грудную клетку. По впалому животу на резинку трусов, которые ещё каким-то чудом были на Куроко. Ты расскажи, как плевать людям в душу. — Я такой неуклюжий сегодня. Извини, Тецуя. Акаши, скрыв глаза за своей алой чёлкой, медленно приближался к Куроко. Его правая рука, в которой был нож, находилась за спиной, левая же активно жестикулировала под весьма эмоциональную речь, которая не доходила до немого слушателя. Голова Тецуи была опущена вниз. Кровь уже не сочилась из раны. Волосы в кристальном свете луны отливали блёклой лазурностью. Акаши тихо любовался. Какое-то время. В такие по-особенному тёмные ночи Куроко не боялся ничего. Ни слов, ни действий, ни желаний. Ни тишины, ни шума, ни стука в голове. Чужие пальцы на собственном горле уже как привычный аксессуар в подобных ситуациях. Сегодня они очень холодные. Алые следы после прикосновений ножа добавляют некий художественный шарм измотанному телу, делая его ещё более привлекательным для глаз напротив. Акаши всё ещё тихо любовался. Куроко, рискнув, на миг очнулся, позволив себе немного поразмышлять над внезапно возникшей чередой вопросов. Какой монстр у Акаши? Кто он? Есть ли он вообще? — Слушай, ты так и будешь продолжать молчать? Куроко кивнул. У него нет слов на сегодня. Ты расскажи, что тебе было больно. Ты расскажи, что такое необида. По всем последовательным звукам можно было понять, что Акаши сначала убрал нож в ящик стола, а после, взяв стул, поставил его напротив Куроко и сел, закинув ногу на ногу. — Как ты думаешь, Тецуя, достаточно ли я тебе знаком? Куроко медлил, не решаясь на новое движение. Перед ним был лишь освещённый луной пол и чёрные кожаные ботинки, которые час назад придавили его челюсть к поверхности этого самого пола. Щека до сих пор грязная. Куроко медлил, но всё-таки вскоре отрицательно мотнул головой. — В твоей голове достаточно много информации обо мне, но достоверна ли она? Ты не можешь быть уверен в этом, потому что лично со мной ты никогда не говорил по душам. Перед лицом Куроко возникло бледное запястье, после чего его подбородок был приподнят так, чтобы Тецуя почувствовал себя жалким и по-особенному униженным. — Ты хочешь быть уверенным, Тецуя? Хотя бы раз в жизни? И Куроко снова кивнул.***
— Я думаю, что все наши болезни, психические травмы и любой другой пиздец, который нас губит, из-за резких и ненужных нам перемен. У всех отражается это индивидуально. Мы все переживаем это, начиная с разных координат. Кто-то проходил полжизни до работы своим ходом, а потом в один момент сел на велосипед и подхватил простуду. Или упал и сломал себе позвоночник. А кто-то всё детство не познавал угроз окружающего мира, а, когда пошёл в школу, под силой травли одноклассников слетел с катушек и перерезал им глотки. Такое бывает. К слову говоря, мой позвоночник в полном порядке, что, кстати, не скажешь о троих моих одноклассниках. Их не нужно жалеть. Они уже в своём юном возрасте по-взрослому были жестокими мразями. Если бы в своей жизни ты бы повстречал таких же сукиных детей, то сейчас бы твой взгляд был более понимающим. Ты расскажи мне, какого слышать звуки плевков и бесконечный мат в свой адрес, стоя в центре круга из людей, которые хотят твоей медленной и самой мучительной смерти? Ты расскажи мне, каково это научиться терять сознание лишь при малейших физических контактах, которые доставляют тебе одну пронизывающую боль? Или представлять, как ты живёшь чьей-нибудь другой жизнью, пока в твоей жизни на данный момент тебя же загнали в пустой класс и начали кидать стулья, сделав твою голову главной целью? Ты расскажи мне, что будешь чувствовать, когда тебя принуждают через ярую истерию изнасиловать девушку, которая нравится тебе уже чуть ли не десять лет? Когда ты делаешь это, потому что иначе это сделают другие, но не только с ней. С тобой тоже. Что ты вообще знаешь о боли? Что ты знаешь обо мне? Ты даже сейчас не понимаешь, кто перед тобой находится, потому что делаешь выводы лишь по цвету глаз. Лишь по малозначимым словам и таким же поступкам. Ты не знаешь ни его, ни меня. Поэтому всё будет так, как хотят другие. Как захочет любой из нас, но не ты. Ты будешь с тем, кто окажется сильнее. А сам будешь жить лишь в собственном непринятии себя и внутреннем отчуждении. Как ты думаешь, почему на тебе столько шрамов? Именно из-за этого. Как ты думаешь, почему ты не помнишь, как эти шрамы оказались на тебе? Именно из-за этого. Не жди от кого-либо помощи, если не хочешь её оказывать сам себе. Не думай, что сможешь помочь кому-то другому, пока не научишься вытаскивать собственные ноги из лужи жизненного дерьма. Ты должен почувствовать хоть что-то. Рекордная ставка — физическая боль вперемешку с контрастным отвращением к собственному существованию. Мысли о безысходности должны достичь запредельно реальных граней. Ты должен поверить в то, что всё проебал. А после резко проснуться. Проснуться и стать владельцем невозможного. Владельцем настоящего себя.***
Я открываю глаза. Состояние такое, будто проспал половину жизни. В горле засели неуместная недосказанность и дикая жажда. Несмотря на это, сейчас мне не понадобилось время на то, чтобы сделать несколько жалких попыток подъёма с постели. Я сразу же оказался босыми ногами на полу. Сегодня он очень холодный. Это был сон? Весьма реалистично. И всё же. Плечо целое, а следов появления Акаши в этой комнате не наблюдается. Я на самом деле был всю ночь один? Неважно, почему он так и не пришёл. Это даже к лучшему. Подойдя к зеркалу, которое одиноко висело на пустующей стене цвета хаки, я сказал: — Всё, что происходит с момента этого утра, будет считаться шагом к лучшему. Всё, что последует после, будет считаться неминуемым. Это новый чистый лист, потому что другой чистый лист где-то затерялся. Я не буду тратить этот лист на свежие планы по спасению себя или кого-либо ещё. Я потрачу его на неминуемую гибель. На что-то очень отчаянное и мерзкое. Вряд ли я вспомню, как оказался напротив двери, за которой находилась комната Аомине. Вряд ли я вспомню этот день, если всё-таки останусь жить при каких-либо самых печальных обстоятельствах на всём белом свете. Я скажу себе: мне плевать. Захожу без стука. Аомине, облокотившись спиной на стену, сидел на кровати, уставившись в мобильный телефон. Он удивлённо глянул на меня, задумчиво почесал затылок, а после нашёл подходящие слова, ибо я как-то досадно молчал: — Ты в порядке? Зайдя в комнату, я закрыл за собой дверь на ключ, который торчал в скважине. Вновь повернувшись к Аомине, я лишь обречённо вздохнул. — Хочешь поговорить? Последовал точно такой же вздох. — Тогда что тебе надо? Иногда обстоятельства в жизни складываются исключительно одним образом. Таким образом, когда ты можешь только послать их, не прибегая к какому-либо пожертвованию, которое в конечном итоге оказалось бы бессмысленным. Я скажу себе: на хуй все эти обстоятельства. Во всех смыслах. Я отвечаю без каких-либо сожалений: — Хочешь, отсосу тебе?